Весь день 17 августа войска Дохтурова и Неверовского, Коновницына и принца Вюртембергского защищали Смоленск от такого огня и таких атак, каких его древние стены еще не знали. В середине дня Наполеон получил донесение, что 2-я армия уходит от Смоленска. Он понял, что русские и на этот раз уклонились от генерального сражения, но, чтобы вновь не упустить их, надо взять Смоленск как можно скорее. С 3 часов пополудни он дал знак к общему штурму города. Ней ворвался в Красненское предместье, Понятовский — в Никольское, Даву штурмовал Молоховские ворота. К 6 часам вечера французы овладели всеми предместьями города, кроме Петербургского. Казалось, Смоленск упадет в считанные минуты. Но в этот день он устоял. Кончилось тем, что к концу дня русские выбили их из всех предместий.
Досадуя на неудачу общего штурма, Наполеон приказал открыть огонь по городу из 300 орудий. Оборонять пылающий город было и опасно и уже нецелесообразно, поскольку 2-я армия вышла на Московскую дорогу. В ночь на 18 августа Барклай де Толли приказал Дохтурову оставить Смоленск.
Весь высший генералитет 1-й армии был против отступления и попытался воздействовать на Барклая, чтобы он защищал город, несмотря ни на что.
В 4 часа утра 18 августа маршал Даву вступил в город. Смоленск горел так, что в нем из 2250 жилых домов уцелело не более 350, а почти все его 15 тыс. жителей ушли вместе с армией — не осталось и одной тысячи. Захватив горящий и обезлюдевший город, французы бросились его грабить, причем Наполеон, вопреки своему обыкновению, смотрел на это сквозь пальцы.
Сражение под Смоленском — второе по масштабам за весь 1812 г. после Бородина — стоило обеим сторонам тяжелых потерь: французам — в основном от бесплодных атак, русским — от артиллерийских бомбардировок, пожаров и разрушений.
Заключительным аккордом Смоленского сражения стал бой у Лубино (или при Валутиной Горе) 19 августа. Наполеон рассчитал, что в 15 км за Смоленском, где скрещивались у д. Лубино дороги на Москву и Петербург, он сможет упредить армию Барклая и отрезать ее от 2-й армии. Тем временем 3-й корпус маршала М. Нея преследовал арьергард Барклая по Московской дороге. У д. Валутина Гора его надолго (с 10 до 15 часов) задержал 3-тысячный отряд генерала П. А. Тучкова, прикрывавший отход колонн 1-й армии к Лубино. Около 16 часов Тучков вынужден был отступить за р. Строгань и лично доложил Барклаю, находившемуся в последней колонне, что больше не может сдержать натиск противника. Барклай отослал его назад, к месту боя со словами: “Если вы вернетесь живым, я прикажу вас расстрелять!28”
Бой на пути к Лубино возобновился. Барклай прислал на помощь Тучкову пехотную дивизию П. П. Коновницына, конный корпус В. В. Орлова-Денисова и сам какое-то время наблюдал за ходом боя. Ней по-прежнему имел численный перевес. К нему присоединилась лучшая дивизия 1-го корпуса под командованием гр. Ш.-Э. Гюдена. Бой при Лубино был одним из самых кровопролитных за всю войну.
Между тем, по расчетам Наполеона, корпус Жюно должен был выйти к скрещению дорог у Лубино раньше главных сил Барклая. Однако Жюно не спешил. Мюрат, кавалерия которого была далеко позади, лично примчался к Жюно и в резких выражениях торопил его. Но когда Жюно наконец вышел к Лубино на Московскую дорогу, было уже поздно: Барклай ушел.
Бой при Лубино закончился таким же, как и под Смоленском, планомерным отступлением Барклая де Толли и еще раз показал, с одной стороны, исключительную стойкость русских войск, а с другой — недостаточную оперативность разноплеменного воинства захватчиков. Вновь и еще более озабоченно, чем в Витебске, Наполеон стал обдумывать результаты и перспективы кампании.
Наполеон занял огромную территорию (больше полудесятка губерний), проник в глубь России на 600 км, создал угрозу обеим ее столицам. За Смоленском русские войска до самой Москвы не имели больше опорного пункта. Однако Наполеон понимал, что «была побеждена только местность, но не люди29». Стратегия Барклая де Толли приводила к тому, что война затягивалась, а этого Наполеон боялся больше всего. Растягивались его коммуникации, росли потери в боях, от дезертирства, болезней и мародерства, отставали обозы, а возможность использовать местные ресурсы сводилась к минимуму, почти к нулю, сопротивлением народа, возраставшим с тех пор, как французы вступили в коренную Россию, буквально день ото дня.
Шесть дней размышлял Наполеон в Смоленске. Выяснилось, что зимовать в Смоленске нельзя, так как прокормиться за счет местных ресурсов армия не могла, а подвоз продовольствия из Европы сулил чрезмерные расходы и трудности. Тут приходилось думать о прекращении уже не одной кампании, а войны вообще.
Именно в Смоленске Наполеон впервые попытался вступить с Александром I в переговоры о мире — через пленного генерала П. А. Тучкова. Александр I на это предложение (как и на все последующие) ничего не ответил.
В ночь с 24 на 25 августа Наполеон неожиданно для своих маршалов приказал выступать из Смоленска на Москву, в погоню за русскими армиями.
Главное, что заставило Наполеона вновь, как и в Витебске, отвергнуть собственный план двух русских кампаний и наступать без остановки дальше, к Москве, — это его уверенность в том, что если русские сражались так отчаянно за Смоленск, то ради Москвы они обязательно пойдут на генеральное сражение и тем самым предоставят ему возможность кончить войну славной, как Аустерлиц или Фридланд, победой.
От Смоленска до Бородина
Русские армии отступали от Смоленска с тяжелым чувством. Оставление Смоленска ранило их национальное самолюбие, тем более что именно в Смоленске, как нигде, они доказали свою способность противоборствовать врагу и защитить от него Родину. Все - от высших генералов до "нижних чи-нов" - были недовольны и вымещали свое недовольство на Барклае де Толли.
Против него были настроены фактически все генералы как 1-й, так и 2-й армии, и среди них - Д. С. Дохтуров , Л. Л. Беннигсен, Н. Н. Раевский, А. П. Ермолов, М. И. Платов.
Что давало силы Барклаю неуклонно, вопреки всем и вся, осуществлять свой стратегический план? Прежде всего уверенность в собственной правоте. Он лучше чем, кто либо понимал, что отступление в глубь страны, пока враг сохраняет большой перевес в силах, спасительно для русской армии и России.
Однако боевые генералы и офицеры, потерявшие всякое доверие к Барклаю, не хотели мириться с ним. Ещё более непримиримо была настроена солдатская масса. Всеобщее раздражение против Барклая поддерживал своим авторитетом Багратион. В таких условиях, когда армия фактически стала единой, а командующих оставалось двое, распря между Багратионом и Барклаем как нельзя лучше иллюстрировала парадокс Наполеона: "Один плохой главнокомандующий лучше, чем два хороших30". Перед армией и страной остро встал вопрос о едином главнокомандующем. Выбор кандидата производил чрезвычайный комитет. Имя Кутузова было произнесено последнее, но зато, как только его выговорили, прекратились прения. Как самый старший по возрасту и по службе из всех "полных" генералов, спо-движник П. А. Румянцева и А. В. Суворова, исконно русский барин, род которого уходил корнями в XIII в., Кутузов имел очевидное преимущество перед другими кандидатами в главнокомандующие. Было ему тогда уже 67 лет (и жить оставалось всего 8 месяцев). Его боевой опыт исчислялся в полвека. Генералом он стал в 1784 г., раньше, чем Наполеон лейтенантом. Офицерство и особенно солдатская масса встретили Кутузова с ликованием. С его приездом в армию сразу родилась поговорка: "Приехал Кутузов бить французов31". Впрочем, не только армия, но и вся Россия воодушевилась надеждой на переход от затянувшегося отступления к контрнаступлению. Кутузов со своей стороны поощрял эту надежду.
Итак, с 20 августа 1812 г. главным действующим лицом войны 1812 г. стал М. И. Кутузов. Его назначение главнокомандующим русскими армиями обрадовало почти всех, даже Наполеона, который, кстати, был высокого мнения о своем новом противнике. Кутузов понимал, что пришло время дать решительный бой противнику. Требовалось мобилизовать и объединить все силы армии и народа. При этом Кутузов особо расчитывал на отряды народного ополчения, которые начали создаваться в ряде мест Смоленщины самочинно. Начиная с августа ополчения формировались повсеместно, и Кутузов торопил прибытие из Москвы местного ополчения, которое, по данным на 31 августа, составляло 25 834 человека.
Безусловно, Кутузов ехал в армию с твердым намерением дать Наполеону генеральное сражение в защиту Москвы. Кутузов просто обязан был считаться с общественным мнением - сражения требовали царь и дворянство, армия и народ, вся Россия. Наполеон, предвкушая скорый захват Москвы, усилил преследование русской армии, фактически не выпуская её из боя.
Вечером 4 сентября Наполеон и его штаб увидели, что вся русская армия закрепляется на позиции возле большого селения в км. перед Москвой. Наполеон спросил, как называется это селение. Ему ответили: Бородино.
Накануне
Выбор позиции для генерального сражения всегда считался важным условием победы. Наполеон говорил, что вообще "война - это мастерство позиции32". В целом позиция отвечала главным требованиям предстоявшей битвы. Во-первых, она изобиловала естественными укреплениями. Ее фронт справа и в центре был прикрыт высоким (более 20 м) берегом Колочи, правый фланг упирался в Москву-реку, а левый - в труднопроходимый Утицкий лес. Главное же, позиция позволила русской армии "оседлать" обе дороги, ведущие к Москве, - Старую Смоленскую и Новую Смоленскую.