С.Б. Козинец
Педагогический институт Саратовского государственного университета, кафедра начального языкового и литературного образования
В настоящей статье ставится проблема изучения словообразовательной метафоры в диахронии, в частности, рассматривается динамика её развития в истории русского языка. К словообразовательным метафорам (далее: СМ) мы относим производные слова, которые связаны со своими производящими отношениями метафорической мотивации1, т.е. семантика производящего подвергается в деривационном акте образному переосмыслению: нога – подножие, пружина – пружинистый, чугун – чугунеть, ёж – ёжиться и др.
СМ, в отличие от лексической, не изучалась специально в историческом аспекте. Исследование лексической метафоры в диахронии было предпринято Л.В. Балашовой2. Она установила, что «на всех этапах развития языка метафорическая система функционирует как динамическая система, обладающая достаточно четкой (хотя и вариативной, во многом потенциальной) структурой»3. Очень важную мысль о «динамичности» системы мы решили проверить на материале СМ. Таким образом, задачей нашего исследования было выявить основные закономерности формирования словообразовательной метафоры как особой подсистемы метафорической системы языка. Для этого необходимо было рассмотреть ее развитие в диахронии – с XI по XX в. включительно. Предварительный хронологический анализ СМ подсказал нам соответствующую периодизацию материала: 1) XI –XVII вв., 2) XVIII в., 3) XIX в., 4) XX в.
Древнерусский язык (XI–XVII вв.) Строго говоря, указанный временной период включает два: древнерусский (XI–XIV вв.) и старорусский (XV–XVII вв.), однако наш материал позволяет объединить их под одно общее наименование, поскольку характеризуется заметным единообразием в данный временной отрезок.
Древнерусский период характеризуется слабой активностью в образовании СМ: нами зафиксировано всего 77 производных.
Количественное соотношение слов разных частей речи примерно одинаковое.
Существительные: имена лиц: белоручка, безсребрьникъ, доухоборьць, кровопиица, крохоборъ, наушникъ, отъщепеньць и др.; наименования предметов: сердечникъ, пожитъкъ; отвлеченные имена: издержки, остроумие, отъщепенство, окаменение, раболепие, скотьство.
Прилагательные: обозначающие физические характеристики предмета: едкий, приземистый, сухорукыи; обозначающие характер человека: безмозглыи, безотвязныи, безчеловечьныи, остроумныи, пронырьливыи, раболепныи,; характеризующие отвлеченный предмет: безличьныи, безоглядныи, неудьржимыи, неуклоньныи, сладкогласныи.
Глаголы: глаголы уничтожения и траты: издьржати, ижитися, изгладитися, разъедати; состояния: възиграти, насладитися, одеревянети, оцепенети; отношения: избегати, обезславити, притесняти; психического воздействия: възкрилити, уести, усладити.
СМ, образовавшиеся в древнерусский период, имеют следующие особенности.
Во-первых, в основном все они служат для характеристики человека, его внутренних качеств, особенностей поведения, состояния. Таким образом, уже в древнерусском языке словообразовательная метафора была противопоставлена лексической своим ярко выраженным антропоцентризмом: лексическая метафора активно развивалась и в сфере «вещного мира»4.
Антропоцентризм словообразовательной метафоры древнерусского периода проявлялся и в том, что в качестве производящих основ выступали в подавляющем большинстве слова, так или иначе связанные с человеком: наименования лица и соматизмы – раб, человек; рука, голова, сердце, кровь, лицо, мозг; слова, выражающие духовную сферу человека: ум, дух, слава; прилагательные восприятия: сладкий, острый, тесный, глухой, черный; глаголы бытия, состояния, движения, деятельности – жить, любить, ведать, есть, бегать, взойти, подвигаться, повернуть, нести, бороться, играть, проломить, отщеплять. Во-вторых, большая часть СМ относится к книжной лексике, в частности к церковнославянизмам, поскольку изначально появлялись в текстах богослужебных книг (Псалтырь, Апостол, Евангелие) и церковных песнопений (стихир, ирмосов) и молитв: безсребрьникъ, безчеловечие, доухоборьцъ, отщепеньцъ, сьрдьцеведьць, простосьрдечие, раболепие, безоглядныи, безповоротныи, неудержимыи, скоротечьныи, сладкогласныи, възиграти, възкрилити, избегати, обезславити, очеловечити, превзойти, притесняти, разъедати, усладити и др. Свою книжную окраску они сохранили и в настоящее время. Уже в древнерусском языке намечается основная тенденция в развитии словообразовательных метафор: они создаются прежде для характеризации функции имен и предметов, т.е. обогащают экспрессивно-оценочную систему языка.
Русский язык XVIII века В XVIII в. лексикон пополняется 130 словообразовательными метафорами. В отличие от древнерусского языка, СМ, появившиеся в русском языке в XVIII в., представляют собой довольно пеструю в семантическом и стилистическом плане группу слов.
Существительные продолжают пополняться наименованиями лица и отвлеченных предметов. Наименования лица расширяются не только за счет слов чисто оценочного характера – верхогляд, дармоед, хлебосол, головорез, недотрога, прихлебатель, зубоскал, нахлебник, захребетник, пустозвон, они пополняются также наименованиями, обозначающими социальную функцию: бумагомаратель, крючкотвор, рифмотворец, чернорабочий.
Отвлеченные имена представляли в основном производные от уже существовавших или появившихся словообразовательных метафор, т.е. усложняли структуру словообразовательных гнезд: бесчеловечность, буквальность, глубокомыслие, дальновидность, двоедушие, закоренелость, легкомыслие, оцепенелость, хладнокровие, хлебосольство, чистосердечие, щекотливость, возрождение, остолбенение, оцепенение, перерождение, предвкушение, предначертание, притеснение, унижение, услаждение.
Наименования конкретных предметов составляют незначительную часть всех субстантивных СМ: глазунья, душегрейка, заваль, змеевик, сердцевина.
Большинство СМ-прилагательных, как и в древнерусском языке, обозначают характер человека, свойства натуры, интеллектуальные способности: воинствующий, глубокомысленный, дальновидный, двоедушный, двуличный, закоренелый, запальчивый, легкомысленный, невозмутимый, пустоголовый, разборчивый, упоенный, хлебосольный.
Отдельную группу представляют СМ со значением физической характеристики лица – его внешности или физического состояния: задеревенелый, лупоглазый, одеревенелый, остолбенелый, остроглазый, оцепенелый, смазливый, угловатый.
Значительную часть составляют слова, описывающие отвлеченный предмет. Большинство из них так или иначе связаны с характеристикой самого человека: безотрывный, безудержный, буквальный, вопиющий, головоломный, неизбежный, неизгладимый, неискоренимый, предвзятый, усладительный, чистосердечный.
Небольшим количеством слов представлена группа прилагательных, описывающих физические характеристики неодушевленного предмета: завалящий, змеистый, мешковатый, развалистый.
Глагольные СМ пополняют разнообразные лексико-семантические группы, но все действия, процессы, ими обозначаемые, связаны с человеком: глаголы поведения: бабничать, бычиться, горланить, горячиться, ершиться, зарапортоваться, обабиться, окрыситься, ребячиться, юлить; состояния; изменения состояния: взбелениться, возродиться, воодушевиться, ежиться, остолбенеть, переродиться, стекленеть, цепенеть; отношения: взъесться, приструнить, втесаться, подсидеть, школить; психического воздействия: воодушевить, излаять, измотать, обездушить, усладить; физического воздействия: вломить, изрешетить, накостылять; движения, перемещения: вломиться, ворваться, колесить, заколесить, продираться, смахать, улизнуть. Появление многих СМ объясняется экстралингвистическими причинами. Они запечатлели важные моменты тех бурных социальнополитических процессов, которые происходили в первой половине XVIII в., резко изменивших жизненный уклад российского общества.
Например, слова бумагомаратель ‘писака’, крючкотвор ‘чиновник, затягивающий и запутывающий судебные и административные дела’ отражали новую складывающуюся систему управления государством – формирование огромного, разветвленного чиновничьего аппарата: «Кто пишет, не имевши дарований и способностей, составляющих хорошего писателя, тот не писатель, но бумагомаратель» (Н. Новиков); «Новый наш виц-губернатор был мужик глупый, надменный, без нравственности и просвещения, крючкотвор во вкусе Сумарокова времени и самый низкий подьячий в нашем веке» (И. Долгоруков). Именно в чиновничьей среде, все более набиравшей силу, в это же время появилось слово подсидеть ‘повредить кому-либо интригами и кознями, устроить неприятность’. Появлению этой СМ способствовало развитие нового значения у слова место ‘должность, служба’ (вакантное место, быть при месте), которое сохранило лексические валентности прямого значения: занять место, быть на чьем-либо месте, вылететь с места и др.
Исследователи отмечают, что «в прямой связи с петровскими реформами стоят глубокие перемены в области народного образования, просвещения, всей духовной и материальной культуры России – образа мыслей, круга ведущий идей, интересов, форм быта»5. Данный период характеризуется «ростом социального самосознания, формированием мировоззренческих и философских систем и вообще всех проявлений общественной мысли»6. Все это находило отражение в лексике, в том числе в словообразовательных метафорах, пополнявшихся словами социальной и духовнонравственной сфер: возродиться, воодушевиться, переродиться, воодушевить; глубокомысленный, дальновидный, закоренелый, неискоренимый, непреходящий; всеоружие, предначертание, притеснение, унижение, упадок, хищничество. Развитие словесного творчества привело к появлению массы поэтических метафор, употреблявшихся в «высоком штиле», многие из которых перекочевали затем в официально-деловой стиль; книжная окраска сохранилась у них и в настоящее время: безудержный, двоедушный, красноречивый, неизбежный, неизгладимый, неискоренимый, непреходящий, сладкоречивый, упоенный, усладительный. Книжная окраска сохранилась у этих слов и в настоящее время, а употребление некоторых производных (сладкопение, сладкоречивый, упоенный, усладительный) ограничено в основном поэтическими произведениями.