Позднейшие версии "Сказания" последовательно дополняют и осложняют его содержание датами явления иконы (1383 г.) и двух первых пожаров (1390, 1395 гг.) и рассказами: о построении каменного здания Тихвинской церкви (1507 г.); о приездах сюда с целью поклонения местной святыне великих князей Василия Ивановича (1526 г.) и Ивана Васильевича (конец 1546 или начало 1547 г.); об основании в Тихвине Успенского монастыря по повелению царя Ивана Грозного (1560 г.). Кроме этих конкретных фактов, описанных в разных редакциях более или менее подробно, в состав произведения были включены также отступления идейно-политического, догматического и риторико-учительного содержания: рассуждение, в котором Тихвинская икона отождествляется со святыней, исчезнувшей из Константинополя (в виде простой ссылки на свидетельство "неких" новгородских гостей и в виде небольшой "повести"); сравнение Тихвинской иконы с Римской (Лиддской) иконой Богоматери "Одигитрия"; историко-ретроспективное отступление на тему безвредного для христианских святынь действия огня с примерами из истории ветхозаветной (неопалимая купина) и древнейшей русской (заимствованная из "Никоновской летописи" или из "Степенной книги" легенда об испытании "Евангелия" огнём при крещении руссов во время Аскольда и Дира); отступление об иконопочитании (со ссылками на учителей церкви), в котором Тихвинская икона определяется как Влахернская "Одигитрия" и, кроме того, речь идёт о некоторых общерусских святынях, например, новгородской иконе "Знамение", "Владимирской Богоматери" и др.
Соответственно, в своём развитом виде "Сказание о Тихвинской Одигитрии" характеризуется и изображением исторического бытия, и исторической фантазией, и религиозной мистикой, и, наконец, отвлечёнными размышлениями историософского, богословского, гомилетического, молитвословного плана(33.
С собственной жанровой разновидностью повествований об иконах "Сказание" роднит целый ряд общих сюжетно-повествовательных особенностей, которые можно квалифицировать как постоянные признаки жанра, как формально-содержательные клише его литературной реализации. Например, во многих сказаниях иконы являются "на воздусе" в чудесном сиянии, переносясь с места на место; при этом часто описывается внешность иконы, то, что на ней изображено, и сопутствующие её явлению чудеса; как правило, в сказаниях присутствует особый персонаж, который, пережив священный страх, в молитвенном раздумье постигает смысл увиденного или услышанного во время чудесного тайнозрительства и затем проповедует об этом. Благодаря указанным сюжетным составляющим сказания об иконах очень близки сказаниям о видениях, или мистических встречах, при построении которых использовалась подобная же структурная схема(34 (древнерусской книжности, однако, известна также особая разновидность повествований, со своей специфической сюжетно-композиционной структурой, — видения потустороннего мира(35 ). Для рассматриваемых текстов характерны также специфические доминанты сюжетной организации повествования, например, сообщения: о чудесном явлении или обретении иконы на дереве, на горе, у реки; об основании на этом месте часовни, церкви или монастыря; о последующем пожаре и чудесном сохранении не повреждённой огнём святыни. Нередко в них сюжетно важную роль играло свидетельство о первоначальном неверии людей в случившееся чудо, предопределявшем необходимость новых чудесных знамений. Конечно, в разных сказаниях об иконах указанные идейно-тематические мотивы и структурные части наличествуют в разном наборе. Но всё же именно они являлись необходимым сюжетным материалом для составления подобных текстов.
Очевидно при этом, что, несмотря на свою принадлежность к рассматриваемой жанровой группе, "Сказание о Тихвинской Одигитрии" выходит за её пределы, ибо в силу сложности своего состава содержит в своей структуре повествовательные пласты, генетически связанные с другими жанровыми формами древнерусского литературного творчества: с легендарными повествованиями ("Повесть новгородских гостей"), с рассказами о чудесах ("Чудо с папертью"), с документально-историческими свидетельствами ("Сказание об основании Тихвинского монастыря), с рассуждениями историософско-богословского толка (трактат о феномене несгораемости Тихвинской святыни и значении её чудотворности), с традицией торжественного церковного красноречия и литургической поэзии (похвальное "слово" об иконе и молитва перед ней). Вместе с тем в результате текстуального развития памятника его повествовательная структура во всех её разножанровых частях обрела стилистическое единство, характеризующееся последовательной риторизацией изложения посредством анафорических повторов, симметричности синтаксических конструкций и глагольных рифм. Особенно это характерно для редакции Е: "И первие явися во области великого Новаграда, во Обонежской пятине, в некоей веси, зовомой в Мыченицах, за 100 поприщ от Тифины, на реке Отяти. И быша ту от тоя иконы Пречистые образа чюдеса и исцеления болным многим. И на том месте поставиша церковь во имя Рожества пречистые Богородицы, еже и доныне Божию благодатию стоит. И явися на той же на Кожеле, над рекою, на воздусе, за едино поприще от Куковы горы. И на том месте поставиша церковь во имя Покрова святей Богородицы. И непомнозех днех икона пречистые Богородицы паки оттоле невидимо ж отойде. И явися на Тифине сицевым образом..."). Тем не менее, составитель данного варианта "Сказания" не проявил яркой и оригинальной творческой индивидуальности, употребив вполне трафаретный для церковной литературы, для агиографического и ораторского стилей набор изобразительных средств, — этикетные устойчивые формулировки, риторические обороты и фигуры, тавтологические словосочетания. Так что в целом литературное оформление предания о Тихвинской иконе Богоматери шло в направлении традиционной средневековой художественной типологизации повествования и идеализации его фактической основы.
Имея в виду, однако, жанровую принадлежность "Сказания о Тихвинской Одигитрии" со всеми присущими подобным текстам признаками и свойствами, следует отметить также и тенденцию развития самого жанра. Очевидно, что в XVII столетии, уже на исходе древнерусской книжной традиции, жанр сказаний о чудотворных иконах реализуется столь же разнообразно, сколь и продуктивно. В этом отношении, несомненно, весьма показательной является "Повесть о Святогорских иконах"(36.
Краткая редакция этого памятника — сугубо нарративный текст, подробное и связное изложение фактов, не осложнённое какими-либо отступлениями.
В 1563 г. некоему Тимофею, мирянину, родом из Псковского пригорода Воронича, как избраннику божьему, троекратно является в разных местах икона Богородицы "Умиление". Выполняя полученные при этом повеления, Тимофей чудесным образом обретает на Синичьей горе ещё одну икону — "Одигитрию" ("пядницу"). Под влиянием его проповеди о происшедших чудесах народ совершает на эту гору крестный ход, во время которого троекратно происходят массовые исцеления. Затем здесь по приказу царя Ивана Грозного ставят деревянную часовню. Вскоре, в праздник Покрова, она сгорает, но помещённые в ней явленная и обретенная иконы чудесно остаются невредимыми. На месте сгоревшей часовни, вновь по повелению царя, воздвигают каменную Успенскую церковь, и затем здесь устраивается монастырь.
Содержание пространных редакций "Повести" сложнее. Повторяя с той или иной степенью распространённости и стилистической вариативности текст краткой редакции, они, как бы в её восполнение, сообщают о смерти Тимофея. После основания монастыря этот праведник (названный уже "блаженным") идёт в Новгород. Здесь он рассказывает о всём, что с ним случилось, призывая новгородцев пойти с крестным ходом к новым псковским чудотворным святыням. Однако безрезультатно. Тимофея сажают в тюрьму, и там он умирает.
Как видно, в сюжете "Повести о Святогорских иконах" существенно развита агиографическая составляющая, едва лишь намеченная в "Сказании о Тихвинской Одигитрии" (благочестивый визионер и собеседник Богоматери Юрыш). Действительно, история прославления новых псковских святынь теснейшим образом связана здесь с биографией праведника, которая во многом следует традиции повествования о подвижниках во юродстве(37. Так, согласно канону, рассказ о Тимофее начинается со сведений о его родителях и его детстве, с указания на его высоконравственный облик. Он ведет жизнь, "якоже подобает святым", чуждаясь товарищей, детских игр, послушно выполняя наказы родителей. При этом сверстники считают его "урода суща", издеваются над ним. После явления ему иконы Богородицы он уже прямо начинает жить как юродивый: с благодарностью к людскому небрежению подвергается всяческому поруганию и позору; скитается "меж двор", исполняет любую работу, "мзды ни у кого" не взимая или же "убогим" раздавая вручённую ему плату; его насильственно женят, а он "не прикоснуся" жены "никако же, но по вся нощи без сна пребываше и урод ся творяше"; наконец, Тимофей предается общественному служению, проповедуя о чудотворных иконах в Пскове и в Новгороде. И примечательно, что на этом поприще он противостоит церковному начальству — сначала вороничскому священнику Никите, а затем архиепископу Новгородскому и Псковскому Пимену, которые не верят ему, причём неверие первого наказуется лишь временным недугом беспамятства, неверие же второго карается "пленением великого Новаграда и Пскова и всей Русстей земли от царя Иоанна Васильевича", "нашествием поганых на Русскую землю", "мором и гладом". В "Повести" — вопреки агиографическому канону — отсутствует лишь подробное описание смерти Тимофея, но всё же подчеркнуто, что он "скончася, мученически пострада". Соотвественно канонической житийной схеме в этом произведении реализован и агиографический способ изображения героя. Так, его образ трактован отвлечённо, идеализированно, в застывшей форме, выстроен в духе абсолютизации христианских идеалов, норм, правил.