Вывод из всего этого, как я полагаю, таков: хотя понятие рациональ-ного, разумного обоснования действия заслуживает самого пристального внимания в истории и прочих социальных науках, было бы непродуктив-ным самоограничением заранее полагать, что рациональное обоснование будет последовательным или непротиворечивым. И наоборот: нет смысла ожидать, что действительный поступок будет, по Гегелю, разумным. Как я подозреваю, для большинства практических социологических объяснений понятие самообъясняющей рациональности действия сжимается до общего понятия "следования правилам", обсуждавшегося в предыдущем разделе.
Прежде чем закрыть эту тему, мне следует особо подчеркнуть, что я вовсе не подразумевал, будто рациональность верований или действий не имеет никакого отношения к делу социологического объяснения. Последняя позиция настойчиво утверждалась в истории и социологии науки, в проти-воположность рационалистским предпосылкам, которые принимались в этой области прежде. Однако хотя социальные причины истинных верований и рациональных действий столь же нуждаются в выяснении, сколь и причины ложных верований и иррациональных действий, остается фактом то обстоя-тельство, что ложные или противоречивые верования потенциально неус-тойчивы, что люди при благоприятных обстоятельствах могут осознавать их ложность и, таким образом, могут оказываться в ситуации необходимости объяснить, почему они придерживались или продолжают придерживаться .ложных верований. Конечно же, в большинстве случаев системы верований столь сложны, представляя собой структуры, состоящие из фактуальных утверждений, оценок, умозрительных определений и т.п., что нелегко вы-нести суждение относительно их истинности или ложности. И это, несом-ненно, лишь частный случай общих проблем, стоящих перед рационалистскими объяснениями: последние лучше всего работают в искусственно простых ситуациях, предлагая, чаще всего, нс более чем гипотетические модели, пригодные в лучшем случае для того, чтобы прояснить наше понимание природы ситуации и альтернативных возможностей действия в ней. Что следует из этих трех типов критики? Это зависит, конечно, от того, насколько мы готовы их принять, и свою собственную точку зрения я изложу позднее, после обсуждения реалистской критики. До этого, од-нако, может оказаться полезным подвести некий предварительный баланс. Все: три типа критики перемещают фокус внимания социальной теории прочь от ее несколько навязчивого интереса к обобщениям — в сторону более "традиционного", в определенном смысле, изучения конкретных яв-лении, под которыми могут подразумеваться и верования, и действия, и другого рода события. В своей самой сильной формулировке идиографи-ческая и герменевтическая критика могут отвергать любые общие объясня-ющие пропозиции, тогда как рационалистская критика допускает после-дние, но лишь на периферии, в "социальном контексте" действия. Это оставляет область "общего" под контролем приверженцев ортодоксальной методологии, хотя диапазон их притязаний и подвергается некоторому ог-раничению. Все три вида критики косвенно принимают ортодоксальную точку зрения, утверждающую, что каузальные отношения должны быть уни-версальными. Именно этот принцип, в очерченном контексте, является цен-тральным пунктом реалистской критики, о которой я сейчас и поведу речь.
Реалистская альтернатива?
Реалистские философские доктрины имеют долгую историю, но их настоящее возрождение приходится на 70-е гг., когда позитивистская ор-тодоксия стала восприниматься как все более неприемлемая. Некоторое количество философов, включая такие заметные фигуры, как Ром Харре и Рой Бхаскар, внесли свой вклад в это течение в области естественных наук и попытки его расширения на область наук социальных17 . Согласно реалистской концепции, наука включает в себя попытку описать реальные структуры, сущности и процессы, составляющие универсум и существую-щие независимо от нашего описания. Для многих реалистов каузальные утверждения и, следовательно, законы должны анализироваться в тер-минах тенденций, возникающих из каузальных способностей сущностей, структур и механизмов. Чтобы проиллюстрировать эту концепцию, мы снова вернемся к Мольеру и "снотворной силе" опиума. С реалистской точки зрения, в этом объяснении нет ничего фундаментально ошибочного, если оно получает нетривиальное наполнение. Для этого нам нужно именно то, что могут дать такие современные науки, как химия, физиология и фарма-кология, а именно - анализ химических свойств опиума и его воздействия па нервную систему. На индивидуальном уровне это воздействие будет, конечно, варьировать, но его характер останется достаточно общим, для того чтобы имело смысл говорить о законоподобной тенденции. Реалисты жертвуют регулярностью в научных законах ради их укоренения в реаль-ных действующих механизмах, которые могут произвести либо не произ-вести наблюдаемые результаты. Все это потому, что мир состоит из "от-крытых систем", в которых в любой данный момент времени задействовано множество каузальных механизмов. Светильник у меня под потолком, например, разделяет общую для всех тяжелых объектов тенденцию падать па землю, однако эта возможность предотвращается с помощью крепежно-го устройства, фиксирующего светильник под потолком. Но продолжаю-щееся (я надеюсь) отсутствие каких-либо наблюдаемых движений не озна-чает, что эти силы и сопротивления не задействованы ежеминутно.
Эмпиристское возражение по поводу такого анализа будет, конечно, указывать на то, что он включает в себя ссылки на ненаблюдаемые сущно-сти и, следовательно, выходит за пределы нашего непосредственного опы-та. Стоит нам это сделать, и путь открыт для любого рода произвольных утверждений, как в случае, если я стану утверждать, что Господь послал меня па работу в университет нынче утром, а сейчас отправит меня гото-вить ужин. Но реалисты подчеркивают, что задача науки как раз и заклю-чается в том, чтобы демонстрировать существование неочевидных детер-минант наблюдаемых событий. Наука решает эту задачу либо делая эти детерминанты наблюдаемыми, либо, что более важно, изолируя их при-чинные эффекты в эксперименте. Вирусы, например, имели поначалу ста-тус гипотезы, созданной для объяснения инфекционных процессов, не свя-занных с бактериями. Сейчас в их существовании никто не сомневается, и их можно даже наблюдать с помощью электронного микроскопа.
В случае социальных наук одно явное преимущество реализма заклю-чается, таким образом, в том, что он нс настаивает на универсальности об-щественных законов. Все, что нам нужно, это чтобы они репрезентировали узнаваемые тенденции. Следующее преимущество заключается в том, что реализм устанавливает более тесную взаимосвязь между причинностью в природном мире и человеческой деятельностью. Потому что среди вещей, обладающих возможностями и наклонностями, есть, разумеется и челове-ческие существа, решившие использовать свои возможности определенны-ми способами. С другой стороны, конечно, намного сложнее точно опреде-лить сущности, используемые в социальных объяснениях, и в этом смысле страх перед сползанием в метафизику здесь куда более обоснован. Бессоз-нательное Фрейда, например, если оно существует, являет собой превос-ходный пример реальной структуры, производящей широкий диапазон наблюдаемых эффектов: от оговорок через сновидения к неврозам. Но нельзя найти никакого удовлетворительного способа определить, существует ли оно, свидетельством чему являются нескончаемые и лишенные всякой логики битвы между фрейдистами и антифрейдистами.
Позволю себе рассмотреть затронутый вопрос более детально. Как мы только что видели, реалистское объяснение законов опирается скорее на производящие механизмы, а не на регулярности. "Ссылка на закон предполагает утверждение о том, что задействованы некие механизмы, нс гово-рящие, однако, об условиях, при которых эти механизмы работают, и, следовательно, о конкретном результате, имеющем место в каждом част-ном случае"18 . Иными словами, альтернативная точка зрения, которая рас-сматривает постоянную смежность событий как необходимое, или необхо-димое и достаточное, условие для формулировки закононодобных суждений, путает законы с их следствиями - следствиями, имеющими место в доволь-но специальных условиях, когда действию закона не препятствуют ника-кие противоположные или усложняющие тенденции, то есть когда закон действует в "закрытой системе". Именно поэтому эксперименты в есте-ственных науках происходят в форме создания закрытых систем, напри-мер, создания вакуума для устранения эффектов влияния атмосферы на изучаемые процессы.
Закрытые системы, таким образом, позволяют однозначно идентифи-цировать специфические причинные механизмы и эффекты их взаимодей-ствия. В результате, они создают возможность точных предсказаний. Нет нужды обсуждать здесь подробности, поскольку ясно, что в области обще-ственных паук закрытых систем не существует. Следовательно, невозможно ожидать от этих наук чего-то большего, чем в высшей мере условные и неточные предсказания относительно изучаемого ими предмета. Это объяс-няет, почему социологи смогли извлечь столь мало пользы из ортодоксаль-ной доктрины закона-объяснения, утверждавшей полную симметрию меж-ду объяснением и предсказанием, причем последняя выводилась из того, что и объяснение, и предсказание основаны па общем охватывающем зако-не. Забудем, однако, на время о предсказаниях, и вглядимся пристальнее в объяснение. Здесь, возможно, полезным будет анализ взаимоотношений между социальной наукой и метеорологией. Прогнозы погоды, подобно социальным прогнозам, не вполне надежны. Причина этого проясняется при проведении различий между закрытыми и открытыми системами: по-годные системы, особенно в областях вроде Британских островов, крайне сложны и непредсказуемы. Но метеорология основана на совокупности очень изощренных и точных физических законов, и при всех сложностях с предсказанием, она может дать исчерпывающе полное и удовлетвори-тельное объяснение картины погоды после того, как события произошли. Трагедия метеоролога, разумеется, состоит в том, что такие объяснения не представляют для нас особого интереса.