Свидетель может дать вполне правильные показания, например, о росте преступника, если даже он его видел не в непосредственной близости, и может сказать, что преступник, стоящий от него дальше, был выше ростом, чем тот, который стоял к нему ближе, хотя образ дальше стоящего лица может быть на сетчатке меньше, чем ближестоящего.
С увеличением расстояния оценка величины делается, как правило, меньше действительной величины предмета, и при этом ошибка в сторону уменьшения в определении величины тем больше, чем больше расхождение между действительным расстоянием и тем, на которое возможна точная и адекватная установка глаза.
Такое же явление наблюдается при оценке расстояния, где более дальние от нас расстояния мы склонны считать за большие. Так, при делении пополам какого-нибудь протяжения, идущего от нас вдоль, мы дальнюю половину устанавливаем объективно более короткой. Подобные ошибки в восприятиях, такое же отклонение от константности могут влиять и на показания допрашиваемых и должны быть учтены во всех случаях, когда речь идет о восприятиях, возникающих при условиях большого расстояния, и т.д.
Восприятие всегда является осмысленным, т. е. мы воспринимаем не сумму цветовых, осязательных и других ощущений или вызывающих их свойств, а предметы и явления. Очень часто мы можем сказать, какой предмет видели, но затрудняемся сказать об отдельных качествах его. Процесс образования восприятия происходит путем раскрытия смыслового содержания предмета на основе отраженных в наших ощущениях физических свойств его.
Из свойств осмысленности восприятии допрашивающий тоже должен делать некоторые выводы.
Как правило, больше внушает доверие и имеет большее доказательственное значение показание, в котором допрашиваемый указывает некоторые признаки определенного объекта или лица и потом заявляет, что в случае предъявления он может опознать данный предмет, лицо. Однако бывают случаи, когда допрашиваемый не в силах описать какие-то признаки предмета или лица, но, несмотря на это, готов опознать при предъявлении его и действительно делает это успешно. И даже наблюдаются случаи, когда допрашиваемый заявляет, что интересующий нас предмет он видел мельком и поэтому сомневается, что может опознать его, но при предъявлении данного лица или вещи, произведенном в соответствии с процессуальными и тактическими правилами, опознает их безошибочно.
Из изложенного следует, что нельзя всегда считать голословным заявление о готовности опознать предмет, если при этом свидетель не в состоянии рассказать на допросе о его признаках. В подобных случаях перед предъявлением для опознания нужно стремиться выяснить путем уточняющих вопросов, по каким признакам допрашиваемый собирается опознать данный предмет или лицо. Предъявление для опознания следует производить в случаях, когда допрашиваемый не может ответить на эти вопросы, но тогда после опознания снова следует произвести допрос, чтобы выяснить, на основе каких именно признаков допрашиваемый мог опознать предъявленные вещи или лица.
При этом нужно принять во внимание и попытки ввести в заблуждение следствие со стороны некоторых обвиняемых, а иногда и свидетелей. Они не говорят о признаках опознаваемых предметов и лиц или же говорят о них искаженно, но готовы опознать их, чтобы лично убедиться в том, располагает ли следствие этими предметами, или с целью встретиться с опознаваемым лицом и подать ему какой-то сигнал либо поговорить с ним. В этом случае соответствующее действительности опознание есть результат сознания того, что нет смысла говорить неправду, следствие уже нашло нужный предмет или лицо. Когда у следователя возникает такое подозрение, вопрос о предъявлении для опознания решается исходя из тактических соображений, с учетом всех обстоятельств дела.
Осмысленное содержание восприятия, возникнув из ощущений отдельных физических особенностей, в дальнейшем само влияет на эти же ощущения. Это является причиной тех ошибок в показаниях, о которых мы уже упоминали при описании вопросов, связанных с ролью привычных представлений в восприятии. Но здесь следует указать еще на одну особенность, которая может повлиять отрицательно на качество полученных показаний. Дело в том, что иногда осмысленное содержание восприятия может покоиться на недостаточном для этого количестве признаков. Возникнув, оно впоследствии оказывает ошибочно большое влияние даже на дальнейший ход восприятия: формирует его и от него избавиться уже очень трудно. Например, если сухие ветви, лежащие на земле, мы ошибочно восприняли за змей, то нужно очень близко подойти, хорошо рассмотреть и даже, может быть, дотронуться до них, чтобы избавиться от ложного восприятия.
О том, к каким ошибкам могут привести ложные восприятия, свидетельствует пример, приводимый Гансом Гроссом. Допрашиваемый по делу о побеге из места заключения надзиратель показал, что преступник бежал во время прогулки и набросился на него с ножом в руках. Следствием было установлено, что в руках у преступника в действительности был не нож, а селедка.
Известно, что один и тот же предмет воспринимают разные люди по-разному. Даже один и тот же человек в различных условиях по-разному воспринимает один и тот же предмет. Это необходимо учитывать при интерпретации свидетельских показаний. Показания двух свидетелей об одном и том же событии часто не совпадают именно потому, что, воспринимая одно и то же событие, они относились к нему по-разному. И во многих случаях можно и нужно установить причины такого различия.
Вопрос о значении различий в показаниях для оценки их достоверности является предметом спора в буржуазной литературе. Одни считают, что «достоверность показания не подлежит сомнению, если оно согласно с другими показаниями». «С увеличением числа свидетелей... сговор их становится затруднительным» и «совпадение показаний дает основание придать им значение достоверности». Другие, в частности Марбе, считали, что совпадение отдельных показаний совсем не должно быть рассматриваемо, как многие думают, в качестве доказательства их правильности, зачастую об одном и том же факте больше одинаковых ложных, чем одинаковых правдивых показаний. В этом он усматривал частный случай закона единообразия психологического процесса при одинаковых условиях; есть, очевидно, случаи, когда при соответствующих внешних и внутренних условиях данные для возникновения ложных показаний у различных наблюдателей складываются настолько благоприятно, что недостоверность этих показаний в большинстве случаев не замечается.
Обе точки зрения представляются нам неправильными. Оценка достоверности свидетельских показаний на основе их количественного подсчета есть возвращение к формальной оценке судебных доказательств. Показания должны быть оценены по существу, не сами по себе, а в совокупности с другими доказательствами на основе раздельного изучения существования тех фактов, которые составляют содержание этих показаний.
«Закон единообразия психического процесса» часто приводится в буржуазной литературе по криминалистике теми авторами, которые считают свидетельские показания во всех случаях недостоверными, в качестве опровержения действительно неправильного некритического подхода к оценке совпадающих по своему содержанию показаний.
В практике встречаются случаи дачи примерно одинаковых по своему содержанию, но ложных по объективной достоверности показаний добросовестными, но заблуждающимися свидетелями, особенно потерпевшими. Если, например, совершено грабительское нападение на дом, где проживает семья, все члены семьи дают показания, в которых, как позже выясняется, количество грабителей, их сила явно преувеличиваются. Однако здесь только, видимо, одинаковый психический процесс у разных потерпевших, потому что их показания, имеющие одинаковую тенденцию к увеличению, все-таки резко расходятся именно в не соответствующих действительности деталях. Совпадение этих деталей в показаниях имеет место только в случае, если допрашиваемые перед допросом имели возможность обменяться мнениями, обсудить происшедшее и прийти к одинаковому выводу. Но здесь уже имеет место не «одинаковость психических процессов», а внушение или сговор, чему следователь может и должен препятствовать прежде всего своевременным проведением допросов.
В случаях исключительно большого нервного напряжения, физической истощенности и т. д. могут иметь место массовые галлюцинации, когда большие группы людей воспринимают ошибочно и одинаково несуществующие предметы. Бехтерев, например, описал следующий факт. В 1846 году весь экипаж французского фрегата «Belle Paule», потеряв в урагане из виду 300 своих товарищей, находившихся на корвете «Вегсеап», под влиянием беспокойства и страха, услышав от сигнальщика, что на горизонте показался корабль без мачты, не только поверил этому, но даже увидел людей на корабле, слышал их крики, хотя это был не корабль, а масса вырванных с берега огромных деревьев.
Но такие случаи являются исключительными, и в них проявляется не «стадное чувство» ошибочного восприятия, а влияние внушения. Такие случаи не встречаются у свидетелей, которые не общались между собой ни в момент восприятия, ни позже. Поэтому чрезвычайно важно выяснить на допросе и это обстоятельство.
Тождественность психических процессов у разных психически здоровых свидетелей и индивидуальная разница в них проявляются прежде всего в том, что, с одной стороны, в ощущениях и восприятиях таких лиц в основном правильно отражается реальная действительность внешнего мира, а с другой — они из чрезвычайно многообразной массы фактов запечатлевают прежде всего те из них, которые им ближе всего по задачам и интересам.
Поэтому, как правильно отмечает Кулишер, сообщая о происшествии, очевидцами которого они были и которое обратило на себя их внимание, свидетели обыкновенно будут показывать в соответствии с тем, что составляет остов этого происшествия, но показания их могут существенно отличаться касательно сопутствующих обстоятельств. Причины этого должны быть выяснены и оценены именно с точки зрения психологических особенностей личности допрашиваемого и формирования его показаний.