Итак, Новое время - эпоха не зарождения, но возрождения философского рационализма - прежде всего как высочайшей культуры и самодисциплины разума его исторически новая интерпретация. Картезианская математизация знания лишь восстанавливала одну из ранних традиций античной философии, воплотившуюся в том, что принято называть "научным духом", традицию чрезвычайно значимую, но не единственную и, пожалуй, не главную. Новый ("классический") рационализм оказался своего рода "снятием" рационализма античного, но "снятием", увы, не диалектическим. К некоторым, утраченным позднейшей европейской философией и культурой ценностям античной экс-
(печальный опыт учителя и друга) в отношении к доктринам официальной мифо-идеологии.
2 Во избежание возможной двусмысленности, условимся в дальнейшем в написании этого термина использовать заглавную букву, дабы отличать его от широко используемого понятия "идеи" как мысли о чем-либо.
3 Оценивая значение математики и ее роли в развитии человеческой культуры, Ницше впоследствии назовет ее средством "высшего человековедения", ибо математика, по его мнению, представляет собой не столько орудие познания, сколько орудие очеловечивания познаваемого. Думается, что под этой чрезвычайно значимой и изящно сформулированной мыслью подписались бы многие античные философы.
31 пликации рациональности, имеет смысл вернуться не только ради восстановления исторической справедливости, но прежде всего с целью лучшего понимания существа и границ этого феномена.
***
Характерной чертой античного рационализма, определившей и суть первой европейской интеллектуальной революции, следует, видимо, считать формирование культуры дефиниции, которую начали еще досократики (в первую очередь софисты) и завершили представители греческой философской классики. Этот первый тип европейского рационализма, отмечает С.С.Аверинцев, от всех предшествовавших ему состояний мысли и познавательных форм, в которых предмет полагается не через определение, но главным образом через уподобление (мифы, притчи), "резко отделяло наличие методологической рефлексии, обращенной, во-первых, на самое мысль, во-вторых, на инобытие мысли в слове. Рефлексия, обращенная на мысль, дала открытие гносеологической проблемы и кодификацию правил логики; рефлексия, обращенная на слово, дала открытие проблемы "критики языка" и кодификацию правил риторики и поэтики"4.
Превосходство критической рефлексии над обыденным сознанием, понятий над чувственными образами, умозаключений над впечатлениями и мнениями, дедукции над индукцией лучше и раньше других уловил и использовал Сократ - первый "теоретический человек". И хотя в его известном признании относительно того, что сам он ничего не знает, но лишь стремится говорить "всего... только правду" и иметь "самые общие понятия", содержится известная доля показного простодушия, общая ориентация предложенного им нового стиля философствования была безусловно наиболее прогрессивной и перспективной.
Ничуть не умаляя роли софистики как "античного просвещения" в интеллектуальном прорыве древнегреческой культуры из классической мифологии и целиком мифологизированной гомеровской и гесиодовской поэтики в сферу самосознания духа, следует признать, что именно Сократ начинает кардинальный поворот всей философии в сторону переосмысления природы разума и оснований достоверного знания. Более того, выросший и сформировавшийся в лоне софистической культуры, он решительно разводит истинную философию, как высшую форму умозрения, и с традиционной мифологией, и с "суетным многознанием" софистов. Философия не всезнайство и не цветистая риторика, но знание сущего и причины, понимание законов становления явлений, торжество разума и справедливости. Это переосмысление возможностей и целей философии, было, по мнению А.Ф.Лосева, окончательным прощанием с дорефлексивным мифологическим сознанием и переходом к "доподлинному рационализму", к "восторгу теоретического мышления".
4 Аверинцев С.С. Два рождения европейского рационализма // Вопр. философии. 1989. N 3. С. 10.
Одним из важнейших принципов разума Сократ считал принцип целесообразности и объективной нормативности. Софистический релятивизм относительно понятий и норм жизнедеятельности для него абсолютно неприемлем. Разумеется, нельзя стать не становясь, но вещи не только изменчивы, но и устойчивы, иначе они были бы в принципе не познаваемы. В любой из них, даже находящейся в стадии становления, есть некоторое объективное и устойчивое ядро, фиксируемое в имени (понятии). Имя не тождественно вещи, но зная его, имея понятие вещи, и, тем самым, выходя за ее пределы, можно постичь ее сущность. Имя не случайно и не субъективно, как полагали софисты; в нем есть "какая-то правильность от природы"5. Именно имена-понятия выполняют роль посредников между божественным разумом и разумом человеческим, делая вещь интеллектуально зримою. Критически переосмысливая мифопоэтическую концепцию природы и статуса древнегреческих богов, Сократ интерпретирует последних в качестве телеологических принципов разума и родо-видовых сущностей всех вещей и процессов. Не человек, как уверял Протагор, а Бог-разум есть мера всех вещей6.
По достоинству оценив объективную значимость и рациональный смысл имен-понятий, Платон создает свою философскую систему прежде всего как систему понятийную. В этой ситуации даже слово, как материальная оболочка имени-понятия, способно исказить смысл и значение последнего. "Всякий, имеющий разум: никогда не осмелится выразить словами то, что является плодом его размышления и особенно в такой негибкой форме, как письменные знаки"7. Истинно понятийное мышление - в сущности "беззвучная беседа" души с собой. Но, чтобы убедить в этом других, Платон, поясняют его античные биографы и толкователи, вынужден был нарушить провозглашенную им заповедь, взяв на душу маленький грех во имя великого блага. И потомки, надо признать, по достоинству оценили эту "жертву" и безоговорочно простили великому мыслителю его литературные "прегрешения". Более того искусство устной и письменной речи, доведенное Сократом и Платоном до совершенства, по праву отнесено человечеством к высшим достижениям античной культуры.