Подобные факты позволяют нам с большой уверенностью говорить о том, что православие на Севере не испытывало ощутимой конкуренции со стороны представителей иных вероисповеданий. Жители окрестных волостей были конфессионально однородны. Но вскоре ситуация начинает опасно меняться, и в середине XIX века Синод принимает ряд решений, направленных на укрепление православия в северных окраинах государства. Есть свидетельства, что Печенгский монастырь в 1880-х годах восстанавливался после долгого запустения именно с целью противостоять, как писали, «усиливающейся пропаганде католиков, лютеран и раскольников…» (Зверинский 1890: 204). Но, как можно предположить, духовную жизнь XVIII века потрясало и другое влияние – со стороны представителей старой веры и прежде всего вмешательство государства, гражданской власти. Столкновения со старообрядцами часто фиксируются монастырскими документами. Именно в эти глухие места они были вытеснены, иногда сея страх и смуту среди местного населения. Их многочисленные скиты находились в Заонежье и на Беломорье. Так, в 1744 году в Нокольской волости Каргопольского уезда было отмечено трагическое происшествие: акт самосожжения раскольников. Из доношения приходского попа о случившемся видно, что «всЪ ко стЪй церквЪ прïхωдили, повсегоднω исповЪдывалiсь…, и нiкакова въ них к расколУ cУевЪрiя … нïкогдα не былω…» (РГАДА 1195: 4: 72: 1). Спорным для священника остается вопрос отношения к ним: «… и какъ их дЪтей моих дховных и младенцωвъ при стЪй литУргiи на проскωмидiи, тαкже и на панαхидах помïнать ли усУмнЪваюсяи недоУмЕвαюся…» (РГАДА 1195: 4: 72: 1 об.). Монастырь представляет собой конфессионально однородную группу людей. Раскольники появлялись там лишь как свидетели или соучастники противоправных действий, находились под следствием, были ограничены в общении с насельниками. Их «пропаганда» сразу же пресекалась и не могла иметь влияния на духовную жизнь обители с ее традиционно узаконенным православием.
Второе явление общегосударственного масштаба, пошатнувшее духовные основы православия, была церковная реформа Петра I. Этот период, начиная от устранения патриаршества, введения Духовного регламента и распределения контрольных функций гражданским органам в церковной истории называют Синодальным. Не в нашей компетенции рассмотрение столь объемного вопроса. Приведем только любопытное суждение проф. Карташева, раскрывающее в его лингвистической части глубину происходивших перемен. Оно касается бытования слова синодальный. «Это латинообразноенаименование, – пишет он, – при всей его этимологической уродливости, странно укоренилось в русском литературном словоупотреблении. Термин Synodalis родился еще в латинской части древней церкви из греческого корня συνοδος (собор) и латинского суффикса al, пущен в ход у нас Феофаном Прокоповичем в приложении к его детищу – Синоду и без малейшего протеста усвоен всеми церковными писателями, в течение двухсот лет закалявшимися в латинской схоластике. Параллельно с латинизированным официальным термином и в разговорном, и даже в канцелярском языке… употреблялась и обрусевшая форма «синодский», с естественным русским суффиксом «ск», но так и не вытеснила старой искусственной формы, звучавшей для простых русских ушей и чуждо и двусмысленно, как будто речь шла о чем-то «дальнем», а не близком» (Карташев 1991/II: 311). Так и реформа, искусственно внедрявшаяся с учетом западных стандартов и заметной тенденцией к «опротестаниванию», была воспринята очень неоднозначно. В это время значительно увеличивается количество официальной церковной документации: указы и списки с них, промемории и приказания с начала XVIII века составляют объемные тома в монастырских архивах. Остается поражаться и удивляться тому, как местные духовные власти могли ориентироваться в потоке разноречивой информации. Все же в большей степени реформа Церкви коснулась ее верхушки. Государство, ранее находившееся на ступени ниже, теперь перешагнуло через Церковь и постепенно полностью подчинило ее себе. Но местный монастырский обиход в течение многих десятилетий продолжал оставаться прежним.
Теперь сделаем небольшой набросок о духовной деятельности обители. Распорядок жизни северных монастырей был приблизительно одинаковым. Вот как повествует об этом епископ Архангельский и Холмогорский Макарий, описывая Красногорский монастырь: «Обыкновенным порядком каждый день отправляется богослужение, в пять часов по полуночи служится вечерня, в три часа по полуночи утреня и в девять литургия; на воскресные дни и большие праздники отправляется всенощное бдение, продолжающееся 3–4 часа» (Макарий 1880: 27). Этот уклад не менялся веками.
Существенным признаком духовной жизни обители, во многом определявшим и бытовую сторону монашества, является общежительность, имевшая в России длинную и противоречивую историю.
Это понятие, уже вошедшее в современный обиход, нередко трактуется неверно. Для выяснения значения слова мы обратились к рукописной Картотеке «Словаря русского языка XVIII в.», где отмечены слова общежительный, общежительство, общежитие. Указанное нами церковное понятие имеет четыре значения: 1. Уклад монастырской жизни. 2. Совместное проживание… // объединение людей, связанных общими условиями жизни; сообщество. 3. Общественная жизнь, уклад общественной жизни. 4. Общение, взаимные отношения. К общежитию относят также в строке сочетаемости слова выгоды, пользы, потребности общежития; должности общежития; правила общежития. В 3-м значении («совокупность людей») общежитие – еще и социальный круг, сословное объединение людей.
Мы скажем только, что русской православной церковью был принят Устав Федора Студита, реставрированный в некотором роде на Руси. По нему, например, при Феодосии Печерском предписывалось следующее: «НелЪпо нам братiе, иноком сущим и отвергшимся мiрских, в собранiе паки творити имЪнiй в келлiи своей; тЪм же братiе, довольни будем о уставных пещись одеждах наших, о пищи, предложенной на трапезЪ от келаря, а в кельи от сицевых имЪти ничтоже» (цит. по: Карташев 1991/I: 228). Однако уже в древние времена сохранялась видимость общежития, а заложенный в него глубинный духовный смысл подвергался воздействию человеческих искушений. «В следующем, Московском периоде, – замечает А. В. Карташев, – от общежительного монастырского устава не осталось и помину. Только начиная с препод<обного> Сергия в XIV в. и затем в XVI в., начались попытки воскресить его» (Карташев 1991/I: 229)]. В XVIII столетии от «воскрешения» также немногое сохранилось. Практически единовластным правителем монастыря был настоятель (игумен или архимандрит). В его руках была сосредоточена и духовная, и гражданская власть (монастырям принадлежали многочисленные селения с их работниками). Заметим, что еще во второй половине XVII века в монастырях сохранялось выборное начало: настоятели избирались по усмотрению братии из своей же среды. Причем и здесь была своя характерная черта: преимущество отдавалось людям местного происхождения, знакомым с укладом жизни Русского Севера, искусным в строительном деле и, что немаловажно, нравственно испытанным. Для избрания своего предводителя собирался братский совет, или собор, где путем голосования определялся избранник. «Причем, – пишет епископ Макарий, – рекомендация или последняя воля предшественника имела важное значение» (Макарий 1880: 27). Таким образом сохранялись преемственность духовной власти и равное право каждого представителя монастырского сообщества участвовать в выборах настоятеля. Следовательно, общежительность в ее измененной форме была свойственна северным обителям в XVII веке. Решение братии записывалось на излюбленную, которая и служила новому наставнику официальным подтверждением правомерности его избрания. Практика применения подобных излюбов, между прочим, была принята и в повседневном обиходе жителей этих мест (крестьяне использовали такие документы при выборе ими десятского или сотского). По нашим наблюдениям, уже в начале XVIII века такая практика была изменена: настоятелям выдавалась ставленая грамота. Это делалось епархиальными властями по согласованию с высшим духовенством. Поэтому принцип равноправного (соборного) выбора вскоре прекратил свое существование. Ранее, заметим, духовный глава должен был утверждать новоизбранного настоятеля, но по представлению братии. В обязанности игумена (в рукописном «Лексиконе» 1758 г. из собрания РГАДА указанное слово толкуется как «вождь или началникъ монахомъ» [1274: 1: 3163: 34об.]) входили духовное управление монастырем, наблюдение за поддержанием порядка и установленных церковным уставом правил, заботы о благоустройстве обители, ведение судебного производства, наконец, настоятель – центральное лицо в богослужении. Он мог постоянно проживать в монастыре или же прибывать туда по церковным праздникам (так архимандриты Антониево-Сийского монастыря в XVIII веке имели собственное подворье в Архангельске и жили там большую часть года, оставляя управление монастырем игумену и казначею). Формально его права были ограничены советом братии, к которому, впрочем, он в зависимости от своего нрава мог и не прислушиваться. Архимандрит был председателем духовного монастырского суда. На его имя подавались личные прошения, доношения, жалобы и т. д. Братии не разрешалось иметь в кельях писчих принадлежностей.