| Далеко не одно и тоже, дано ли что-нибудь моему разуму, как предмет абсолютно или оно дано только как предмет в идее. В первом случае мои понятия имеют целью определить предмет, а во втором мы имеем дело в действительности только со схемой, для которой не дан прямо никакой предмет, даже не гипотетически, и которая служит только для того, чтобы представлять нам другие предметы в их систематическом единстве посредством отношения к этой идее, стало быть, косвенным образом. Так, я утверждаю, что понятие высшего мыслящего существа (Бога – Е.Д.) есть только идея, т.е. объективная реальность этого понятия должна состоять не в том, что оно прямо относится к предмету (так как в таком значении мы могли бы обосновать его объективную значимость); она (идея Бога – Е.Д.) есть только упорядочиваемая согласно условиям наибольшего единства разума схема понятия вещи вообще, служащая только для того, чтобы получать наибольшее систематическое единство в эмпирическом применении нашего разума, так как мы как бы выводим предмет опыта из воображаемого предмета этой идеи из основании или причины его. Так, например, говорится, что вещи в мире должны рассматриваться так, как если бы они получили свое существование от высшего мыслящего существа. Таким образом, идея есть, собственно, только эвристическое, а не показывающее (ostensiver) понятие. Она не показывает нам, какими свойствами обладает предмет, а указывает, как мы должны, руководствуясь им, выявлять свойства и связи предметов опыта вообще. Итак, если можно показать, что троякого рода трансцендентальные идеи (психологическая, космологическая и теологическая), хотя и не относятся прямо ни к какому соответствующему им предмету или определению предмета, тем не менее при допущении такого предмета в идее приводят все правила эмпирического применения разума к систематическому единству и всегда расширяют опытное знание, никогда не противореча ему, то действовать согласно таким идеям есть необходимая максима разума. В этом и состоит трансцендентальная дедукция всех идей спекулятивного разума не как конститутивных принципов распространения нашего знания на большее число предметов, чем может дать опыт, а как регулятивных принципов систематического единства многообразного [содержания] эмпирического познания вообще, которые благодаря этому становятся в своих собственных границах более разработанными и утонченными, чем этого можно было бы достигнуть без таких идей посредством основоположений рассудка.Я поясню это. Следуя этим идеям как принципам, мы должны, во-первых, (в психологии) стараться чтобы наша душа во всех своих явлениях, действиях и восприятиях руководствовалась внутренним опытом так, как если бы она была простой субстанцией, которая, обладая личным тождеством, существует постоянно (по крайнем мере на протяжении жизни), между тем как состояние ее, к которым состояние тела относятся лишь как внешние условия, непрестанно меняются. Во-вторых, (в космологии) мы должны прослеживать условия и внутренних и внешних явлений природы, проводя такое исследование, которое нигде не может быть закончено, как если бы оно само по себе было беспечным и не имело первого или высшего звена: хотя мы на этом основании не отвергаем за пределами всех явлений чисто умопостигаемые первые основания их, однако никогда не должны пользоваться ими для объяснения природы, так как вообще не знаем их. Наконец, в-третьих, (в отношении теологии) все, что только может принадлежать к связи возможного опыта, мы должны рассматривать так, как если бы возможный опыт составлял абсолютное, но совершенно зависимое и внутри чувственно воспринимаемого мира все еще обусловленное единство, но в тоже самое время как если бы совокупность всех явлений (сам чувственно воспринимаемый мир) имела вне своего объема одно высшее вседовлеющее основание, а именно как бы самостоятельный, первоначальный и творческий разум, в отношении к которому мы направляем все эмпирические применения нашего разума в его наибольшей широте так, как если бы сами предметы возникли из этого прообраза всякого разума. Это означает, что мы должны выводить порядок мира и его систематическое единство из высшего мыслящего существа, а должны из идеи премудрой причины заимствовать правило, согласно которому следует наилучшим образом применять разум для его собственного удовлетворения при связывании причин и действий в мире.Далее, ничто не мешает нам принимать это идеи (идею Бога и идею души – Е.Д.) за объективные и гипостазировать их, за исключением лишь космологических идей, в которой разум впадает в антиномии, если он хочет осуществить ее (психологическая и теологическая идеи не содержат в себе антиномии). Действительно, противоречий в них нет; так каким же образом мог кто-нибудь оспаривать их объективную реальность, если отрицающие их возможность знают о них (о Боге и душе –Е.Д.) столь же мало, как и утверждающие возможность их. Однако для того, чтобы принимать что-то, еще не достаточно не встречать никаких положительных препятствий; и нам не может быть позволительно вводить в качестве действительных и определенных предметов выходящие за пределы всех понятий, хотя и не противоречащие им, фикции, основываясь только на доверии к спекулятивному разуму, стремящемуся завершить свой труд. Мы освобождаем предмет идеи от условий, которые ограничивают наши рассудочные понятия, но которые единственно и дают нам возможность иметь определенное понятие вещи. Таким образом, мы мыслим нечто такое, о чем понятия не имеем, каково оно само по себе, но отношение чего к совокупности явлений мы мыслим как аналогичное отношении явлений друг к другу. <…>Таким образом, трансцендентное и единственно определенное понятие о боге, которое дает нам чисто спекулятивный разум, есть в самом точном смысле слова деистическое понятие, т.е. разум не утверждает даже объективной значимости такого понятия, он только дает идею чего-то, на чем основывается высшее и необходимое единство всей эмпирической реальности и что мы можем мыслить не иначе как по аналогии с действительной субстанцией – сообразной с законами разума причиной всех вещей, - если мы хотим мыслить эту причину как особый предмет и не желаем пренебречь завершением всех условий мышления как чрезмерным для человеческого рассудка, а удовлетворяемся только идеей регулятивного принципа разума, что, однако, несовместимо со стремлением к совершенному систематическому единству в наших знаниях, которому разум по крайней мере не устанавливает никаких границ. Иммануил Кант. Сочинения в шести томах. Том 3. Москва, «Мысль». 1964, стр. 570-674 |
1.7.б. В отличие от других типов мировоззрения философия включает в сферу своего видения не детали окружающей действительности, а мир в целом; ищет ответы не на поверхностные, преходящие, а на глубинные, кардинальные проблемы этого мира. Философия смотри на мир в целом и на составные части этого мира Sub specie aeternitatis (С точки зрения вечности), охватывает мир во всём его пространстве и времени. В данном случае мы говорим о философии в целом, о философии, которая охватывает всё мировоззрение. Но в истории развития философской мысли были философы (и философы – довольно крупные), которые сущность и содержание всей философии сводили к поискам ответа на один какой-то мировоззренческий вопрос. Достоевский, например, считал, что человека интересует только один мировоззренческий вопрос: «Для чего я живу? В чём смысл моей жизни?» А Владимир Соловьёв смысл самой философии видел в том, чтобы она ответила нам на вопрос о добре, помогла нам жить во имя добра:
| «Философское мышление, при всей своей формальной самостоятельности, - писал он, - по существу прямо подчинено жизненному интересу чистой воли, которая стремится к добру и требует от ума отчетливее и полнее выяснить, в чем состоит истинное добро в отличие от всего того, что кажется или считается добром, не будучи им в самом деле» (Соловьев В.С. Сочинения в 2 т. М., Мысль, 1988. Т.1,с.757.). |
Охватывая мир в целом, философия отличается от науки тем, что наука изучает мир в его частных проявлениях, в его частичных областях. Но мир в целом рассматривает и религия. В отличие от религии, философия показывает нам мир глазами разума, опирается при этом на науку (использует науку, научный метод доказательств), а не на слепую веру и «общенародную» традицию. О взаимоотношениях Религии, Науки и Философии образно писал Бертран Рассел так:
| “Философия" — слово, которое употреблялось во многих смыслах, более или менее широких или узких. Я предлагаю употреблять это слово в самом широком смысле, который и попытаюсь теперь объяснить. Философия, как я буду понимать это слово, является чем-то промежуточным между теологией и наукой. Подобно теологии, она состоит в спекуляциях по поводу предметов, относительно которых точное знание оказывалось до сих пор недостижимым; но, подобно науке, она взывает скорее к человеческому разуму, чем к авторитету, будь то авторитет традиции или откровения. Все определенное знание, по моему мнению, принадлежит к науке; все догмы, поскольку они выходят за пределы определенного знания, принадлежат к теологии. Но между теологией и наукой имеется Ничейная Земля, открытая для атак с обеих сторон; эта Ничейная Земля и есть философия. Почти все вопросы, которые больше всего интересуют спекулятивные умы, таковы, что наука на них не может ответить, а самоуверенные ответы теологов более не кажутся столь же убедительными, как в предшествующие столетия. Разделен ли мир на дух и материю, а если да, то что такое дух и что такое материя? Подчинен ли дух материи или он обладает независимыми силами? Имеет ли Вселенная какое-либо единство или цель? Развивается ли Вселенная по направлению к некоторой цели? Действительно ли существуют законы природы или мы просто верим в них благодаря лишь присущей нам склонности к порядку? Является ли человек тем, чем он кажется астроному, — крошечным комочком смеси углерода и воды, бессильно копошащимся на маленькой и второстепенной планете? Или же человек является тем, чем он представлялся Гамлету? А может быть, он является и тем и другим одновременно? Существуют ли возвышенный и низменный образы жизни или же все образы жизни являются только тщетой? Если же существует образ жизни, который является возвышенным, то в чем он состоит и как мы его можем достичь? Нужно ли добру быть вечным, чтобы заслуживать высокие оценки, или же к добру нужно стремиться, даже если Вселенная неотвратимо движется к гибели? Существует ли такая вещь, как мудрость, или же то, что представляется таковой, — просто максимально рафинированная глупость? На такие вопросы нельзя найти ответа в лаборатории. Теологи претендовали на то, чтобы дать на эти вопросы ответы и притом весьма определенные, но самая определенность их ответов заставляет современные умы относиться к ним с подозрением. Исследовать эти вопросы, если не отвечать на них, — дело философии» (История западной философии. Введение.). |
1.7.в. Философия не только излагает содержание своего мировоззрения, но вместе с тем превращает само мировоззрение в главный предмет своего исследования. Все предыдущие исторические типы мировоззрения ограничивают себя только изложением сущности своего мировоззрения. Но в настоящее время философия не только предлагает нам теоретический тип мировоззрения, но и занимается научным изучением самого мировоззрения. Оказалось, что философия – единственная наука, которая может изучать мировоззрение, изучать самоё себя.