10. Автор
В традициях, опирающихся на мощную социальную мифологию (от христианизированной средневековой Европы до тоталитарных режимов XX века) фигура Автора обретает особый статус, выступая гарантом концептуальной и социальной адаптивности идеи. В качестве философской - проблема Автора конституируется уже в поздней античности (в неоплатонизме) как проблема идентификации письменных текстов: прежде всего гомеровских и текстов Платона.
Сопряжение с фигурой Автора такой функции, как предвидение финала, проявляется в различных областях европейской культуры как в очевидно телеологически артикулированных (христианская идея Провидения), так и предельно далеких от телеологии (например, идея Адама Смита о невидимой руке, ведущей мировой рынок к определенному состоянию).
В философии постмодерна понятие Автора переосмыслено в плане смещения акцента с индивидуально-личностных и социально психологических аспектов его содержания на аспекты дискурсивно-текстологические. С этой точки зрения Автор отнюдь не тождественен субъекту, написавшему или даже непосредственно подписавшему тот или иной текст. То есть фигура Автора может быть атрибутирована далеко не любому тексту (например, деловой контракт, товарный реестр или запись о назначенной встрече) и - более того - не любому произведению, ибо само понятие произведения подвергается в постмодернизме не только проблематизации, связанной со сложностью определения и выделения произведения как такового в массиве текстового наследия того или иного Автора, но и радикальной критике. В данном контексте фигура Автора мыслится постмодернизмом как не фиксированное спонтанной атрибуцией текстов некоему создавшему субъекту, но требующей для своего конституирования особой процедуры. Автор, таким образом, понимается "не как говорящий индивид, который произнес или написал текст, но как принцип группировки дискурсов, как единство и источник их значения, как центр их связности" (Фуко). Центральными функциями Автора, понятого подобным образом, выступает для постмодернизма:
- классификация (разграничение и группировки) текстов;
- установление отношений между текстовыми массивами;
- выявление посредством этого определенных способов бытия дискурса (по оценке Фуко, Гермеса Трисмегиста не существовало, Гиппократа также, в том смысле, в котором можно было бы сказать о Бальзаке, что он существовал, но то, что ряд текстов поставлен под одно имя, означает, что между ними установлено отношение гомогенности или преемственности, устанавливаемое аутентичных одних текстов через другие или отношения взаимного разъяснения или сопутствующего употребления.
Постмодернизм выявляет авторов двух типов, дифференцируя Автора, погруженного в определенную дискурсивную традицию, с одной стороны, и Автора, находящегося в так называемой трансдискурсионной позиции, с другой. Последний характеризуется тем, что не только выступает создателем своих текстов, но и инспирирует возникновение текстов других авторов, то есть является зачинателем определенного, нового по отношению к наличным, типом дискурсивности. Фуко называет такого Автора "учредитель" или "установитель". Учредитель не только создает своим творчеством возможность и парадигмальные правила образования других текстов строго в границах определенного типа дискурса, но и открывает простор для формирования текстов принципиально иных, отличных от произведенных им и могущих входить с последними в концептуальное противоречие, но однако сохраняющих релевантность по отношению к исходному типу дискурса. В качестве примеров авторов подобного типа Фуко называет Фрейда и Маркса, ибо, по его оценке, в традиции как психоанализа, так и марксизма имеет место не просто игра по сформулированным их основоположниками правилам, но "игра истины" в полном смысле этого слова, предполагающая - при радикальной трансформации исходных содержательных оснований - регулярное "переоткрытие Автора", возврат к его дискурсу, осуществляющийся в загадочной стыковке произведения и Автора.
11. Дерево
Фундаментальный культурный символ, который представляет вертикальную модель мира, семантически обоснованную идею бинарных оппозиций (как космологически, так и аксиологически артикулированных). Традиционная культура выступает основополагающим символом упорядоченности мироздания ("Мировое дерево"). В рамках архаичной культуры мифологема "Мирового дерева" выступает важнейшим компонентом мифологических космогоний, сюжетом, например, сакрального брака Земли и Неба. Центральным моментом космизации мира является воздвижение мировой вертикали, отделяющей друг от друга Землю и Небо и обеспечивающей существование мирового пространства. Мировое дерево как космическая вертикаль, с одной стороны, является фаллистическим символом, и в этом плане относится к небесному (мужскому) началу ("Мировое дерево" как фаллос Урана в древнегреческой мифологии), с другой - мифологема дерева теснейшим образом связана с женским началом: Дева в стволе (древнеегипетская Сикамора, античные гамадриады, миф о рождении Адониса из открывающегося в стволе дупла). Мифологема дерева оказывается семантически амбивалентной, будучи отнесенной одновременно к земному (женскому) и к небесному (мужскому) началу. В этом смысле, разделяя Небо и Землю, дерево одновременно символизирует собой ее брачное соединение. Культурный символ дерева как центра мира неизменно присутствует в западной культуре и претендует, согласно оценке Мирча Элиаде, на статус точки соприкосновения имманентного и трансцендентного. Фигура ветвления "Мирового дерева" в рамках данной системы метафорики выступает базовым механизмом в мировой дифференциации, сквозным образом полагая собой самые различные типы моделирования процессуальности в рамках западной культурной традиции, от неоплатонизма, моделирующего мировой процесс как "жизнь огромного дерева, обнимающего собой все" (Плотин) до постструктуралистского видения дискурса власти как древоподобного. В контексте постмодернистской рефлексии фигура дерева оценивается как глубинным образом обосновывающая собой культурную традицию западного образца.
Согласно постмодернистской ретроспективе, дерево подчинило себе весь западный мир и западное мышление, от ботаники до биологии, анатомии, гносеологии, теологии, антологии и всей философии.
Первое. Метафора дерева вносит в европейский менталитет идею наличия сквозной - от корней до кроны - логики развития мироздания.
Второе. Важнейшим следствием обоснованности европейской культурой идеи древовидных структур является развитие в их контексте идеи вертикальной организации бытия, предполагающей наличие центра (как топологического, так и командного), что задает виды реальности, как кибернетически организованной. Прежде всего постмодернистская парадигма как философия конституирует программу логотомии, или логомахии, призванных реализовать поворот философии от тотального доминирования присутствия Логоса к сомнению в адекватности логоцентристского видения мира. Если в иерархической системе индивид воспринимает лишь одного-единственного активного соседа, который располагается выше его по иерархической лестнице, и в целом древовидная схема предшествует индивиду, который включается в нее в строго определенном месте, то, в противоположность этому, в нецентрированных системах коммуникации осуществляются от одного соседа к другому, где стебли или каналы не существуют заранее, где все индивиды определяются исключительно по их состоянию в данный момент таким образом, что локальные действия не согласованы и общий конечный результат синхронизируется независимо от центральной инстанции. В рамках этого же подхода номадология осуществляет резкую критику психоанализа, который, по формулировке Делеза и Гваттари, "подчиняет бессознательное древовидным структурам, иерархическим графикам, резюмирующей памяти, центральным органам, фаллосу, дереву-фаллосу", противопоставляя ему шизоаналитический метод моделирования динамики бессознательного. Осуществленный номадологией сравнительный анализ целостностей, организованных по принципу древовидной структуры и по принципу ризомы, показал, что ризоморфные среды, по всем параметрам противостоящие структуре дерева, оцениваются номадологией как более гибкие, жизнеспособные и более креативные. Вне жесткой детерминации со стороны оснований западной культуры, вне диктата требований древовидной интерпретации многие явления в своей автономности оказываются далеко не древовидными. Так, по словам Делеза и Гваттари, мысль не древоподобна, а мозг - не корневая или разветвленная материя. То, что несправедливо называют дендритами, не обеспечивает связь нейронов в непрерывные ткани. Прерывность клеток, значение аксонов, функции сближения клеток-синапсов, существование синоптических микротрещин, перескакивание сообщений через эти трещины образуют мозг множественности, - всецело вероятностная, переменчивая, неопределенная нервная система. Таким образом, хотя устройство западного типа культуры диктует европейцу линейное видение мира (у многих людей дерево проросло в мозгу), но тем не менее, сам мозг - это трава, которая гораздо больше значит, чем дерево. Аналогично, короткая память - это тип ризомы, тогда как длинная память древовидна и централизована. Между тем, как показано в рамках постмодернистской концепции письма, мы пишем благодаря короткой памяти. Короткая память не включает в себя забвение как процесс, она отождествляется не с мгновением, а с коллективной ризомой, временно и легко возбудимой, в то время как процедура чтения предполагает так называемую долгосрочную память. Мы читаем и перечитываем с длинной памятью длинные мысли. Длинная память декалькирует и переводит, но то, что она переводит, продолжает действовать в ней издалека, невпопад, не своевременно, не мгновенно, в отличие от блеска короткой мысли. Вместе с тем, анализируя соотношение семантических фигур дерева и ризомы, в рамках которой поперечные коммуникации между дифференцированными линиями запутаны в генеалогические деревья, Делез и Гваттари фиксируют не столько их альтернативность как однопорядковых феноменов, сколько их несоизмеримость. Если на первый взгляд дерево-корень и ризома-канал противостоят друг другу как две модели, то на самом деле это не так. Дерево действительно функционирует как модель и как трансцендентная калька, ризома же развивается как имманентный процесс, который оспаривает модель и намечает карту, даже если он устанавливает свою иерархию и образует деспотический канал. Семантическая фигура ризомы и не вытесняет и не замещает собою фигуру дерева, их отношения строятся как более сложные, ибо в различных средах могут быть обнаружены и различные типы организации целостности, как структурные, древовидные, так и ризоморфные: по оценке Делеза и Гваттари, существуют самые различные устройства - карты-кальки, ризомы-корни, с различными коэффициентами детерриториализации. В ризоме есть структуры дерева и корней, и наоборот, ветка дерева и ее деления корня могут появиться в ризоме. В глубине дерева, в дупле корня или в пазухе ветки может сформироваться новая ризома, или, скорее, микроскопический элемент дерева-корня, корешок, который инициирует производство ризомы. Но так или иначе, в целом, согласно постмодернистской констатации, мы устали от дерева и в силу этого должны больше ориентироваться на нелинейные версии осмысления процессуальности.