Любой образ будущего — романтический или смоделированный — отражает авторскую позицию, которая в целом находится в диапазоне «пессимизм — оптимизм». Крайними футурологическими вариантами в литературе представлены позиции социального пессимизма и сциентистского оптимизма. Рассмотрим примерную схему футурологических прогнозов в контексте современного человека. Если выстроить определенную шкалу прогнозов, то можно выделить следующие направления: эсхатологическо-пессимистическое, пессимистическо-стоическое, трансценденталистско-оптимистическое, сциентистско-оптимистическое.
Эсхатологический пессимизм характерен для авторских позиций, которые полны уверенности в трагических конечных судьбах культуры и ее человека, а следовательно мира и человечества. Основой данной позиции является идея, что кризис культуры достиг своей глубины и ведет человека к личностному вырождению — «коллапсу рефлексии», а мир — к хаосу бездуховности. В то же время данный пессимизм радикален по сути, имея в своей основе идею христианского Эсхатоса как праведного возрождения. Предсказывая гибель человечества бездуховной культуры, авторы в большинстве своем предполагают последующее обновление культуры через уничтожение ее антипода.
Эсхатологический мотив всегда был присущ русскому национальному самосознанию и русской философской традиции. Тема падения моральных и культурных ценностей и, как следствие, утопические мечты о золотом веке характерны для произведений Ф. М. Достоевского. Эсхатология и апокалипсические настроения по поводу кризисных процессов в культуре и человеке, его духовности пронизывали произведения русских мыслителей конца XIХ — начала XX в. — К. Н. Леонтьева, Н. А. Бердяева, В. В. Розанова и др.
В духе русской эсхатологической мысли представитель народничества Н. К. Михайловский причиной кризиса современного общества назвал прогресс: «Пусть общество прогрессирует, но поймите, что личность при этом регрессирует… Общество самим процессом своего развития стремится раздробить личность, оставить ей какое-нибудь одно специальное отправление, а остальное раздать другим, превратить ее из индивида в орган» 11 . К. Н. Леонтьев предсказывал негативное будущее по причине ожидания революционных социальных изменений, которые ничего позитивного России не принесут. Н. А. Бердяев считал, что западная культура движется вспять, к Средневековью, к гибели цивилизации. Он был уверен в неразрешимости противоречий истории, что в конечном счете приведет к ее концу и созданию какого-то иного мира.
Элементы апокалипсического прочтения будущего сегодня прослеживаются в философии постмодернизма, если они затрагивают проблемы культуры и человека в ее пространстве. Взяв за основу качество человека эпохи потребления — «производство желания», — Ж. Делез и Ф. Гваттари вывели шизоидную природу человека 12 . Эта болезнь современных людей соответствует пределу социального производства, условия которого определяются капитализмом. В то же время шизоидность — показатель конца капитализма. Капитализм опирается на творчество, безумное по природе — шизоидное, но рациональное в аспекте налаживания структур потребления (что подробно рассмотрел Ж. Бодрийяр в книге «Система вещей» 13 ). Следовательно, отказ от рациональности приведет к освобождению человека и общества от репрессивных канонов культуры капитализма, преодолению массовой невротизации людей. Именно шизоидность будет способствовать разрушению несвободы человека во всех ее формах. Освободительный потенциал, присущий шизоидности, в состоянии взорвать базовые структуры капиталистического общества. В этом плане каждый человек потенциально обладает шансом начать жить согласно естественным законам желания, восстановив гармоничные отношения с природой, обществом и самим собой. Нам представляется трагичным взгляд на перспективы будущего Ж. Делеза и Ф. Гваттари, которые природу обновления культуры видели в отказе человека от рациональности. Они объявили рациональность фактором «смерти субъекта», фактором деформирующим и расщепляющим Я.
Сложившуюся неоднозначную ситуацию в культуре Э. Гидденс обозначил как «последствие модернити» 14 , определяя модернизм сферой кризиса и критики в постмодернизме, но, несмотря на определенный апокалипсический контекст рассуждений авторов-постмодернистов, у многих из них явно присутствует определенный оптимизм в отношении будущего. Негативизм направляется на модернистскую эпоху, в процессе которой мир несколько раз оказывался на грани краха, а культура и человеческая духовность пришли к кризису гуманизма, извращению гуманистических ценностей. Большинство постмодернистов именно на современном этапе видят коррегирующие факторы, которые смогут изменить состояние человеческой духовности. С их точки зрения, если явления в культурной практике XX в., трактуемые как кризисные, носят необратимый характер, то специфические процессы в современном мире привели к ситуации зарождения и развития новой культурной парадигмы, характеристики которой на текущий момент до конца не ясны.
Пессимистический стоицизм в отношении будущего нами назван по аналогии с духовными традициями античных стоиков быть готовыми к «ударам судьбы». Неостоики определяли функциональное значение морали в человеке (совести и воли) как факторе социального прогресса. Но в позитивном плане мораль функциональным делает только чувство любви к ближнему. Марк Аврелий нравственное поведение человека связывал с разумом («внутренним гением») как порождением мирового Божественного разума. Синтез человеческого и Божественного разума определялся им как «руководящее начало», но человеческая воля отражается в поступках. И задача человека — следовать разуму: поступать нравственно — значит помнить о быстротечности своей жизни, быть выше страстей, обуздывать свою волю, если она направлена на разрушение существующего порядка: «А пора уж тебе понять, какого мира ты часть и какого мироправителя истечение, и очерчен у тебя предел времени; потратишь его, чтобы так и не просветлиться душой, — оно уйдет, ты уйдешь, и уж не придется больше» 15 . Таким образом, по Марку Аврелию, счастье и несчастье человека не зависят от других людей. Фактически стоицизм подтекстно содержит идеи трагического гуманизма, характерного для поздних учений, в первую очередь для христианского учения о человеческой воле и свободе.
В XX в. стоицистский пессимизм просматривается в рассуждениях экзистенциалистов нерелигиозного направления — Ж.-П. Сартра, А. Камю, Х. Арендт. Согласно экзистенциалистам будущее человека зависит от самого человека, от принимаемых им в каждое мгновение решений, от соответствующих этим решениям действий. Но деятельность и решение каждого человека зависят от того, как он себе в определенный момент мыслит свое бытие — прошлое, настоящее, будущее. Если человек понимает свое существование как закономерное, то он будет соответственно поступать и осуществлять свою идею о будущем. Результаты этой деятельности будут определяться теми возможностями, которые были скрыты в бытии. Таким образом, будущее может соответствовать в дальнейшем представлениям человека только в том случае, если он правильно истолковал бытие, т. е. воспринял его как собственное.
Ж.-П. Сартр противопоставляет «бытие-в-себе» (человек «есть то, что он есть») и «бытие-для-себя» (человек как «проект»), когда через свободу самопроектирования человек отрицает настоящее, которое он не может изменить бытийно, но может изменить через себя 16 . Автор высшей ценностью человека определил свободу, как основу самопроектирования, главная задача которой — постоянная борьба с традицией, ее отрицание в свете уникальности каждого поступка свободной личности: «То, что мы называем свободой, неотличимо от бытия “человеческой реальности”… И хотя проекты могут быть различными, ни один мне не чужд, потому что все они представляют собой попытку преодолеть пределы, или раздвинуть их, или не признать их, или приспособиться к ним. Следовательно, всякий проект, каким бы индивидуальным он ни был, обладает универсальной значимостью… Выбирая себя, я созидаю всеобщее» 17 . В итоге философ признает зыбкость будущего в его реальном воплощении, но придает значимость стремлениям человека защищать свою свободу, бесконечно за нее сражаясь, и в этой непрерывной борьбе иметь возможность оставаться человеком.
Х. Арендт также отмечала, что, несмотря на трагизм человеческого существования, когда нельзя ничего изменить, все-таки остается вера в возможность утверждения достоинства личности путем признания за ней права на активный демократический выбор. Свободный человек проявляется через особое качество — «рожденность» (активность творческой креации в процессе коммуникации). Если человек теряет креативные способности, то он теряет индивидуальность и проявляет «смертность», качество человека массы, продукта тотальной идеологизации, которым власть может свободно манипулировать 18 . Следовательно, «рожденность» тождественна понятию свободного «самопроектирования» Ж.-П. Сартра.