Сначала образованные жители крупных центров империи обращали мало внимания на христиан, полемика с которыми велась в среде иудеев, рассматривающих христианское учение как ересь и препятствовавших его проповеди в синагогах. Вероятно, именно споры между правоверными иудеями и христианами привлекли к последним внимание жителей городов восточных провинций. Большинство увидело в христианах чужаков, враждебных античным традициям, греко-римскому образу жизни. В Деяниях апостолов рассказывается о том, как Павла и его спутника Силу привели к властям в македонском городе Филиппы с заявлением: "Сии люди, будучи Иудеями, возмущают наш город и проповедуют обычаи, которых нам, Римлянам, не следует ни принимать, ни исполнять." Именно в восприятии враждебной чужакам толпы христианство было зловредным суеверием, а сами христиане – врагами рода людского (они ведь не поклонялись статуям богов-покровителей города и императоров, не приносили жертв).
Представители более образованной части общества на первых порах не принимали христианства всерьез: в Деяниях апостолов сообщается, например, что в Афинах члены Ареопага[6] насмехались над словами Павла о воскресении из мертвых. Отрицательное отношение Тацита к христианам основывалось, по всей вероятности, на досужих слухах об их страшных тайных обрядах. Плиний Младший, сам проводивший дознание о христианах как наместник в Вифинии, отмечал, что не обнаружил ничего (по-видимому, ничего опасного), кроме "безмерно уродливого суеверия", о сути которого он даже и не счел нужным подробно рассказать императору.
Но время шло, и о христианах стали писать больше. Правда, еще во II в. оно для своих критиков осталось лишь одним из многих ложных и нелепых верований, которых рационально мыслящие античные писатели не могли принять. При этом, например, знаменитый сатирик Лукиан даже более зло высмеивал рассказы о древнегреческих богах и современных ему лжепророков и прорицателей. К христианам же, как это видно из его произведения "О кончине Перегрина", он проявлял некоторую снисходительность: с его точки зрения, они просто невежественны и доверчивы (дают обмануть себя проходимцу Перегрину). Христианское учение Лукиана не интересует, и его подробным разбором он не занимается, говоря только о вере христиан в "распятого мудреца", который внушил им, что они братья. Отношение Лукиана к приверженцам этой религии отличалось от расхожих рассказов об их "злодействах" - вероятно, он сам наблюдал христиан в Сирии и Палестине.
Но неприятие новой веры продолжало существовать: распространялись различные небылицы, домыслы, тем более злобные, чем заметнее становились приверженцы христианства, не признававшие древних богов, избегавшие занятия выборных должностей, участия в общественных празднествах. Ходячее представление о христианах нашло свое отражение в знаменитом романе Апулея "Метаморфозы". Многие, смутно слышав что-то о таинстве причащения вином и хлебом, обвиняли христиан в пьянстве.
Аналогичное обвинение содержится в речи Цецилия, одного из действующих лиц трактата "Октавий" христианского апологета Минуция Феликса. В "Октавии" как бы собраны воедино все обвинения языческой толпы против христиан, пронизанные ненавистью к новому учению. Здесь мы встречаем и пьянство, и разврат, и даже ритуальное убийство ребенка. Тут же фигурирует весьма распространенное обвинение христиан в почитании головы осла (о нем писал в "Апологии" Тертуллиан, осел встречается и в карикатурах на христиан). У Тацита в "Истории" читаем: "В своих святилищах они (иудеи) поклоняются изображению животного, которое вывело их из пустыни". Отношение к ослу было различным в различных религиях: в одних он считался животным нечистым, в других – священным. Согласно легенде, Иисус въехал в Иерусалим на молодом осле. Вероятно, на этих преданиях и основаны слухи о поклонении ослу, так как осел для римлян был символом низости, похоти, глупости. Но все эти обвинения не могли остановить распространение христианства и уж, во всяком случае, не могли воздействовать на самих верующих.
В конце II в. развернутую критику христианства дал философ Цельс, который ставил своей целью образумить самих христиан, показав им абсурдность их вероучения. Критика Цельса показалась христианским апологетам настолько серьезной, что Ориген посвятил ему специальное сочинение.
Цельс использовал уже к его времени достаточно разработанную критику христианства иудеями, главным направлением которой было стремление доказать, что Иисус не мог быть ни сыном божьим, ни мессией, предсказанным пророками. В этой связи Цельс приводит иудейский (антиевангельский) вариант биографии Иисуса, основанный главным образом на перетолковывании христианских рассказов: непорочное зачатие превращается в прелюбодеяние, пребывание в Египте после бегства от преследований царя Ирода толкуется как приобщение к магии и колдовству и т.п.
Собственные аргументы Цельса – это сведение христианских догматов к абсурду, установление связи важнейших этических положений христиан с учениями древних философов, таких как Платон, притом плохо понятыми сторонниками новых верований, утверждение о необходимости соблюдения традиционных обрядов. Цельс отнюдь не был атеистом, но для него во всех рассуждениях характерен рационалистический подход. Споря с христианским откровением, он заявляет, что божество нельзя познать чувством, и призывает "воззрить умом". Иисус, с точки зрения Цельса, человек, каким его рисует разум (отметим, что в реальном существовании Иисуса Цельс не сомневается).
Цельсу был чужд христианский антропоцентризм; человек для него лишь часть космоса, в котором все живые твари существуют на равных основаниях. Христианству Цельс противопоставляет почитание древних богов, но для него это вопрос не веры, а традиции, поскольку городские культы олицетворяли собой единство гражданского коллектива. Ко времени Цельса подобного единства уже не существовало, однако многим людям была необходима хотя бы видимость его, чтобы в сложном мире огромной державы не чувствовать себя изолированными. Языческие культы, мифы и легенды связывали ныне живущих с прошлыми поколениями, с жизнью предков.
Обязательным условием нормального существования Цельс считал включенность гражданина не только в освященную веками традиционную религиозную практику, но и в общественную жизнь: участвовать в государственных делах необходимо "ради пользы законов и благочестия".
Произведение Цельса представляет интерес для историков христианства не только тем, что демонстрируют разницу в мировосприятии человека античной культуры и христианина, но и тем, что дает ряд фактических сведений о социальном составе христианских общин, а также о существовании внутри христианства различных течений, прежде всего гностических.
При чтении произведений античных критиков христианства не следует думать, что христиане пассивно относились к нападкам. Многочисленные защитники новой веры не только опровергали фантастические слухи и рационалистические аргументы, но и сами выступали с резким осуждением античной культуры. Апологеты христианства издевались над греко - римскими мифами, часто используя при этом их критику античными мыслителями. Не менее резко критиковали христиане поведение самих "язычников", обличали их развращенность, пристрастие к грубым и кровавым зрелищам (гладиаторским боям, травле зверей). Епископ карфагенский Киприан (III в.) с негодованием говорил и о том, что из-за несправедливости судопроизводства невинные погибают, ибо "свидетели боятся, а судьи подкупаются". Этим нравам христиане противопоставляли требования своей этики – максималистские, трудноисполнимые в реальной жизни, но привлекательные именно своей непримиримостью к господствовавшим в обществе аморальности и цинизму.
Активные выступления христиан против язычества, все более широкое распространение их учения, в том числе и среди привилегированных слоев, требовали со стороны противников христианства более детального его анализа. Можно считать, что наиболее крупным и эрудированным критиком христиан был философ – неоплатоник Порфирий.
Проблема соотношения неоплатонизма и христианства достаточно сложна и требует специального рассмотрения. Неоплатонизм был своего рода философским ответом в рамках античного мировоззрения на духовные запросы образованной части римского общества. Он возник в условиях кризиса, который охватил все стороны жизни – от хозяйства до идеологии. Нападения варваров, восстания в провинциях, выступления социальных низов, борьба военачальников за власть, частая смена императоров – все это создавало у людей ощущение неустойчивости миропорядка и трагической безысходности. Вопрос о сущности зла и его причинах вставал тогда перед каждым мыслящим человеком.
Неоплатоники пытались восстановить ощущение единства человека и космоса, их учение было своеобразным сплавом мистики и логики. В основе его лежала триада: Единое (совершенный абсолют) и истекавшие из него Ум и Душа. Материя – аморфная субстанция (или прямо – зло) , которая гасит импульсы духовности, исходящие через Ум и Душу от Единого. Душа, присутствующая в человеке, должна взойти к Единому через состояние экстаза и воссоединиться с ним (подготовкой для этого служит аскетическая жизнь). Неоплатоники, и в частности Порфирий, большое внимание уделяли мантике и магии, ибо рационалистические средства для достижения соединения с божеством казались уже недостаточными. Неоплатоники не отрицали существования низших богов и демонов. Но концепции бога-личности у неоплатоников, в отличие от христиан, не было. Критикуя христиан, Порфирий, прежде всего, анализирует писания. Порфирий постоянно подчеркивает логическую невозможность того, о чем говорится в евангелиях и посланиях. Так о вознесении он пишет: "Если бы это было возможно, это было бы чудом и противоречило бы порядку вещей". Но для христиан важнейшим компонентом их веры была именно возможность чуда вопреки установленному "порядку вещей". Вот почему логические доводы Порфирия при всей его блестящей эрудиции не могли воздействовать на верующих , для которых эмоциональность и иррациональность христианского учения были одной из основных притягательных сил.