Таким образом, номинация героя фамильным антропонимом Лебедев обусловлена комплексом причин, главная из которых – способность антропонима вступать в интертекстуальные отношения, сигнализируя читателю о подключении иного художественного текста. Восприятие образа в результате такого соотнесения текстов углубляется, образ делается многомерным, вбирает в себя дополнительные смыслы, и это позволяет посмотреть на героя под новым углом зрения. В частности, соотнесение претендующего на особую тонкость душевной организации и богатый внутренний мир Гинча с персонажем Достоевского, позером и добровольным шутом, ненавязчиво снижает образ рассказчика, подчеркивая комическую театрализованность его действий. В самые трагические минуты своего существования Гинч, сам не подозревая того, смешон, жалок и отвратителен, хотя и старается передать изысканную сложность своих чувств. Грин намеренно снижает трагический пафос ключевых сцен. После сцены самоубийства Марии Игнатьевны следует сцена с часовым у порохового погреба, когда герой кривляется подобно шуту; после сцены любовного объяснения, решительного отказа и обморока незнакомки подоспевший супруг избивает незадачливого влюбленного самым непочтительным образом, а сам Гинч весьма напоминает персонаж райка: "Он бил меня, как хотел; мы оба молчали; наконец, заплакав навзрыд и взвизгивая, я вырвался от него, прошел, дрожа от слабости, в переднюю, сразу же нашел шляпу и вышел...". Перед тем как броситься в реку, герой анализирует свои ощущения: "Я попытался воскресить памятью что-либо значительное и светлое, но в голову мне назойливо лезло воспоминание о том, как я однажды прищемил кошке хвост и как меня за это били скалкой по голове" 13 . Столь же снижена и сцена спасения Гинча неизвестным матросом: "Я выловил вас ведром и кошкой. Но вы тяжеленьки: право, я думал, что тащу рождественскую свинью... Ведро поймало вас поперек туловища; тогда, привязав веревку, я сбегал за кошкой и разорвал вам костюм, но в результате все-таки вытащил. Интересно вы висели над водой, когда я вас вытаскивал, – как рак: ноги и усы вниз, ей-богу!".
Трагедия превращается в фарс, утонченные переживания переходят в буффонаду. Пафос самолюбования, типичный для повествования Гинча, развенчивается, и читатель начинает видеть то, чего не видит сам рассказчик: смешную ничтожность личности, претендующей на исключительность. Исподволь перед читателем проявляется образ жалкого шута, слабого и злобного, вообразившего себя сверхчеловеком. Свой вклад в раскрытие концептуального плана повести вносит и отмеченное нами ассоциативное сближение антропонимов.
Другая фамилия главного героя создается вынужденно после получения им фальшивого паспорта, в дальнейшем она вытесняет настоящее имя героя и сама начинает осознаваться как истинная, подлинная. Показательно, что антропоним придумывается героем на глазах у читателя; читатель с самого начала воспринимает его как заведомо искусственный, предназначенный для замены настоящей фамилии. Фамилия Гинч не обнаружена нами ни в одном из доступных ономастических источников 14 , что позволяет с большой вероятностью допустить ее искусственное происхождение. Она могла быть получена, например, усечением реально существующих английских фамилий типа Hinchcliff или Hinchliff 15 . Известно, что английскую букву h Грин часто транслитерирует русской буквой г: английский антропоним Harvey передается как Гарвей, фамилия Henniker передается как Генникер и т.д. Если это предположение правильно, то антропоним Гинч создан тем же способом, что и псевдоним писателя (Грин из настоящей фамилии Гриневский). Можно, впрочем, предположить и другое объяснение: фамилия Гинч могла быть получена в результате замены первой буквы из английского антропонима Lynch 16 , безусловно, известного писателю хотя бы по пресловутому "суду Линча". В любом случае это собственное имя генетически связано не с русским, а с английским ономастиконом.
Попытаемся выяснить, чем мотивировано это редкое и необычное имя и почему герой избирает его в качестве фамилии-маски. Для этого внимательно проследим за обстоятельствами, при которых рождается новая фамилия. Очутившись в Петербурге без паспорта и почти без средств, вынужденный скрывать свое настоящее имя, Лебедев встречается с безымянным юношей, обещающим достать паспорт. Между ними происходит диалог о необходимости коренного изменения мира и человека:
– ... Но я хочу справедливости.
– Для кого?
– Для всех и всего. Для земли, камней, птиц, людей и животных. Гармония.
– Я вас не понимаю.
Он глубоко вздохнул, пожевал прильнувшую к губам папироску и сказал:
– Вот видите. Например – гиена и лебедь. Это несправедливо. Гиену все презирают и чувствуют к ней отвращение. Лебедь для всех прекрасен. Это несправедливо.
Юный революционер свою мысль о несправедливости человеческой природы иллюстрирует антитезой лебедь – гиена. Антитеза эта запоминается персонажем, и, через некоторое время, при новой встрече с молодым человеком Гинч прежде всего вспоминает этот диалог: "... знакомое лицо напомнило мне о камнях, гиене и паспорте". Настоящая фамилия героя – Лебедев, и она непосредственно связана со словом лебедь. Поэтому подсознательно зафиксированная, усвоенная памятью антитеза срабатывает при изобретении новой фамилии. Настоящая фамилия выступает как слово-стимул, словом-реакцией является новая фамилия, и она должна в каких-то чертах напоминать слово гиена. Антропоним Гинч возникает в результате подсознательного ассоциативного сближения слова гиена (эта лексема имеет с фамилией Гинч три общих звука, порядок следования которых совпадает ги-н) с некоторыми фактами английского ономастикона. Иначе говоря, она представляет собой итог подсознательной переработки указанного слова по английским антропонимическим моделям (типа Linch). Кстати, замена л на г тоже может быть связана с антитезой лебедь (л) – гиена (г). Конечно, сам герой не сознает ни механизм реакции, ни исходного слова, окрашенного негативной экспрессией, в противном случае результат аутономинации его никак не удовлетворил бы.
Любопытно, что способность к ассоциативному сближению слов, обладающих некоторым формальным сходством, Гинч демонстрирует в повести еще один раз. Расставшись с новым знакомым по фамилии Пиянзин, с которым он вместе сидел в ресторане, и отправившись в клуб, Гинч обращается при входе к служителям заведения: "Я хочу поиграть, – сказал я, подавая билет, – я из Пензы, у меня там имение". Ложь героя вполне объяснима: он желает придать себе недостающую солидность, респектабельность, преувеличив свой социальный статус. Понятно и упоминание конкретного топонима, так как он придает реплике большую достоверность. Труднее объяснить, почему именно топоним Пенза фигурирует в речи героя. Сам герой из Башкирска 17 , в паспорте указано, что он "личный почетный гражданин, двадцати пяти лет, Томской губернии". Ложь могла оказаться даже опасной: малейшее подозрение и проверка документов немедленно привели бы к обращению в полицию и разоблачению. На наш взгляд, причина употребления в речи героя топонима Пенза кроется в подсознательной ассоциации с фамилией Пиянзин (у этих собственных имен совпадают три опорных согласных звука, порядок следования которых одинаков: п-нз). Словом-стимулом является фамилия Пиянзин, она хранится в сознании Гинча, но для него сама фигура Пиянзина к этому моменту потеряла уже всякое значение: после окончания попойки случайные приятели расстаются, и скорее всего – навсегда. Когда возникает потребность в топониме, конкретизирующем и делающем более достоверной фразу об имении, память послушно выдает слово-реакцию Пенза , то есть название, обладающее наибольшей степенью формальной близости по отношению к слову-стимулу.
Если герой повести не улавливает даже отдаленного сходства антропонима Гинч и слова гиена , то читатель вполне способен произвести их ассоциативное сближение, и оно начинает работать на характеристику художественного образа, акцентируя определенные черты личности Гинча, а потому превращается в литературный прием 18 .
В русском языке за словом гиена закрепилось определенное мыслительное содержание, частью которого являются некоторые достаточно устойчивые коннотации негативного плана. Совокупность признаков этого содержания, представляющая концепт слова, и используется для характеристики образа. Гиена – мелкий хищник (в противоположность более крупным зверям – льву, тигру и др.), она ведет ночной образ жизни, питается падалью, но нападает и на ослабленных животных. Поэтому концепт гиены включает ряд приписываемых ей оценочных признаков: хищная, злобная, алчная, слабая, трусливая, подлая, имеющая отношение к трупам и к смерти, по месту обитания – жительница южных, экзотических стран. Нет смысла спорить о правомерности сложившегося отталкивающего образа или, подобно персонажу повести, призывать к его изменению. Важно, что отрицательная оценка этого животного, отраженная в коннотативной структуре слова, отчетливо ощущается всеми носителями русского языка. Негативная оценка переносится и на героя произведения, чему способствует контекст, проявляющий отдельные стороны его личности. Проследим, как реализуются в тексте отмеченные признаки отрицательной оценки.
Злобность и хищность натуры героя проявляются к тексте не сразу. Важной сценой в этом отношении служит любовное объяснение Гинча и Марии Игнатьевны. Тут, пожалуй, впервые персонаж предстает преисполненным трусости, злобы и агрессии. Не получив того, чего желал, и понимая всю беззащитность неопытной девушки, Гинч, подобно гиене, преследующей более слабое существо, нападает на нее, "полный трусливой хищности". Понятно то чувство отвращения, которое вызывает он у девушки: "В свете керосинового фонаря лицо ее было изменчивым и прекрасным; лицо это дышало неописуемым отвращением" 19 . Девушка – объект преследования Гинча – выбрасывается из окна и гибнет, а герой выступает как виновник и единственный свидетель ее смерти. Таким образом, в тексте реализуется и ассоциативная связь гиена – смерть. Гибель девушки, которой он только что признавался в любви, вызывает у героя всплеск вполне определенных эмоций: "Чувствуя, что меня тошнит от страха и злобы, я поспешно сбежал вниз и с холодным затылком, плохо соображая, что делаю, выбежал к калитке, закрывая руками голову, чтобы не увидеть. На улице, повернув за угол, я пустился бежать изо всех сил, не чувствуя ни жалости, ни угрызений... дрожа, как беспощадно побитый циническими ударами во все части тела" 20 . Затем следует эпизод с часовым, когда пьяный герой с наслаждением и злобой дразнит охраняющего пороховой склад солдата. Но тот способен дать отпор и вовсе не так беззащитен, как погибшая девушка. И Гинч снова убегает, полный страха и злобы: "Затея эта могла обойтись дорого. Я несколько протрезвился и побежал. Сзади тревожно заливался свисток часового, он дал тревогу; еще минута, и я ночевал бы в участке, избитый до полусмерти. Я убежал с чувством легкого, ненастоящего страха, тяжелой скуки и бесцельной злобы. Завернув в ближайшую улицу и вспомнив Марусю, я почувствовал, что глубоко ненавижу всех этих расколотых, раздробленных, превращенных в нервное месиво людей, делающих харакири, скулящих, ноющих и презренных". Гинч искушает деньгами часового, как искушает Марию Игнатьевну напускной загадочностью, и снова не достигает успеха. Как следствие – те же чувства злобы, слепой ярости и страха перед наказанием, те же мотивы бегства, избиения, смерти, что и после гибели Марии Игнатьевны. Наконец, Гинч в полной мере проявляется как трусливый хищник в сцене объяснения с прекрасной незнакомкой. Безуспешно пытаясь искушать красавицу вначале лестью и "неземным" чувством ("Я торжественно, свято, безумно люблю вас"), а затем деньгами и богатством ("Я богат, – грубо сказал я. – Вот бриллианты"), он на самом деле испытывает только животную жажду обладания: "Мне хотелось броситься на это двигающееся, живое, красивое тело". Неожиданный отпор, полученный Гинчем, вызывает в его душе взрыв злобы и агрессивности: "... оскорбленный, я почувствовал желание задеть и унизить ее, смешать с грязью". После обморока девушки, когда она оказывается в его полной власти, первое чувство Гинча – страх ("испуганный, я тихо подошел к ней"); обморок похож на смерть, и Гинч не сразу осознает свою власть над девушкой. Осознание беззащитности жертвы влечет за собой другие эмоции: "... похолодев, наклонился и поцеловал влажные губы с воровским чувством случайной власти; готовый на все, я приподнял красавицу, прижимая ее грудью к своей груди..." Положение резко меняется, когда возвращается супруг (или любовник) незнакомки. На место злобной агрессивности, упоения властью приходит страх перед более сильным противником: "Мне казалось, что я растворяюсь в атмосфере грозного ожидания, распыляюсь, превращаюсь в бестелесный контур. Было мгновение, когда мне захотелось закрыть голову руками и согнуться...". Далее следует сцена избиения Гинча и его бегство. В состоянии Гинча после расправы варьируются те же эмоции, что и в двух предыдущих эпизодах: "Описать всепожирающее чувство стыда, сумасшедшей ненависти и полного внутреннего разорения я бессилен. Я напоминал раздавленную колесом собаку, объеденный саранчой сад. Это было ощущение совершенной потери жизни, тупое, безразличное всхлипывание, смесь мрака и подлости". Страх, злоба, ненависть, отвращение, тяготение к убийству, разрушению, смерти – вот основные эмоциональные регистры, характеризующие личность Гинча, и предполагаемый ассоциат к его имени хорошо передает в своей коннотативной структуре эти смыслы.