Настоящую красоту можно найти лишь там, где имеется настоящее добро. Поэтому всё своё внимание писатель сосредоточивает на моральных вопросах. Это приводит к переосмыслению собственного творчества, своей позиции как человека и писателя, новой интерпретации роли искусства и культуры.
Чтобы понять логику творчества Гоголя – особенно в конце 30–40-х годов XIX века – нужно выяснить такой вопрос. В христианском понимании (а собственно, в русле христианской мысли развивается мнение автора на грани 30–40 годов) красота является онтологической категорией, неразрывно связанной с смыслом бытия. Она заложена в Боге. Отсюда вывод, что существует лишь одна правдивая Красота – Сам Бог. Любая земная красота является только образом, большей или меньше мерой отображая прообраз. Для христиан является понятным, что абстрактная категория «красоты» теряет свой смысл вне таких понятий как добро, правда, спасение. Все, что не с Богом, что не соединено Его Духом – все это уродливо, этот тёмный ад (ад кромешный). Поэтому так важно отличать настоящую внутреннюю красоту от красоты фальшивой, внешней. Настоящая красота – не изменяется, не проходит. Она является духовной категорией. Она принадлежит к другому миру, хотя может проявляться и в этом мире. Внешняя красота быстротечная – она лишь привлекательная красота, «прелесть».
Известное высказывание Достоевского «красота спасет мир» является не только метафорой, но и прецизионной и глубокой интуицией христианства, воспитанного на тысячелетней православной традиции поиска этой красоты. Традиция восточного христианства избирает красоту как одно из доказательств существования Бога. Согласно известной легенде – последним аргументом для киевского князя Владимира во время выбора веры было свидетельство послов о небесной красоте собора Айя-София и отправленной там литургии. Для христианского сознания красота не является целью сама по себе. Она является лишь образом, знаком, причиной, одной из дорог к Богу.
Гоголевская идея изменения общества была связана с идеей преобразования человека и всей его жизни. Метко заметил Николай Бердяев, что «общественная тема была в нас лишь конкретизацией темы о человеке».
Человек никогда не перестает быть иконой Бога, невзирая на то, что в ежедневной жизни бывает достаточно тяжело это заметить. Оглядываясь вокруг и критически глядя на самого себя, человек не может сразу найти в себе образ Божий. Невзирая на это, он есть в каждом человеке. Он может быть омрачён, скрыт и даже испорчен, но он является в нас гарантией нашего существования. Процесс духовного развития заключается в открытии в себе этого образа, отображении его, очистке и обновлении. Этот процесс Отцы Церкви называли обожествлением, или участием человека в жизни Бога (theosis). Обожествление – духовное преображение человека – имеет христоцентричный характер, поскольку заключается в «уподоблении Христу». Отец Сергей Булгаков называл его «духовным художеством».
В сороковых годах взгляды автора «Вечеров» и «Миргорода» существенно изменились. Особенное значение для него стала принимать идея Церкви. Если в тридцатые годы его христианство было аконфессийным, то позже оно приобрело конфессиональный характер; особенную роль начинает играть Православная Церковь. В «Избранных местах из переписки с друзьями» Гоголь писал: «Говорят, что Церковь наша есть мертвая, но это ложь, поскольку Церковь наша есть жизнь»; «потому что мы являемся покойниками, а не наша Церковь – из-за нас и она была названа покойником». В Православной Церкви Гоголь начал видеть Церковь будущего, которая к этому времени скрывалась, как целомудренная девушка, но затем была призвана к новому историческому бытию, к чему Католическая Церковь уже не очень предоставлялась. Гоголь подчеркнул особенные преимущества Российской Православной Церкви, которая «всё согласует и разрешит».
Гоголь видел в православье силу, которая в состоянии изменить жизни людей и общества. Общественная безалаберщина, которая имеется в жизни, является следствием греха, овладевшего людьми. Роль Церкви заключается в установлении мира в душах людей и отношениях между ними («Церковь наша всех примирит»). Вводя строй и согласие в человеке, она введет его также в общественную жизнь.
Хаос начинает грех. Проблема греха – как и проблема смерти – связана с тематикой зла вообще. Проблема зла касается всей человеческой судьбы. Подводит к вопросу о его смысле, о возможностях его преодоления, а также окончательной победы добра. В течение тысячелетий во всех культурах мотив борьбы добра с злом, Бога с дьяволом был главным мотивом народных рассказов. Гоголь воспринимает эту внешнюю сторону фольклора, но у него «она содержит в своей глубине более сложные вещи».
Анализируя мир зла в произведениях Гоголя, выдающийся исследователь его творчества профессор Юрий Лотман предложил различать две ипостаси зла: мир хаоса и мир космоса.
Сфера человеческих отношений становится миром зла потому, что в ней внедрён хаос: человек оценивается на основании своего имущества и общественной позиции. В таком мире уже нет места для любви, доброты, аутентичности. Мир хаоса враждебен человеку, учитывая тесноту и закостенелость. Однако имеется ещё другой мир зла – мир космический, враждебный человеку своей безграничностью и непостижимостью.
Мир космического зла не был создан человеком, но в человеке проявляется. Кто его автор? Гоголь уверен, что дьявол.
Уже в первом цикле рассказов «Вечера на хуторе вблизи Диканьки» появляется мотив борьбы одинокого героя с дьяволом. Таким героем является Даниил Бурульбаш из «Пропавшей грамоты», кузнец Вакула из «Ночи перед Рождеством», дедушка дьяка Хомы Григорьевича. Все они высмеивают черта, поскольку так заведено в их обществе. В этих произведениях силён народный мотив борьбы с чёртом. «Майская ночь» и «Ночь перед Рождеством» показывают величие и победный характер добра: чистота молодой барышни и «божественное искусство» иконописца способны умолить судьбу и противостоять магическим чарам, хотя в «Ночи в канун Ивана Купала» и «Страшной мести» потешные дьявольские выходки вдруг обращаются своей ужасающей стороной. В рассказе «Вий» из цикла «Миргород» эта борьба приобретает более драматический вид и также приводит к гибели героя. Здесь уже не идёт речь о соглашении с дьяволом, как, например, в «Ночи в канун Ивана Купала», ни о беспрекословном приговоре Божьей справедливости, как в «Страшной мести» — сомн тёмных сил врывается в мир героя. Его трагедия заключается в том, что он живёт на грани двух миров, «светлого» и «тёмного», и что эта «двухмирность» отражается на его внутренней раздвоенности.
В рассказах следующих циклов – «Портрет» (Арабески) и «Проспект» (Петербуржские рассказы) – появляется, вроде бы, «лицо» этого зла. Это уже не какая-то невыразительная туча тёмных сил, но настоящий дьявол, и скорее всего даже антихрист. Он приобретает вид, который очень тяжело распознать, благодаря чему является ещё опаснее. Гоголь вводит поэтическую мифологию в банальную повседневность, а повседневность мифологизирует и возводит к уровню эпоса, унижает идею антихриста, князя мира, до малого чертика в образе свиньи («Сорочинская ярмарка»), до «толстенького дурака с хвостом и бородой козла» («Ночь перед Рождеством») «в немецких ногах» («Утерянная грамота») и тому подобное. Эта мифологизация идеи антихриста является одним из наиболее оригинальных и глубоких проявлений интуиции Гоголя. Увидеть дьявола без маски, не в громе и молниях, не с опалёнными крыльями, а в лице банального и смешного господина – того, что позже придет к Ивану Карамазову, «вечного лицедея, паразита, мартышку Господа».
Павел Евдокимов так комментирует это «открытие» Гоголя: «Гоголь в действительности видел, что он (дьявол) является ужасным в своей мизерности и что его внешний вид ужасающе – как у каждого – изменяет его настоящему лицу. Хорошо известно, что мистификационный обман дьявола – это убеждать нас в том, что он не существует. Гоголь подчеркивает состояние общего ослепления. Наилучшим средством поднятия сатаны на пьедестал – это не знать о нём. Имя же ему Легион, что означает, что он есть везде. Поскольку он ничего так не желает, как пройти неузнанным, он нуждается в молчаливом соучастии человека, чтоб открыть себя».
Таким образом дьявол профанирует всё, что является святым, упрощает всё, что является глубоким. В десакрализованном мире единственным средством противостояния демонической профанации является попытка выставить её в карикатурном виде. Необходимо высмеять черта. Имея это в виду, не нужно удивляться тому, что главное задание своего творчества Гоголь видел в высмеивании дьявола. Это был вызов, брошенный антихристу, своего рода большой духовный подвиг. И ошибкой было бы видеть в нашем авторе доброго шутника или злого сатирика, который высмеивает социальные недостатки. «Гоголь имел сильное ощущение зла, и чувство это не было связано исключительно с общественным злом, с российским политическим режимом, оно было более глубоким». С одной стороны, оно было связано с миром космического зла. С другой стороны, оно было связано с миром хаоса, миром безалаберщины в общественной жизни, причиной которой было отсутствие порядка в самом человеке, его искажение мертвенностью души, которое очень пугало писателя.
Выводы:
Уже стало общим утверждение о том, что развитие российской философской и богословской мысли значительно отличается от подобного процесса на Западе. В России эти научные дисциплины выделились достаточно поздно, а границы между ними и другими формами общественной мысли никогда не были такими прецизионными, как в кругу западной цивилизации. Собственно, поэтому трудные вопросы, которые должны были быть объектом сугубо философских или богословских исследований, в России затрагивалось ведущими представителями российской культуры, прежде всего писателями.