Смекни!
smekni.com

Людвиг Фейербах (стр. 6 из 10)

С 1798 года по 1800 год братья Шлегели издают журнал «Атеней», вокруг которого объединяются романтики. Шлегель является главным теоретиком новой школы. Теорию романтизма он создает, ориентируясь на идеалистическую философию Фихте и поэзию Гете, которые, вместе с французской революцией он считает важнейшими тенденциями века. Следует отметить, что взаимодействие с Фихте – один из ярких примеров того, как складывался философский стиль романтиков. Долгое время Фридрих Шлегель и Новалис говорили об авторе «Наукоучения» не иначе, как «наш Фихте». Они ходили на его лекции в пору его профессорства в Иене, а после переезда в Берлин Шеллинг, братья Шлегели и Фихте так сдружились, что даже возникла мысль жить коммуной и вести общее хозяйство.

Слова «философствовать» и «фихтезировать» были для Шлегеля синонимами, поскольку романтикам была близка основная идея «Наукоучения»: свободное мышление разворачивается в бесконечной сфере ограниченных самопониманий и все время преодолевает их, тем самым осуществляя себя. Самосознание, будучи исходной точкой системы, является также непрерывно отодвигающейся целью. От этого центрального положения уже один шаг до романтической иронии.

Понятие иронии характерно не только для философии Фридриха Шлегеля. Оно в той или иной мере свойственно и другим представителям романтического движения в иенский период. Его развивал в своих лекциях по теории литературы Август Шлегель, его художественно воплощали в своих произведениях Новалис и Л. Тик (последний в предисловии к изданию романа «Вильям Ловель» в 1828 году дал подробную характеристику иронии), и, наконец, нельзя не указать на К. Зольгера, обосновывавшего философию диалектической иронии.

Как уже указывалось выше, основным источником шлегелевской тории иронии явилась философия Фихте. Именно влиянием Фихте объясняется прежде всего та метафизическая нагрузка, которую несет на себе теория романтической иронии. Метафизический смысл романтической иронии раскрывается в том, что она имеет дело с понятиями безусловного и обусловленного, то есть с высшими философскими абстракциями. Так, в «Критических фрагментах» журнала «Лицей» Фридрих Шлегель пишет, что ирония создает настроение, «которое с высоты оглядывает все вещи, бесконечно возвышаясь над всем обусловленным, включая сюда и собственно свое искусство, и добродетель, и гениальность», что ирония «вызывает в нас чувство неразрешимого противоречия между безусловным и обусловленным, чувство невозможности и необходимости всей полноты высказывания». Ирония, по Шлегелю – это форма «указания на бесконечность», вообще релятивирования всего конечного, снятия ограниченных и застывших точек зрения.

В попытке Шлегеля решить вопрос о природе взаимоотношения безусловного и обусловленного присутствует непосредственное влияние Фихте. В своих лекциях «О назначении ученого» Фихте выдвигает в качестве нравственной задачи человека стремление к последней, конечной цели. Само же достижение ее объявляется невозможным. В этом бесконечном движении к недостижимой цели и заключается назначение человека, ученого. Здесь Фихте конкретизирует основную идею «Наукоучения»: если сущность трансцендентного субъекта выражается в чистом действии, то есть смысл жизни реального человека должен выражаться в деятельности, которая есть не что иное, как бесконечное стремление к недостижимой цели, - то есть для Фихте важен сам процесс действия, движения, становления. В этом плане и Ф. Шлегель мыслит отношение безусловного и обусловленного как «неразрешимое противоречие», как «бесконечное возвышение над обусловленным».

Имея дело в теории иронии с понятиями безусловного и обусловленного, Фихте неслучайно подчеркивал ее органическую принадлежность к области философии: «Философия есть истинная родина иронии», которую можно было бы определить как прекрасное в сфере логического. Ибо везде, где в устных или письменных беседах не вполне систематически предаются философии, там следует создавать иронии и требовать ее».

Анализируя этот фрагмент следует указать на три момента: первое – утверждение Шлегеля о том, что философия есть истинная родина иронии связана с тем, что он в свое время увлекался философией Платона. Именно в платоновских диалогах Шлегель видел прекрасный образец иронического стиля. Второе – ирония есть для Шлегеля своеобразным методом «несистематического философствования». Это – специфически романтическое требование, следствие духа эпохи. «Многие сочинения древних ныне стали фрагментами. Многие сочинения новых писателей были фрагментами уже при своем возникновении». Лишь фрагментарное философствование, иронически относящееся к действительности, скрывало в себе возможность снятия коллизий последней в процессе постоянного возвышения над ней и тем самым ее отрицания. Третье – Шлегель практически подошел к реализации своего тезиса о сближении философии и филологии с целью их последующего полного объединения и взаимопроникновения. Ирония как «прекрасное в сфере логического» вносит противоречивость, парадоксальность в логическую сферу: «Ирония есть форма парадоксального». Ценность иронии как философского феномена – в том, что она выражает собой логическую противоречивость. В этом смыслы ироническое противоположно рассудочному как непротиворечивому. «Одно – единственное аналитическое слово, даже в похвалу, может непосредственно потушить прекраснейшую остроумную мысль». Таким образом, там где господствует рассудок, не может быть иронии.

В другом фрагменте Шлегель подчеркивает, что «острота есть взрыв связанного сознания», то есть рассудочного мышления, окостенелого в односторонних, непротиворечивых понятиях; именно это мышление «взрывает» ирония, имеющая своей сущностью логическое противоречие. Шлегель называет такое остроумие «логикой, которой пользуется светское общежития». То есть, хотя ирония также является логическим мышлением, это не школьная логика ученых; это логика общения, допускающая противоречие.

В следующем фрагменте Шлегель противопоставляет рассудочное и ироническое мышление: «То, что обычно называют разумом, есть лишь тип последнего, а именно жидкий и водянистый. Есть и густой, крепкий разум, который остроумие, собственно, делает остроумием, придавая добротному стилю эластичность и электрифицируя его». Во многих фрагментах «Лицея» и «Атенея» Шлегель подчеркивает противоречивый или (в его терминологии) «химический» характер иронического мышления. «Если всякое остроумие есть принцип и орудие универсальной философии и если всякая философия есть ничто иное как дух универсальности, наука всех наук, вечно смешивающихся и снова обособляющихся друг от друга, логическая химия, то ценность и значение этого абсолютного и энтузиастического, насквозь материального остроумия бесконечно».

Важно отметить роль, которую играла область химических феноменов в натурфилософском мышлении раннеромантического поколения. Химическим явлениям в этот период приписывался особый способ бытия, в них видели переходную ступень от неживой природы к живой. Суть химических процессов выражалось в самостоятельном разложении и соединении веществ. Определение «химический» в самом общем виде означало «разлагающий на противоположности и соединяющий противоположности»; поэтому, когда Шлегель пишет об остроумии как о «логической химии», он подразумевает, что иронический дух пребывает в состоянии вечного разделения на противоположности, их постоянного обособления и соединения. «Внезапная остроумная мысль состоит в разложении некоторых духовных субстанций, которые таким образом до этого неожиданного разъединения должны находиться в самой тесной близости друг к другу. Способность воображения должна быть насыщена разнородным жизненным содержанием, прежде чем наступит срок, когда от трения, причиненного свободным духом общежития, она получит электрический заряд, и такой, что даже самое легкое прикосновение – дружеское или враждебное, - извлечет из нее сверкающие искры, горящие лучи или потрясающие удары». Таким образом смысл остроумия, по Шлегелю, в способности иметь дело с разносторонним жизненным содержание в результате разложения до этого единых «духовных субстанций».

Шлегель, обобщая мысль о химическом характере иронии, утверждает принцип «химического познания», то есть познание через разложение на противоположности. Он пишет: «Филология – это логический аффект, побочное дитя философии, энтузиазм к химическому познанию, ибо грамматика является лишь философской частью универсального искусства разделения и соединения». Здесь энтузиазм к химическому познанию означает способность в универсальном масштабе осуществлять принцип разделения на противоположности и их соединения. Интересен универсализм употребления Шлегеля термина «химический»; для него даже его эпоха носит «химический характер». «Естественно, что французы немного доминируют в современную эпоху. Они являются химической нацией, химический смысл у них возбужден самым общим образом, и они делают попытки совершить нечто великое и в моральной химии. Современная эпоха является как бы химической эпохой. Революции – это универсальные, не органические, а химические движения. Крупная торговля является химией крупной экономии; есть, пожалуй, и алхимия этого рода. Химическая природа романа, критики, остроумия, общительности, новейшей риторики и предыдущие истории становятся ясной сама собой». Определение «химический» в таком применении звучит довольно необычно; но здесь Шлегель преследует цель выразить одно и тоже сходное состояние – подвижности, брожения, разложения и соединения. Современная эпоха для Шлегеля проникнутая универсальными движениями – это эпоха переходная, неустоявшаяся, эпоха неокончившихся процессов разложения и соединения, нововведений и преобразований.