Голландская эта болезнь или российская – суть не в этом – а в том, что в погоне за прибылью естественные монополии, по сути, за счет цен и тарифов разорили машиностроение, легкую промышленность, сельское хозяйство, ВПК, науку и т.п., подвели к черте бедности основную часть населения России. В России растет инфляция, что отражается и на конкурентоспособности российских товаров.
Принимаемые в последние годы правительством меры по улучшению инвестиционного климата осуществляются по схеме сообщающихся сосудов. Как известно, снижение налога на прибыль с одновременным отказом от инвестиционных льгот не обеспечило прирост инвестиций. Хотели стимулировать развитие малого бизнеса, ввели вмененный налог, но почти одновременно с 2005 г. включили в него единый социальный налог, что увеличило налоговую нагрузку на малый бизнес. Резко начало уменьшаться внешнеторговое сальдо за счет более быстрого роста импорта.
Главные наши неудачи последнего десятилетия в отсутствии институциональных трансформаций. Если абстрагироваться от конечных результатов-то у нас формировались институты и механизмы, но обслуживали они не государственные интересы, а интересы олигархов, тех кругов, которым интересы народа и страны не совсем понятны.
Поэтому суть ответа – в трансформации сложившейся институциональной системы общества. Но необходимо время, по сути, переходный период для формирования институтов гражданского общества. Надо, чтобы российская ментальность овладела механизмом функционирования гражданского общества. Институциональная трансформация на переходном этапе обеспечивает рост конечных результатов при условии совпадения интересов государства и общества, то есть когда имеется обратная связь между целями, поставленными государством, и интересами общества. Если этого не происходит, если поставленные государством цели не опираются на массовую поддержку общества, конечную цель сложно достигнуть, и устанавливается связь типа веревки, тащить можно – толкать нельзя.
Исходя из социальной направленности именно государство несет ответственность за все социальные последствия, и, следовательно, за стратегию трансформации.
Переход к демократии не адекватен созданию демократического государства. Это достаточно сложный процесс, который должен опираться на гражданское общество, на его институты. В основе демократии лежит эффективно функционирующее гражданское общество, предусматривающее гражданский контроль за властью и подотчетность власти, реформирование под контролем общества. Гражданское общество, по сути, система общественных отношений: институты гражданского общества представляют структурированную часть правовых, экономических и социальных частей общественной системы. Все это требует формирования правового поля, обеспечивающего появление граждан (а не подданных), реальных свобод и прав различным объединениям и институтам. Между тем статья 11 Конституции РФ не допускает передачу функций государственной власти от госорганов иным структурам.
Формирование институтов гражданского общества в условиях переходной экономики – это прерогатива государства и начинать ее следует за счет передачи в управление этим институтам большей части профицита бюджета для его прозрачного, целевого использования. Институтам гражданского общества целесообразно передать в управление и целевые фонды поддержки науки, создание которых стоит очень остро, и др.
Активное участие России в международном разделении труда предполагает производство конкурентоспособных товаров, что возможно за счет снижения их энергоемкости.
По имеющимся данным, энергоемкость ВВП России в 3–3,6 раза выше, чем в странах Запада и в 5 раз выше, чем в Японии. Расход энергии на единицу промышленной продукции в России в 2,5–3 раза выше, чем в индустриальных странах.
В США поставлена задача в ближайшие десять лет за счет внедрения энергосберегающих технологий полностью отказаться от закупок нефти, а это около 400 млн. тонн. На разработку новых технологий (микрогенерирующих топливных элементов и др.) инвестируется 4 млрд. долларов. Нетрудно представить, что будет с ценами на нефть, с российской экономикой и конкурентоспособностью наших товаров на мировом рынке.
Противостояние, достойное вызову нового века (преодоление технологической пропасти в ресурсосберегающих технологиях и др.), возможно лишь на базе наличия инвестиций. И эта проблема требует государственного участия. Серьезные инвестиции Россия реально может получить за счет перераспределения природной ренты в пользу государства. Мы же в процессе приватизации передали в руки собственников и ту часть ренты, которая по праву должна пополнять бюджет, оставляя предпринимателям только их доход.
Говоря о финансовой базе российского ответа, следует подчеркнуть, что России все равно придется решать рентную проблему. В бюджетном послании
Президента РФ Федеральному собранию «О бюджетной политике на 2006 год» признается «необходимость ввода и постепенного расширения рентных принципов в отношении налоговых платежей за пользование недрами».
Существующие ставки платежей за пользование природными ресурсами составляют несколько процентов в доходной части бюджета. Правительство России за использование всех месторождений полезных ископаемых страны взимает сумму в 2 раза меньшую разового бонуса, взимаемого Администрацией США за право разработки нефтяного месторождения на Аляске – 1 млрд. долларов.
Как уже отмечалось, самая сложная проблема – выйти на реальные затраты и цены естественных монополистов. По данным Лондоновского Центра глобальных энергетических исследований, 85% инвестиций в российскую нефтяную промышленность – это рублевые инвестиции. В процессе девальвации рубля издержки нефтяных компаний снизились на 50–75%. Это привело к снижению себестоимости добычи барреля нефти с 7,4 до 2,7 долл., что сопоставимо с регионами Персидского залива.bookmark19
По данным английского ученого Ф. Харрисона (директор Центра изучения земельной политики), себестоимость добычи нефти в Северном море около 5 долл. за баррель, то есть себестоимость 1 т нефти – 31,5 долл. Если провести условный расчет, исходя из экспорта Россией 130 млн. т нефти в среднем по 20 долл. за баррель (примерно 126 долл. за тонну), то выручка только от экспорта составит 16,4 млрд. долларов. Возьмем себестоимость добычи нефти на уровне затрат в Северном море 31,5 долл./т., сумма затрат 4,1 млрд. долл., прибыль 12,3 млрд. долл., уровень рентабельности 300%. И это не считая внутренней реализации нефти (более 200 млн. т.), которая обеспечила не менее половины суммы экспортной прибыли (6 млрд. долл.).
В 2000 году с нефтяной отрасли собрали налогов на 100 млрд. руб. Это примерно 3,2 млрд. долл., добавив к этой сумме предпринимательский доход на уровне 20%, (получим, что изъятый общественный рентный доход, по самым скромным подсчетам составил 11,4 млрд. долл. в год только по нефти).
Рост цен и тарифов часто объясняют необходимостью стимулировать переход к ресурсосберегающим технологиям, но при этом необходим достаточно жесткий контроль над реальными затратами. В настоящее время государство потеряло контроль над прозрачностью затрат естественных монополий, не в состоянии сопоставить реальные затраты на добычу, переработку и конечную продукцию с фактическими ценами реализации. По данным счетной платы, расходы на топливо в структуре затрат на электротарифы снизились с двух третей в советское время до четверти, а прочие затраты достигли 50%. Это позволяет скрывать реальную прибыль за счет увеличения накладных расходов. Далее эта прибыль путем отработанных каналов оседает в оффшорах и на счетах олигархов. По имеющимся оценкам накопленные резервы крупных частных нефтяных компаний составляют порядка 15 млрд. долларов.
Относительную прозрачность в затратах и ценах можно было бы получить за счет организации сырьевых бирж, где устанавливается цена контракта. Однако эта идея имеет сильную оппозицию. У всех экспортеров уже сложились свои связи, удовлетворяющие все стороны, и менять их добровольно вряд ли получится. Сложившиеся схемы реализации основаны на владении своими оффшорными фирмами, выступающими покупателями с «той» стороны.
Вызов времени для современной России – это еще и вопрос темпа и качества. Мы опаздываем с работой по формированию сети межгосударственных интеграционных объединений, отдавая рынки сбыта. Речь идет не только и не столько о внутрироссийских проблемах, а, прежде всего о пространстве СНГ, включая многие азиатские страны. Сохранение рыночного пространства с учетом накопленного потенциала позволит создать современную рыночную инфраструктуру, сохранить производство и рабочие места и вписаться странам СНГ в международное разделение труда.
Интеграция стран СНГ связана не только с развитием современных отраслей высоких технологий, но и с решением проблемы продбезопасности. Достаточно напомнить о том, что произошло с рынком сахара СНГ.
Глобализация имеет серьезные последствия для развития продовольственного рынка России и стран СНГ. Вследствие отсутствия финансирования и развала сельского хозяйства уже в настоящее время Россия, имея все условия для развития собственного производства (природные, трудовые ресурсы, но не финансовые), попала в четкую зависимость от ТНК мира по таким продуктам, как сахар, мясо, кормовое зерно, частично молочные продукты и растительное масло. О дальнейшей стратегии ТНК можно судить по торговой политике Министерства сельского хозяйства США, среди основных направлений которого зафиксировано создание стабильных рынков сбыта в развивающихся странах и странах бывшего СССР.