Таким образом, вся структура сложившейся в науке методологии базируется на принятии научного знания как принципиально интерсубъективного и деперсонифицированного. Это вытекает из критериев и норм научного познания. Прежде всего – это воспроизводимость научных результатов в условиях одних и тех же объективных факторов в любом месте и в любое время. Собственно, это и есть интерсубъективность, т.е. независимость научных истин от воли, желаний, предпочтений и предубеждений познающего субъекта.
Вторым критерием в этой связи можно назвать критерий непротиворечивости и последовательности научного мышления. Этот критерий в равной мере относится как к абстрактным наукам (математика, логика), так и к фактуальным (эмпирическим). Отсюда естественным образом вытекает необходимость существования третьего критерия науки – критерия проверяемости, который может применяться в двух его "ипостасях" – критерия подтверждения (верификации) и критерия опровержения (фальсификации). Последняя "ипостась" является, безусловно, "сильнее" "ипостаси" подтверждения, ибо, как известно, всего лишь один-единственный факт может абсолютно дискредитировать всю предшествующую ему концепцию, в то время как факт подтверждения этой концепции еще не гарантирует нахождение самой истины. Известный английский ученый австрийского происхождения Карл Поппер (1902-1994) вообще назвал принцип опровержения действительным критерием научности, так как его безупречность опирается на известный в логике modus tollens, который, как известно, устанавливает то строгое отношение, согласно которому опровержение гипотезы устанавливается способом установления ложности любого из ее следствий. Параллельный же ему логический modus ponens показывает, что утверждение о подтверждении истинности гипотезы в случае подтверждения одного из ее следствий еще не доказывает статусности научной истины, и говорит лишь о ее вероятностном характере.
Таким образом, можно сказать, что сфера методологии науки есть та достаточно устойчивая структура, в которой средства, методы, принципы и ориентации обладают определенной готовностью к их универсальному применению и не изготавливаются для каждого случая отдельно, т.е. не выступают в качестве паллиативов.
Такой подход к пониманию методологии подчеркивает то обстоятельство, что главной функцией научной методологии является функция определения стратегии научного познания. В этом отношении здесь продолжилась та вполне определенная традиция, что метод по своей сути не может быть ничем иным, как своего рода "аналогом действительности" (Ф. Энгельс), и ведущим постулатом в этой связи может быть назван постулат "соответствия самой природе объекта" (или "против подмены методов"), ибо метод в каждом данном случае не должен быть "чужим", а только непременно – "своим" [7]. Это означает, что предмет и метод науки должны быть адекватны друг другу. Отсюда методы в научных исследованиях выступают одновременно и предпосылкой, и продуктом, и залогом успеха.
Говоря о важности собственно метода в методологии важно также подчеркнуть необходимость и прочих средств методологического "арсенала" науки – принципов, регулятивов, ориентаций, а также категорий и понятий. Отсюда все больше и больше в современной науке происходят процессы замены детерминаций на ориентации, и в этом, как все более подчеркивает действительность, состоит глубокий объективный смысл, который все больше и больше находит свое отображение в принципиально новых понятиях и терминах современной методологии, таких, как, к примеру, "куматоид", "case studies" и "абдукция" [8].
Безусловно, методология науки относится к таким отраслям познания, которые отличаются определенной устойчивостью и даже консервативностью. И все же и они не могут не видоизменяться в разные свои модификации. Вот почему развитие научного познания, все глубже проникая в тайны мироздания, не может не требовать новых средств для осуществления этого процесса. Именно на этих основаниях вошли в методологический "арсенал" современной науки такие понятия, как понятия "бифуркации", "флуктуации", "диссипации", "аттрактора" и пр. К их числу можно отнести, в частности, и понятие "куматоида".
Термин "куматоид" в переводе с греческого означает "волна". Именно такой образ оказался наиболее приемлемым при обозначении таких объектов науки, которые в принципе не могут обладать достаточно четкими и устойчивыми формами, а непрерывно то появляются, а точнее образовываются, то исчезают в смысле – распадаются. Образно показательным примером в этой связи может служить, скажем, студенческая группа как объект изучения социологии: она – то есть, то ее нет. Другим примером куматоида может служить такой объект науки, как элементарная частица, скажем, – электрон, по отношению к которому, как известно, нельзя одновременно точно указать его пространственную координату и его скорость. Иными словами, куматоид нельзя строго идентифицировать ни с каким из его качеств: чуть-что, и все его качества сразу же "уплывают", а сам куматоид иначе как "плывущим" не назовешь! Нетрудно видеть, что в принципе любой материальный объект по способам и формам своего проявления является куматоидом. И тем не менее любой куматоид достаточно узнаваем по его типичным доминантным проявлениям: в одних условиях доминируют одни его качества, а в других – другие. В этой связи образ "точки", наиболее широко применяемый в современном естествознании, выступает всего лишь предельным образом, а значит, является принципиально бесструктурным отображением действительности, что не может существенно не ограничивать возможности действительного познания рассматриваемой естественнонаучной реальности.
Другой современной методологической новацией является исследование по типу "case studies", т.е. исследование объектов принципиально ситуационного типа. В поле зрения этого методологического аспекта попадают объекты по наличию так называемого "прецедента", т.е. такие индивидуализированные объекты, которые так или иначе проявляют себя явно, но не вписываются в устоявшиеся ("статические") стереотипы объяснения. В этой связи так или иначе различают два типа ситуационных объектов: текстуальные и полевые. Первые связаны с так называемым исследованием понятийных структур знания, вторые же связаны с самими реальными объектами и, что собственно важно – в реальной обстановке. В обоих типах указанных ситуационных объектов главное внимание уделяется так называемой "локальной детерминации", что представляет собой некую замкнутую систему. неявных предпосылок знания, складывающихся под влиянием специфических для данных объектов и ситуаций форм существования, что для социальных объектов выступает как формы деятельности и общения, определяющие значение и смысл отдельных слов и поступков людей. Так в современном научном познании все более прокладываются "мостики" между исследованиями объектов природы и объектов социальной действительности.
Все больше входит в арсенал современных методологических средств и такой метод, который получил название "абдукции", суть которого состоит в том, чтобы в научном поиске двигаться от фактов к их объяснению "наилучшим образом", т.е. оптимально. В принципе абдукция есть не что иное, как оптимизированный гипотетико-дедуктивный метод познания: сначала гипотеза, а потом уже – выведенные из нее факты. Новым словом в методологии науки является здесь то, что актуализируется именно "обратная связь" между фактами и собственно определяющей гипотезой. Что же касается самой предметной практики человека, то именно здесь абдукция проявляет себя, как правило, с решающей стороны. Так, врач по симптомам болезни отыскивает его причину, следователь по оставшимся следам преступления находит преступника, ученый по эффектам, полученным в результате эксперимента, приходит к закономерностям, ради которых, собственно, и осуществляется само исследование.
Сущность абдукции наиболее характерным образом осуществляется в одновременном проявлении двух ее составляющих – в создании собственно правдоподобных гипотез при объяснении имеющихся фактов и в осуществлении их достаточной объяснительной силы [9]. К примеру, тавтологии, как абсолютно истинные суждения, никоим образом не могут считаться наилучшим объяснением, так как они абсолютно лишены всякой объяснительной силы ("масло – масляное"). В этой связи нельзя не указать на гипотезу Ньютона о законе Всемирного тяготения как именно наилучшего объяснения в отношении к другим научным гипотезам на это счет, в том числе и к гипотезам Галилея и Кеплера, ученых, внесших выдающийся вклад в становление действующей до настоящего времени механистической картины мира.