Смекни!
smekni.com

Герменевтическая природа диалога (стр. 9 из 11)

В ведических писанияхесть понятие «дхармы» - сути предназначения чего-либо. Дхарма относится к тому, что постоянно существует с определенным предметом. Например, наряду с огнем обязательно существует тепло и свет; без тепла и света слово «огонь» бессмысленно. Сладость - это дхарма сахара; если сахар не сладкий, то это не сахар, даже если очень похож на него. В этом ведическая дхарма близка к энтелехии Аристотеля (эн-телос-хиа, то есть тело, несущее в себе цель). Артха есть смысл шабды, включающий в себя, прежде всего, её дхарму, которая призвана открыть предназначение вещи (явления), а в практическом воплощении должна дать наставление по применению даваемого знания об объекте познания в реальную сиюминутную жизнь, то есть стать руководством к строго определённой деятельности. Сложность же нашей ситуации в том, что слово «артха» имеет ещё около 20 значений помимо понятия «дхармы», а это значит, что мы можем извлечь из артхи некое значение, помимо дхармы определяемого предмета и таким образом упустить из виду «деятельное измерение» «услышанной» шабды. Это значит, что, оперируя таким неполным смыслом, артхой без дхармы, своего рода «подвешенной в воздухе» артхой, мы неизбежно впадаем в философствование, лишенное живого творческого начала, крийа-шакти. Тогда становится неизбежным падение в двойственность относительных конструкций логики, теряется уровень модального анализа, или, словами О.Шпенглера, мысль скатывается в иллюзию «господства над миром, который движим отнюдь не мышлением». Таким образом, упустить «деятельное значение» шабды как руководства жизнью, как наставления - значит выпустить из внимания главную, наиболее влиятельную составляющую силы «Звука» в формировании сознания «Слушающего». Вот здесь выход описывается один - руководство авторитета: «Звук» должен даваться «Слушающему» познающему субъекту авторитетным представителем, который есть апта-пуруша - «знает то, о чём говорит». Другими словами, авторитет квалифицирован тем, что не только знает заключенную в данной передаваемой шабде артху, но и осознает в этой артхе её «деятельную» суть, то есть дхарму, а потому способен дать наставление по реализации знания. Другими словами, получить знание - значит не только узнать о смысле (значении) объекта познания, но и получить понимание, как практически этот объект и знание о нем должны руководить жизнью «Слушающего» субъекта познания. Проще говоря, даже если человек «Услышал» истинное знание, он должен знать, что ему теперь с этим знанием делать, чтобы оно принесло пользу, а не вред (в этом суть дхармы как «наставления»). Закон шабды таков, что если знание не используется правильно, оно не только не приносит пользы, но влечет за собой вред и разрушение. С этим нетрудно согласиться хотя бы в силу знакомой и западному философу потенции, свойственной любой информации, не нашедшей позитивное применение, вовлекать мышление в хаотические, искусственные по отношению к реальности, умопостроения, которые загоняют человеческое сознание в «тюремный концептуальный каркас», не желающий и не способный уже ничего более понимать или кого-либо «Слушать». Теоретическая, оторванная от практической жизни информация без наставления для применения при находящемся непосредственно рядом авторитетном руководителе, ещё хуже полного невежества, так как заражает человека инфекцией иллюзорного «духа господства» (Шпенглер), что «блокирует» мышление безжизненными стереотипами, неспособными к деятельной коммуникации (Гадамер). Последнее, в свою очередь, формирует и наращивает иллюзорные мыслительные построения («майа»), ввергающие мышление человека в хаос и разрушительные амбиции. Итак, если ученик «Слушает» от учителя о предмете познания (шабда), он должен немедленно получить руководство в деятельности в соответствии с «Услышанным» (наставление, дхарма), только тогда возникает полноценная коммуникативно-деятельная ситуация, дающая герменевтический опыт (Гадамер) и изменение в сознании, расширяющее горизонт познания (пред-понимание как онтологический аспект хайдеггеровского Dasein): «Ученик должен не просто искать совершенных знаний в ведической литературе, он должен лично получать их от квалифицированного учителя, с которым его связывают особые отношения».

Сам термин «парампара» упоминается ещё в Бхагавад Гите: эвам парампара-праптам - «эта высшая наука (знание, обретаемое через «слушание» в преданном служении, бхакти) передавалась по цепи ученической преемственности» (БГ, 4.2). Мундака-упанишада уже дает определение парампары как условия шабды[32]:

«Чтобы постичь трансцендентную науку, человек должен со смирением обратиться к истинному духовному учителю, принадлежащему к цепи ученической преемственности и утвердившимся в Абсолютной Истине». Здесь система передачи знания шабды (парампара) образно сравнивается с цепью, в которой «звено к звену» все связаны единым предназначением (дхармой). Суть этого предназначения - сохранить чистоту «Звукового образа» знания и передать его следующему поколению («звену»). Отсюда главная квалификация авторитета: он сам должен быть «связан» этой цепью. Каждый в цепи парампары, с одной стороны, как её «звено», сам за кого-то «держится», чтобы не «выпасть» из этой цепи (то есть сам постоянно «Слушающий», утверждающий себя в данном знании ученик). С другой стороны, в это же самое время, он держит следующее «звено» цепи парампары (то есть передает «Звук» шабды тому, кто ещё не «Услышал», выступая уже в роли учителя). Так «цепь» сама себя «поддерживает» и защищает: если где-то закон парампары не осуществлен, то даже из-за единственного слабого «звена» вся цепь разрывается, передача знания прекращается, то есть авторитет дисквалифицируется. Так ведический метод гарантирует достоверность передачи шабды, предъявляя особые требования к людям, участвующим в процессе этого «живого» (от одного «живомыслящего» человека к другому) познания. Кроме указанного первоочередного требования к учителю (он сам должен быть учеником в этой же цепи преемственности), тот, кто дает «Звук», должен быть также способным сверить его с теоретическим обоснованием (дать подтверждения в записанных авторитетных шастрах), то есть быть компетентным ученым в привычном смысле этого слова. Также «Говорящий» (учитель) должен подтверждать передаваемое знание на личном примере успешного «внедрения» этого знания в собственную жизнь: учитель, даже произносящий авторитетный «Звук» шабды, но поступающий на практике вопреки наставлениям (дхарме) этой шабды, также отстраняется от позиции авторитета. Основное же требование к «Слушающему» познающему ученику - «смиренно задавать вопросы и служить этому знанию» (БГ 4.34). Это требование сходно с европейским символом истинного философа, который «вопрошает».

Человеческая природа обычно удовлетворяется после того, как будет проделано несколько верных шагов по пути доказательства истинности начального факта сознания. Например, человек, увидевши воду на расстоянии, спешит к ней, зачерпывает и утоляет жажду. Разве после этого остается у него какое-либо сомнение в истинности своего первоначального восприятия? Зильберман при этом полагает, что это «свойство человека удовлетворяться решением, которое с чисто «телеотической» точки зрения выглядело бы неполным, следует признать предельным или онтологическим свойством его природы». Процесс обучения в парампаре состоит в ряде совместных усилий учителя и ученика построить правильное суждение и считается завершенным, когда ученик перестает делать систематические ошибки (улавливает «интенцию сознания») либо находит свой метод организации знания, эквивалентный методу учителя. В обоих случаях потребность в познании и познавательная способность учащегося иссякают, так как обоюдная коммуникация достигнута: найдены приемлемые для обеих сторон правила построения истинного знания (если воспользоваться онтологическим примером с водой, «жажда утолена»).

Достигнутое учеником и подтвержденное учителем восприятие знания является источником его правильного применения. В этом, как уже указывалось выше, социологическая сущность ведантистской эпистемологии. Родо-видовая субординация чужда такому мышлению. Отсутствует в нём и представление о безотносительном «родовом разуме» (Гегель) или «родовом человеке» (Маркс). Ученик функционально соотносится с учителем. Абстрактного «родового человека» для этого сознания не должно быть, так как процесс познания при отыскании такого «человека» уходит в дурную бесконечность безинтенциональности. И хотя людям современной культуры трудно воздержаться от ценностных суждений при характеристике социальных последствий такого рода организации мышления, с точки зрения социологии знания «рассуждения Шанкары представляются безупречными».

В западной философии познания нечто подобное ведическому принципу парампары мы находим в «воплощенном в реальности» виде только в христианской традиции; например, в практике познания «Звука» «святого имени» в православном монашестве, особенно в наставлениях греческих исихастов. В их учении молитва «открывается» «послушнику» (ученику) только по благословению «духовного наставника» (учителя). Милость же наставника достигается пытливым «Слушанием» и «ревностным служением». В теоретико-философском ракурсе о проблеме качества передачи знания от поколения к поколению плодотворно размышлял наш соотечественник, М.К. Петров (1923-1987). Сетуя «на многочисленные факты творческого недоразумения, когда автор думает одно, его современники толкуют сказанное совсем в другом смысле, а история часто вырабатывает свое собственное понимание сказанного, о котором автор и его современники, как говорится, ни сном ни духом»[33], Петров указывает опять таки на христианский опыт защиты от «косых толкований». Под этим углом зрения разнобоя исторических оценок Петров рассмотрел догмат Троицы св. Афанасия, принятый на Никейском соборе в 325 году и пришел к выводу, что «здесь удалось теологически обосновать опытную науку, её предмет, дисциплинарные механизмы, и прежде всего равнодоказательный для всех авторитетный абсолют - эксперимент, проверку на репродуктивность, на «приложимость» научного знания в сфере социальной репродукции». Также М.К.Петров в своем обзоре творчества Т.Куна удачно раскрывает понятие куновской «парадигмы» как «ограничителя проблем в будущем, которые могут обсуждаться современниками без срыва взаимопонимания»[34], а это очень похоже на защитную функцию ведической парампары.