Институты партийного согласования интересов советских сословий, с моей точки зрения, схожи с институтом собора, специфичного для Московской Руси и начальной стадии истории имперской России.
В российской “реальности» не существует официальных институтов согласования интересов «по горизонталям» таблиц территориального устройства государства. Но “на самом деле” такие институты есть. Это российское гражданское общество, которое представляет собой неявные объединения служивых людей, живущих на территории муниципалитетов для координации действий по перераспределению ресурсов (приданных им в рамках служений) на обустройство своих разнородных поместий, в том числе и муниципальных районов, городских и сельских поселений как поместий глав их администраций.
Попытки формализовать и политизировать эти отечественные формы гражданско-общественной координации, которые пытается осуществить политическое руководство России, воссоздавая в рамках «Единой России» руководящую роль партии, во многом ограничены сословным законодательством, так как участие служивых людей в политической деятельности ограничено или полностью запрещено сословными законами[16].
Современные “горизонтальные” формы координации
В современной российской организации социально-экономической жизни в той или иной форме сняты «советские» ограничения на конверсию властных статусов в деньги, как и денег во властные статусы, связанные с распоряжением другими ресурсами, что видно, например, из состава представительских органов власти федерации, регионов и муниципалитетов. Муниципальные ресурсы жизненно необходимы федеральным, окружным, столичным и региональным чиновникам для того, чтобы иметь возможность выстраивать пространств для личной жизни, создавать свои поместья.
В этом они не ограничены федеральным законодательством. Нет ни одного нормативного акта, задающего формы представленности подразделений государственного устройства на уровне ниже регионов и их отношения с муниципалитетами. Расположенные в муниципалитетах отделы, инспекции, контроли, управления и прочие подразделения региональных представительств федеральных учреждений не имеют общегосударственного правового статуса, хотя и обладают — на муниципальном уровне — делегированной им внутриведомственными инструкциями властью. Чиновники этих организаций, будучи государственными служащими, живут в муниципалитетах, но официально связаны только со своими начальниками в столицах регионов.
Особую пикантность ситуации придает то, что правовое положение федеральных и окружных структур фиксировано только на уровне субъектов федерации - регионов единственным постановлением Совета Министров - Правительства РФ «О порядке создания и деятельности территориальных органов министерств и ведомств Российской Федерации» от 27.05.1993 г. № 491. На уровне муниципалитетов, однако, присутствуют не региональные организации министерств и ведомств, а их отделы, филиалы, подразделения и инспекции, не имеющие статусов юридических лиц и не обладающие какими бы то ни было отдельными правами по распоряжением ресурсами. Внутренние территориальные структуры федеральных и окружных государственных организаций определяются не федеральными, а ведомственными актами, в которых определено, какое несамостоятельное подразделение этого ведомства в каком муниципалитете базируется, то есть задается ведомственная административно-территориальная структура.
«В реальности» работники этих не обладающих правами юридических лиц контор независимы от муниципальных властей, Но «на самом деле» они зависят от муниципалитетов в отношениях обеспечения услугами, предоставления рабочей силы, обслуживания коммуникаций, и прочего. И если начальник отдела или инспекции какой либо федеральной службы, такой как миграционной, хочет получить землеотвод для строительства своего дома-поместья, то ему надо договариваться с мэром муниципального образования. Но у мэра есть свои потребности, например ему жизненно важности получить в миграционной службе квоту на привлечение сторонней рабочей силы. Естественно, что мэр и руководитель отдела службы чаще всего «договариваются». Схожие отношения объединяют всех служивых людей примерно одного уровня в весьма спаянную структуру взаимного обслуживания.
В результате торга в «на самом деле» возникает своеобразное очеловеченное поместное пространство, структура и отношения в которых принципиально отличаются от того образца, который навязывается любой «верхней» властью. Оно непрозрачно, закрыто для внешнего наблюдения и описания и внешне проявляется в основном домами-усадьбами, выгодно отличающимися внешним видом от окружающего его убожества. Пространство поместий формально вписано в унифицированное муниципальное с его обязательными памятниками, школами, больницами и прочими атрибутами заботы власти о благе народа, однако образовано отношениями между усадьбами-поместьями муниципальных, региональных и федеральных чиновников и коммерсантов, а также пространственными локализациями институтов их охоты, рыбалки, застолья. Это пространство жизни тщательно обустраивается и формируется под потребности тех, кто в него вписан.
Совокупность возможностей договариваться и результатов этих договоренностей (обменов услугами и ресурсами) формирует современный российский административный рынок. Результатом административно-рыночных отношений становится поместное обустройство страны, происходящее в ином социальном пространстве, нежели пространство официальных государственных отношений.
Члены сословий, предназначенных для контроля за использованием ресурсов («силовики») интерпретируют это как коррупцию, хищение ресурсов или их нецелевое использование. Подобная интерпретация служит основанием для уголовного или административного преследования нарушителей, в том числе губернаторов, федеральных и региональных государственных служащих, глав муниципалитетов и коммерсантов, обслуживающих соответствующие бюджеты и проекты. Чаще всего, однако, в ходе следствия выясняется, что «расхитители» действовали в рамках ведомственных и подзаконных актов и нет иных оснований, кроме политических, для их уголовного преследования.
При желании контролеров за соблюдением социальной справедливости, сам процесс административного торга и перераспределения ресурсов можно интерпретировать как нарушение нормативных актов работы с ресурсами. Число мэров городских округов и городских поселений, не сумевших “договориться” с федеральными контролерами, губернаторами, или столичными инвесторами о выделении земли или других ресурсов под разного рода проекты или даже для выполнения своих необеспеченных ресурсами полномочий (и попавших вследствие этого в жернова кампании борьбы с коррупцией) уже перевалило за сотню.
Наше гражданское общество
Отечественное государство-общество общество «в реальности» конституируется формальным дефицитом ресурсов и стремлением к их справедливому распределению. Именно дефицитарные связи стягивают части государства- элементы административно-территориальной структуры в целое. Причем само понятие социальной справедливости предполагает сословное расслоение и некие нормы того, что должно быть распределено сословию в целом и его членам – сообразно их статусам в сословии. В то же время, внутри поместий, «на самом деле», дефицита нет, скорее есть изобилие ресурсов, которое демонстрируется помещиками тем, кто этого, по их мнению, достоин.
Такое общество, «в реальности» демонстрирующее дефицит ресурсов, а «на самом деле» манифестирующее их избыток, неотделимо от государства и, скорее всего, даже аналитически не поддается вычленению из него. Это “общество социальной справедливости” функционально эквивалентно «буржуазному обществу», то есть обществу, отделенному от государства. Однако российское общество, в отличие от буржуазного общества, которое дополняет государство, всегда противопоставлено ему (так как члены общества – официально – обделены ресурсами, в чем всегда, по их мнению, виновато государство) и, в то же время, полностью в него интегрировано. Впрочем, можно сказать, что и государство полностью интегрировано в так организованное общество. Они переходят друг в друга и попытки их разделить потенциально столь же успешны, как и попытки найти вторую сторону ленты Мебиуса.
Общество социальной справедливости устроено непрозрачно, причем это устройство таково, что все мотивы его членов направлены на усложнение общественных связей, а не на их упрощение. Чем более ветвисты и непрозрачны связи в таком обществе, тем легче идут процессы административного торга по распределению и перераспределению ресурсов, тем больше возможностей для изъятия сословной ренты.
Позитивное знание о реальных процессах распределения ресурсов почти всегда оказывается непубличным, скрытым, априори “вредным”, а с позиции внешнего наблюдателя – свидетельствующим о противозаконности действий как тех, кто распределяет ресурсы, так и тех, кто их осваивает или списывает. Уже поэтому любое расследование распределения ресурсов приводит государственного человека (даже такого, как один бывший генеральный прокурор) к выводу, что “коррупция пропитала все связи и отношения” в нашем государстве-обществе.
Публичность делает невозможным отношения и связи административного торга, следовательно и сам торг, что обостряет ресурсные дефициты. Из советской практики общеизвестно, что как только, к примеру, начиналась борьба с коррупцией в торговле, то продукты повседневного спроса исчезали из «реальности», увеличивая изобилие тех же продуктов в «на самом деле». Масштабное “вскрытие злоупотреблений”, такое как гласность в СССР, в немалой степени способствовало разрыву сложившихся ресурсных отношений, что вызвало переход от частных дефицитов к всеобщему, приведшему, в конечном счете, к распаду государства.