В январе 1803 года Крузенштерн оставил службу и переехал с женой в Петербург. Маленького Отто пришлось оставить в Ревеле, что стало первым горьким предзнаменованием надвигающейся разлуки. В феврале 1803 года пришло из Лондона известие о покупке кораблей, можно было набирать команду. По мнению Крузенштерна, она должна была состоять не из английских, как тогда было принято, а из русских матросов, причем исключительно добровольцев. Таково было одно из предварительных условий руководителя экспедиции. Добровольцев оказалось много, что позволило провести достаточно тщательный отбор. Всем матросам было назначено денежное содержание в сумме 120 руб. на человека в год – решение для того времени довольно неожиданное. Кроме того, Крузенштерном были детально проработаны все бытовые аспекты предстоящего плавания: от обеспечения матросов нательным бельем и одеялами до организации досуга. Большое внимание уделялось питанию и обеспечению питьевой водой. В то время не только не существовало холодильных камер, а процесс консервирования продуктов находился еще в стадии разработки[29], сами возможности пополнения запасов провианта и питьевой воды по пути следования кораблей были нередко по разным причинам крайне затруднены. Спасибо графу Бертолету из Савойи, который открыл адсорбирующую функцию угля. В Копенгагене по распоряжению Крузенштерна все бочки для воды были обожжены изнутри до такой степени, что стенки оказались обугленными. Привкус угля в воде, конечно, оставался, но зато она не портилась, как обычно, через две-три недели.
Как известно, для Крузенштерна было равно важно проложить морской путь для России в Америку и выполнить определенную программу научных исследований. Научную часть программы экспедиции официальная инструкция упоминала лишь вскользь, т.е. исследования предполагалось проводить только в тех случаях, когда это позволят время и обстоятельства. Первоначально для научных целей планировалось взять двух студентов, и лишь усилиями и поддержкой министра коммерции графа Н.П.Румянцева, очень много сделавшего для того, чтобы эта экспедиция состоялась, вместо них были приглашены двое довольно известных ученых – молодой астроном д-р Йоханн Каспар Хорнер[30] (1774–1834) из Цюриха (по мнению Крузенштерна, а также и Лёвенштерна, д-р Хорнер оказался одним из самых симпатичных и легких людей на борту парусника «Надежда») и уже известный своими публикациями врач и естествоиспытатель д-р Вильгельм Готтлиб Тилезиус (1769–1857) из Мюльхаузена в Тюрингии; Тилезиусу уже доводилось принимать участие в одной морской естественнонаучной экспедиции в Португалию в 1795/96 г.; ради участия в кругосветном плавании он отказался от должности профессора в Москве. И Хорнер, и Тилезиус должны были подняться на борт в Копенгагене, где к ним совершенно неожиданно присоединился еще один врач и естествоиспытатель д-р Георг Хайнрих фон Лангсдорф[31] (1774–1852) из Вельштейна в Рейнгессене, желавший любой ценой стать участником экспедиции.
Для Крузенштерна особый интерес представляла географическая наука, он бы в высшей степени заинтересован в том, чтобы дополнить и откорректировать географическую карту, на которой в то время можно было увидеть много неожиданного. Так, целый континент – Антарктика – отсутствовал вовсе, другой континент – Австралия, – хоть и был открыт около 200 лет тому назад, но оставался совсем неизученным белым пятном, Северная Америка была соединена перешейком на западе с Чукоткой, т.е. с Азией, а на востоке – с Гренландией. На карте России было немало островов, открытых некогда одними исследователями и не обнаруженных впоследствии другими…
Неожиданное для Крузенштерна решение о том, что на его корабле отправится для установления отношений с Японией специальное посольство, во главе которого назначен камергер Н.П.Резанов, впоследствии привело к очень сложным и конфликтным ситуациям на борту парусника «Надежда»; они освещены, в частности, в упомянутой статье А.Постникова и Д.Иванова. Вместе с десятью членами посольства и пятью японскими моряками, потерпевшими некогда кораблекрушение, которых теперь российское правительство решило в виде подарка вернуть Японии, на борту «Надежды» находилось 62 члена команды и несколько пассажиров, направлявшихся на Аляску, – всего 85 человек. На борту второго корабля – «Невы» – было 55 человек. О том, насколько «плотным» было расселение команды, посольства и пассажиров на «Надежде», свидетельствует тот факт, что Крузенштерну пришлось делить свою каюту с посланником.
Первая кругосветная экспедиция под российским флагом началась 26 июля 1803 г. Запись в дневнике Левенштерна: «26 июля – после долгих дней нетерпеливого ожидания между 9 и 10 часами утра установился, наконец, попутный ветер и якоря были подняты».
Автор книги считает, что Крузенштерну, человеку, повидавшему мир в своих прежних путешествиях, во время кругосветного плавания удалось увидеть совсем не так много, как можно было бы предположить, он приводит следующие статистические данные: за три года плавания экспедиция 395 дней видела только воду, 192 дня находилась в японском плену. 11 раз (или примерно столько) корабль бросал якорь у чужих берегов, эти стоянки составили в общей сложности более 300 дней, из них 127 дней приходятся на Камчатку, 81 – на Макао, 45 дней экспедиция провела в Бразилии, 48 – в европейских портах и 24 дня в разных других местах. Недостающие в этой статистике дни приходятся на плавание в зоне видимости суши, когда можно было хотя бы через подзорную трубу разглядеть берег.
О плавании много написано, ход его отражен во многих документах – дневниках, путевых журналах, путевых записках. Достаточно подробно и обстоятельно прослеживается кругосветное плавание и в книге Э. фон Крузенштьерна (ему посвящено около 150 страниц). В данной статье уместно лишь проиллюстрировать имеющиеся описания отрывками из дневниковых записей и выдержками из писем непосредственных участников процесса.
Начало плавания ознаменовалось некоторыми неприятными событиями. 12 августа у берегов о. Готланд упал за борт «Невы» и утонул матрос. Он считался хорошим пловцом, и лодку за ним спустили тотчас, но спасти не удалось. На «Надежде» произошло несколько краж, в том числе пропали золотые часы и золотая табакерка. В это же время произошло первое столкновение гвардейского офицера графа Федора Толстого, человека взрывного темперамента, с камергером Николаем Резановым.
8 сентября 1803 г. корабли покинули Копенгаген, и в ту же ночь яростный шторм остановил на несколько дней их продвижение вперед. Левенштерн записывает в своем дневнике: «Повсюду бесконечные стоны и рвота. у Ратманова тоже началась морская болезнь, мне приходится стоять за него вахту. Невозможно без боли видеть то, что творится в каютах: все лежат вповалку друг на друге, едва кто-то из пассажиров пытается подняться на палубу, от ужаса перед бушующей стихией он едва не теряет сознание. В кают-компании тишина, стол свободен. Состояние пассажиров уже начинает тяготить. Мы, моряки, немного крепче».
Наконец, Европа осталась позади, нужно было создавать какой-то микроклимат для многомесячного сосуществования на очень ограниченном пространстве. За капитанским столом в кают-компании обедали двадцать человек, среди них пять лейтенантов, штурман Каменщиков, д-р Хорнер, д-р Еспенберг, д-р Лангсдорф, д-р Тилезиус, двое юных кадетов фон Коцебу, племянников Крузенштерна, и камергер Резанов с шестью представителями его свиты. Было решено, что каждый из сидящих за столом понедельно будет отвечать за качество обеда и его смету. Поначалу капитан тоже входил в число «дежурных», но был освобожден после первого же дежурства – предложенный им плов с рисом не был оценен по достоинству, и капитана более не привлекали к дальнейшему участию в этом процессе.
Каюты были очень маленькие, и кают-компания служила поэтому не только столовой, но и неким подобием клуба, здесь читали, писали, рисовали, беседовали, играли в шахматы, мюле[32], карты; учили и учились, причем не только кадеты. Резанов учил японский язык, надворный советник Фоссе – английский, майор генерального штаба Фридеричи – французский, а д-р Хорнер – русский.
Иногда музицировали, и на достаточно хорошем уровне. В число музыкантов корабельного оркестра входили Ромберг – первая скрипка, Резанов – вторая скрипка, Тилезиус – контрабас, Лангсдорф – альт, Фредеричи – первая флейта, Хорнер – вторая флейта. Предполагается, однако, что в этом составе оркестр выступал недолго, поскольку вторая флейта, как известно, очень скоро стала вносить диссонанс.
На каком языке общались за столом и на борту? Левенштерн, который достаточно подробно прослеживает все интриги, столкновения, раздоры и смуты на борту, не упоминает о каких-либо языковых проблемах. естественно предположить, что все официальное общение шло на русском языке, а в приватных беседах использовали тот язык, который был наиболее близок. «Мы говорили с Хорнером о наших раздорах», – пишет Левенштерн, «и пришли к выводу, что нигде люди не накапливают столько вражды по отношению друг к другу, как это бывает на корабле. Однако в открытом море эти раздоры не могут быть длительными, слишком накрепко мы прикованы друг к другу». Конечно, сегодня трудно себе представить, что экспедиция в течение первых полутора лет не имела никаких сведений из дома, поскольку на Камчатке, где участники надеялись получить первую почту, она их, как это ни обидно, не ждала. Однако те разногласия, о которых он писал, к сожалению, продолжались долго и подчас доходили до драматических высот. Речь идет о поведении Резанова на борту парусника во время плавания.