Иными словами, Кант делает вывод, что у разумной воли нет альтернатив. Свобода предполагает возможность отклонения от закона, но если эта возможность осуществляется, то человек становится несвободным, зависимым. «Кант, таким образом, фиксирует, такую духовную ситуацию, когда для разума «все ясно», истина уже дана ему во всей полноте и нет никаких оснований для разноречивых решений и мучительных альтернатив. В этом Кант – радикальный рационалист, непоколебимо верящий, что во всех обстоятельствах возможно только одно правильное решение»[25].
То, что разумная воля сама подчиняет себя закону, лишь одна сторона свободы. С другой стороны, воля сама и формулирует, принимает закон. Это уже свобода не иначе, как человеческой воли. Кант констатирует, что лишь в том случае, если принимаемая мной максима[26] (принцип «автономии воли») может быть основой всеобщего законодательства (знаменитый категорический императив Канта), мой выбор имеет нравственное значение. Определенная таким образом свобода (добровольность самоподчинения, личное избрание принципа, общечеловеческое значение индивидуальной максимы) полностью совпадает с моральностью.
Кант целиком вносит вопрос о свободе воли в моральную проблему. Свобода – явление самой нравственности (свободная воля и воля, подчиненная нравственным законам, - это одно и то же), и обнаруживает содержание свободы посредством ситуации морального выбора. Это приводит к обнаружению главных особенностей морального отношения: во-первых, внутренне самоподчинение воли, во-вторых, «самозаконодательство», то есть следование человека свободно принятому принципу, внутреннему убеждению, в-третьих, всеобщность моральных требований.
Кант считал, что до него никто не догадывался, о том, что в морали человек «подчинен только своему собственному и тем не менее всеобщему законодательству»[27]. В этом глубинный смысл кантовского решения свободы. «Однако сам Кант испортил дело тем, что этот теоретико-методологический принцип анализа морали истолковал как основоположение самой морали. Категорический императив Канта имеет еще и такой смысл: избирая для себя максимы поведения, человек может посредством проверки их на всеобщую применимость (что получилось бы, если бы все последовали моей максиме) отличить правильные решения от неправильных, аморальных. Тем самым универсальная применимость закона становится у Канта нормативным критерием для определения содержательных моральных законов, основанием, из которого можно вывести единую всечеловеческую нравственность. В этом была ошибка Канта, послужившая поводом к обвинениям его в формализме. Из формального принципа невозможно вывести никакого конкретного нравственного содержания. Неправомерность такой интерпретации категорического императива (как содержательного ограничения выбора) была полностью выявлена последующим развитием этики. Дело в том, что любая избираемая человеком позиция, если он сам готов ее представить в виде общей нормы и принять все вытекающие отсюда следствия, становится тем самым правомерной»[28].
По мнению Канта свобода на практике реализуется человеком в двух актах сознания - в выборе поступка согласно разумному основанию и в выборе субъектом самого этого основания, общего принципа действия. Но противоречия, прослеживающиеся у Канта, приводят к не «механической», а «психологической» причинности, но все равно «естественной необходимости», в которой мы уже не вольны что- либо изменить по своему собственному усмотрению. Здесь уже нет места свободе. Человек, с этой точки зрения поступает, как «automatonspirituale»[29], который «приводится в действие представлениями»[30].
Кант признает, что человек действует еще и по ту сторону временной последовательности событий его сознания: к нему как ноумену просто не имеет отношения сказанное об «определяющих основаниях». Свобода его обнаруживается не здесь, а в трансцендентальном плане его бытия, а потому, непознаваема, необъяснима и, наконец, нереальна в сфере сущего, происходящих тут событий и процессов. Она просто не имеет отношения к тому, что и как совершается человеком фактически.
«Но каким же образом воля и разум могут прервать бесконечную цепь психических состояний, изменить их «сцепление»? Это было бы возможным, если бы сами эти детерминанты выходили за границы замкнутой в себе системы (или сплошной цепи) психических действий и воздействий, происходящих «внутри» сознания человека. Последнее, как кажется, уже бессмыслица. И все-таки сознание человека таково: как сознательный субъект, он постоянно выходит за пределы внутренних механизмов собственной психики. Как существо, взаимодействующее и соотносящее себя с внешней реальностью, человек обращен к доступному ему миру и тем самым открыт вовне, причем открыт таким образом, что предметная действительность не просто воздействует на него (через пассивное восприятие и бессознательные реакции психики), а становится объектом его субъективно-деятельного отношения. Осмысляя этот мир (в том числе и в его незавершенности, требующей от человека активного действия), делая его достоянием своего сознания, субъект и обретает способность «извне» воздействовать на безличный «поток сознания», стихийно протекающий внутри его психики, направлять и организовывать его своей волей»[31].
Индивид может действовать, стихийно подстраивая свои действия к обстоятельствам, привыкая исполнять то, что от него требуют другие, становиться тем «automatonspirituale», который действует всегда «изнутри» и как бы «за него».
Но, будучи личностью сознательной, человек способен на глубокое осмысление и даже перестройку сложившихся в обществе стереотипов, что имеет место быть только на основе общественно-исторического самосознания личности.
Тайна свободной воли не внутри механизмов человеческой психики, а в том способе, каким личность относится к общественной реальности. Границы своего «эмпирического характера» человек как существо, сознающее в себе свободу воли, преступает благодаря обращенности своего сознания к происходящему в истории.
Но как же решается выбор человеком общего принципа для множества единичных действий? Объективно ли это основание или субъективно, происходит по программе мироздания или сознания человека, он в этих аспектах проявляется не свободным. Поэтому «сам образ мысли должен быть принят свободным произволом, иначе он не может быть вменен». Однако «первое субъективное основание признания моральных максим непостижимо», о нем «уже нельзя спрашивать»[32].
И опять Кант находится в состоянии выбора, задавая вопрос о том, каким образом дан человеку моральный закон. Это и нечто объективное, но и «закон в нас самих». «С одной стороны, моральный закон истинен независимо от того, признаем ли мы его субъективно. Но тогда человек несвободен в выборе самого общего, исходного принципа. С другой же стороны, закон этот становится для нас обязательным только через внутреннее его признание субъектом, благодаря чему он дан только самому человеку, есть его собственное порождение. В противном случае мы имели бы дело с обычной истиной объективного познания, а не с моральным законом. Как совместить одно с другим?»[33]. Кант вполне ясно дает понять, что ответить однозначно ему не представляется возможным. Выбор либо предрешен априори и несвободен, либо свободен, но полностью не аргументирован.
Это приводит к тому выводу, что сложность общественных обстоятельств и исторического процесса не допускают всегда заблаговременно принимать «одно, и только одно», единственное безошибочное решение. То есть нравственностью допускается «свобода выбора» ввиду признания неисчислимых реальных возможностей. Моральный выбор не имел бы пользы без момента осознания нравственности, причастной к историческому творчеству, берущему начало в прошлом.
«Рассуждение Канта о свободе воли можно резюмировать следующим образом. Он готов признать, что свобода открывается человеку лишь в сфере практического, поскольку он сам принимается действовать. Но тогда свобода лишь допущение или предположение практического разума. Теоретически же ее нельзя выводить из морального отношения, напротив, нравственность должна быть выведена исключительно из свойства свободы. Поэтому Кант и переносит проблему свободы из этической сферы в область трансцендентальных идей. Кант вплотную подходит к признанию того, что свобода воли есть порождение морального отношения (ближе всего к этому он подходит в своей работе «Об изначально злом в человеческой природе»). Однако сказать об этом недвусмысленно он не решается. Но как бы там ни было, именно в том, как Кант раскрывает содержание понятия морали, определяет тот способ, каким она детерминирует сознание и действия человека, - именно здесь, а не в сфере трансцендентальной философии он дает превосходное описание того, в чем же состоит свобода»[34].