Совет Антихриста осуществляется над государством православным, овцы выступают пастырями, ноги притворяются головой, слепцы ведут народы. Духовные лица должны сейчас возревновать древним святым и лучше правды ради умереть, чем беззаконный мирской суд принять. Наступают последние времена. Преступая божественные уставы, царь избирает в архиереи и архимандриты тех, кого любит, - все те не избраны от Бога и недостойны. И все митрополиты, архиепископы, епископы, архимандриты, игумены, священники и дьяконы, вплоть до последнего чина церковного, кто, нарушая божественные правила, под суд царский и прочих мирских людей ходят, по святым божественным канонам извержены суть! Из-за такого беззакония упразднилось в России все святительсгво, и священство, и христианство - от мала и до велика!
Власть Антихриста не чувственная и видимая, она наступает незаметно, когда мирские власти завладевают Церковью, а священнослужители поклоняются царям и князьям. Уже на Руси и храмы Божие не суть храмы. Каков может быть храм Господень под властью царя и его слуг, которые что хотят делают и повелевают? То уже не храм Божий, но мирской дом. Даже в Успенском соборе нет настоящего богослужения, и соборная церковь ныне превращена в вертеп... Ныне антихристы многие были и вижу, что наступает последний час!"
Позицию патриарха Никона, когда он в 1658 г. утратил и больше не смог вернуть себе власть, нельзя отделить от сочинений гонимых Никоном староверов. Отличие Никона от Аввакума сводится к месту, которое каждый из них занимал в жизни. Ревнители благочестия сравнили царя с Антихристом, когда вместо того, чтобы выполнять их волю, он склонился перед Никоном. Никон проклял все, что внес в Церковь в содружестве с царем, когда утомленные всевластным хамом аристократы убедили государя, что крайнее раболепство ему не к лицу 28. С годами Алексей Михайлович все больше тяготился суровыми требованиями Никона, старался дела вершить сам и по совету с боярами. Правительство более последовательно соблюдало Соборное уложение о светском суде над священным чином, вынуждено было в условиях войны пополнять казну за счет церковных и монастырских доходов, а главное - сам царь перестал во всем слушать Никона! Этого унижения священства перед царством патриарх не мог перенести. Самолюбие обоих владык страдало.
Распря началась 6 июля 1658 года. Царь давал пир, не приглашенный патриарх отправил во дворец стряпчего князя Дмитрия Мещерского. Окольничий Богдан Матвеевич Хитрово, отвечавший за прибытие гостей, в толпе задел Мещерского палкой. "Напрасно ты бьешь меня, Богдан Матвеевич, - крикнул князь, - я здесь не просто, но с делом!" "Да кто ты есть?!" - осведомился глава дворцового ведомства у представителя измельчавшей фамилии, имевшего низший из возможных чин. "Я патриарший человек, - отвечал Мещерский, - и с делом прислан". "Ах ты... - воскликнул Хитрово, хватив князя по лбу, - Не дорожись патриархом!" Никон написал царю резкое письмо, требуя удовлетворения за обиду своего стряпчего. Алексей Михайлович продиктовал, что сам расследует дело и увидится с Никоном. Патриарх потребовал немедленного расследования. Царь все еще был за столом, но нашел время, чтобы послать новое успокоительное письмо. Прочтя его, патриарх воскликнул: "Волен великий государь мне обороны не дать, а я стану с ним Церковью управливаться!"
Напрасно готовил Никон поучение самодержцу, царь не желал более слушать нотации. Никон не шел во дворец - Алексей Михайлович и его двор не появились на патриаршей службе 8 июля, в праздник Казанской Божией Матери. На праздник Ризы Господней 10 июля Никон приказал благовестить, пока царь не явится в Успенский собор. Он забыл, как тот пренебрегал службами патриарха Иосифа, молясь с ним, Никоном, в дворцовых церквах, и был уверен, что благочестие вынудит самодержца преодолеть гордыню. Долго гудели в Кремле большие колокола, призывая сначала на вечерню, а потом на всенощную. Патриарх обнаружил, что остался один, что его освященная саном власть чуть ли не вся была властью царского любимца, а сверхъестественные способности ограничивались влиянием на одного человека. Исчезли толпы, собиравшиеся при входе в патриарший дворец. Даже нищие попы разбежались по Москве, ожидая, чем кончится ссора, а патриаршие слуги вспомнили, что законный суд над священнослужителями принадлежит Монастырскому приказу.
После заутрени в Успенский собор вступил прославленный храбрец князь Ромодановский 29: "Царское величество гневен на тебя, и сего ради к заутрене не пришел, и к святой литургии ожидать себя не повелел... Ты царским величеством пренебрег и пишешься великим государем, а у нас один есть великий государь - царь". "Называюсь я великим государем не самозванно, - отвечал Никон, - так восхотел и повелел мне называться и писаться его царское величество. На то свидетельство имеем мы: грамоты, писанные царского величества рукою". "Царское величество, - возразил князь, - почел тебя, как отца и пастыря, но ты не уразумел, и ныне царское величество повелел мне сказать тебе: отныне впредь да не пишешься и не называешься великим государем, а царь почитать тебя впредь не будет!"
Никон велел принести простую монашескую рясу, клобук и палку, решив наказать самодержца по евангельскому слову: "Если гонят вас из града, бегите в иной град". Отслужив литургию, патриарх стал говорить народу о своем недостоинстве, что он более трех лет не хотел быть в патриархах и только государь его уговорил, а впредь на Москве патриархом быть не желает и идет по смерть свою в монастырь. Прихожане, не выпуская Никона, заперли соборные двери и послали митрополита Крутицкого Питирима сообщить царю. Сидя в бедном одеянии на ступеньке патриаршего престола, Никон ждал, что царь и его советники бросятся умолять о прощении. И действительно, в собор пришел виднейший боярин Алексей Никитич Трубецкой с государевым словом: "Для чего он патриаршество оставляет, не посоветовавшись с великим государем, и от чьего гоненья, и кто его гонит? И он бы, святейший, патриаршества не оставлял и был по-прежнему".
Никону нужно было не примирение, а победа над гордыней самодержца, и он отвечал с показной кротостью: "Оставил я патриаршество собою, а ни от чьего и ни от какого гоненья, государева гнева на меня никакого не бывало. А я о том и прежде государю бил челом и извещал, что мне больше трех лет на патриаршестве не быть". С этими словами Никон дал Трубецкому письмо к царю и велел просить у Алексея Михайловича отвести ему келью. Трубецкой сдержался и, перед тем как уйти, попросил у патриарха благословения. "Какое тебе от меня благословение? - ответил Никон. - Я не достоин патриархом быть, если хочешь, сам тебе стану исповедовать грехи свои". "Мне до того какое дело, твою исповедь слушать, - сорвался Трубецкой, - то дело не мое!" Он поспешил во дворец, но вскоре вернулся, велел открыть соборные врата и вернул Никону его письмо. "Великий государь велел тебе сказать, - объявил князь, - чтобы ты патриаршества не оставлял и был по-прежнему. А келий и на Патриаршем дворе много, в которой хочешь - в той и живи!" "Я уж слова своего не переменю, - отвечал оскорбленный равнодушием царя Никон, - давно у меня о том обещанье, что патриархом мне не быть!" И пошел из соборной церкви вон.
Никон решил отказаться от мира, затворившись в Воскресенском монастыре. Приехавший из Москвы Трубецкой узрел его в грубом рубище и железных веригах, умерщвляющего плоть воздержанием, постом, молитвой и трудами. "Убоялся я того, - объяснил Никон свой отъезд из Москвы, - чтобы мне, больному, в патриархах не умереть; а впредь в патриархах быть не хочу - если захочу быть патриархом, пусть я проклят буду и анафемствовал!" На свое место Никон повелел выбрать другого патриарха, пока же благословил ведать церковью митрополита Крутицкого Питирима.
Алексей Михайлович, умиляясь его подвижничеством, согласился оставить за Никоном Воскресенский, Иверский и Крестный монастыри со всеми приписными владениями, в которых работало более шести тысяч крестьян. Чтобы доходов хватало на возведение храма в Новом Иерусалиме, царь отказался взимать с них налоги и оброки. Он то и дело присылал Никону деньги, жаловал братию от своего стола, делал в пользу Новоиерусалимского храма отчисления с Камских соляных варниц. Через год после оставления Никоном престола царь прислал к нему гонца предупредить о татарском набеге и просил укрыться в Макариев Калязин монастырь, имевший крепкие стены. Патриарх ответил резко: "Чем в Калязин идти, лучше мне быть в Зачатейском монастыре, что в Китае-городе в углу!" "Про который святейший патриарх Зачатейский монастырь говорит, что он лучше Калягина монастыря?" - вопросил царский посыльный. "Тот, - ответил Никон, - что на Варварском крестце под горой у Зачатия". "Так там же тюрьма, а не монастырь", - возразил гонец. "Вот и возвести великому государю, - сказал Никон, - что иду в Зачатейский монастырь доложить о своих нуждах".
В Москве он остановился на Иверском подворье и известил царя, что желает беседовать с ним, дать благословение и уйти обратно, как только кончится татарская опасность. Алексей Михайлович и бояре стали совет держать и в первый день Никона во дворец не пустили. Во второй день послали к патриарху думного посольского дьяка Алмаза Иванова спросить, о чем он хочет говорить с государем. Никон отвечать дипломату отказался и благословения царю заочно не дал. Он волновался и ничего не ел до вечера третьего дня, когда после бурных споров во дворце его пригласили к государю. Сопровождаемый толпами народа, ликующего по поводу возвращения архипастыря и отступления крымских татар, Никон прошествовал во дворец. Царь встретил его на переднем крыльце и проводил в палату, где они как прежде говорили о государевой семье, военных делах и душеспасительных вещах. Затем Никон пошел к царице и детям Алексея Михайловича, задержавшись на женской половине часов до четырех ночи в молитвах. Ни единого слова о его возвращении произнесено не было. Отказавшись прийти на утренний пир во дворец, Никон на рассвете покинул столицу, где ему на каждом шагу чудились заговоры.