…Валентин ожидал, что он станет епископом, поскольку был замечателен в своих познаниях и красноречии. Однако после того, как ему предпочли исповедника (martyrii), он счел себя оскорбленным, покинул истинную церковь и, подобно (злобным) духам, которые не могут найти себе покоя, пока не отомстят, со всей силою обрушился на истину. Он зачал от семени некой древней доктрины и повторил путь этого змея.1
Покинув Рим в начале 60 годов, он отправляется на Кипр. Его смерть относят к концу 60 годов, где он умер неизвестно.
Переходя к обзору учения Валентина следует заметить, что источником его гносиса было видение. Ересеологические источники дают нам не менее шести относительно полных описаний его системы. В целом она создает впечатление грамотно составленной религиозной поэмы с глубоким философским контекстом.
Все источники соглашаются, что первоначало или потенция и мощь всего было сосредоточено в самосущем и благом божественном Бытии, которое тоже называется Бездной Бытия или Божественной Глубиной. Само по себе оно непостижимо и в нем пребывает его Мысль, именуемая также Благодатью и Молчанием. Это первоначало - одновременно и пифагорейская монада и сизигия Глубины и Молчания. Из этой сизигии развивается путем эманации вся полнота духовного мира, которая составляет плерому и содержит не менее 30 эонов. Первыми является сизигия Ума и Истины, Ум называется также Отцом и Единородным. Вместе с первой, вторая пара образует совершенную тетраду. От нее последовательно образуются еще две сизигии: Слово и Жизнь, Человеки Церковь. Вместе эти четыре сизигии образуют высшую огдоаду. Из второй тетрады также происходит серия эманаций. Почему движение остановилось на тридцатом эоне неизвестно. Но эти тридцать эонов составили полноту Божества в его раскрытости.
Внутри плеромы, естественно, существует различие между эонами по наполненности духовной жизнью. В то же время все эоны пронизывает сильное стремление к познанию Божественной Глубины, которая реально познается только Единородным. Прообразом Божественной Глубины является Ахамот. В свою очередь демиург олицетворяет Единородного. Демиург, руководимый Ахамот, сам того не осознавая, устрояет мир по идеям плеромы. Не зная человека, создает его из психического и земного элементов по подобию Человека горнего, а Ахамот вдыхает в него пневматическое начало. Поэтому земной человек стал выше своего непосредственного творца-демиурга. Его природа состоит из материи, души и духа, что с течением истории привело к образованию трех категорий людей: материальных (иликов), обреченных на погибель, душевных (психиков), единосущных демиургу и способных достичь спасения через добрые дела, и духовных (пневматиков), самой природой определенных к спасению. Вот что пишет Климент:
“Страх Божий – начало мудрости” Интерпретируя эти слова, последователи Василида говорят, что Архонт, услышав слова Духа-служителя, был потрясен, не ожидая услышать и увидеть столь великую и благую весть. Это его потрясение было названо страхом, который является началом мудрости, распределяющей, разделяющей, совершенствующей и восстанавливающей Ведь [Бог] сущий надо всем дает начало не только космосу, но и разделению избранных [родов]. Валентин, кажется, имеет в виду нечто подобное, когда в одном из своих писем пишет следующее:
«Ангелов охватило нечто подобное страху перед этим творением [Адамом], когда он произнес слова, которые превосходили его тварную природу, благодаря невидимо в него вложенному семени высшей природы, которое свободно выразило себя через него. Так и в поколениях земных людей человеческие произведения пугают самих же создателей, например, статуи, образы и все тому подобное, созданное людьми во имя Бога. Именно таким же образом, Адам, будучи слепленным во имя Человека, вселил [в ангелов] страх перед этим Человеком, сущим от начала, как будто сотворенный сам собой. [И ангелы], потрясенные до глубины души, немедленно скрыли свою работу». 1
И далее он же пишет:
Значит и он (Валентин), в согласии с Василидом, учит о роде людей, спасаемых по природе, о неком особом роде, который пришел в этот мир свыше для того, чтобы победить смерть, которая является произведением создателя этого космоса.
Когда в естественном развитии мира наступило время зрелости, на землю сошел сотворенный демиургом психик Мессия. С ним при крещении в виде голубя соединился горний Иисус-Сотер. Таким образом тело нижнего Христа состояло из пневматической и психической природ и только такие две категории людей способны получить спасение. Материальное тело было представлено докетически. Валентин рассматривал плоть как источник зла. Вся жизнь Христа и проповедь была символикой откровения. “Его 30 лет от рождения до крещения указывали на 30 эонов, из которых слагается плерома. Воскресив 12-летнюю дочь Иаира, исцелив 12 лет страдавшую, Он символически указал на страдания 12-го эона - Софии”. Распятие не имело никакого сотериологического значения, пневматический элемент отделился от Христа, когда его привели к Пилату. Психический элемент страдал на кресте лишь таинственно, изображая эон Иисуса.
Все духовные семена, посеянные Ахамот в душах людей через полученное знание, достигнут своей полноты и освободятся от уз материи. Вместе с демиургом, существом по своей природе добрым, но только ограниченным, они поднимутся в оставленную Ахамот огдоаду и там найдут совершенное успокоение. "В то же время скрытый в глубине вещей огонь прорвется наружу и истребит и иликов и недостойных психиков и саму материю".
Качеством, обязательным для «избранных», Валентин, похоже, считал самоконтроль, власть над собой. Вот пишет Климент:
Упомянув об одном из видов самоконтроля, связанным с укрощением сексуального желания, невозможно не вспомнить также и обо всем остальном, к чему стремится наша душа, потакая своим желаниям, и вместо того, чтобы ограничиться необходимым, растрачивает себя в стремлении к роскоши. Контроль над собою предполагает безразличие к деньгам, удобствам, имуществу, пренебрежение к зрелищам, способность обуздать свою речь и злые мысли. Именно по причине утраты самоконтроля некоторые ангелы, влекомые силою вожделения, упали с неба на землю. Валентин так говорит в своем письме к Агатопу:
«Во всем проявлял он контроль над собой. Являя божественность своей природы, Иисус ел и пил уникальным образом, не извергая пищу обратно. Сила его самоконтроля была столь велика, что пища не разрушалась внутри него, поскольку он сам не подвержен тлену».1
Говоря о гностицизме не следует забывать свидетельства философов неоплатоников. Гностики пришлись не ко двору не только крепнущей в конце второго – начале третьего века христианской церкви. Их заметили и не одобрили философы, особенно платоники – причиной этого, по-видимому, было то, что по многим пунктам учение Платона (как и идеалистическая философия вообще) напоминает взгляды гностиков. Ведь Платон и все платоники учат, что материальный мир лишь тень идеального мира; что тело – это темница души, что спасение души – знании, а достичь истинного знания можно путем освобождения души от тела; что подобное познается подобным, так что в познании бога душа с ним соединяется, ибо родственна ему по природе; говорил он также и о трех природах человека – духовной, душевной и телесной. Большинство этих элементов можно найти и у Валентина, и у Оригена, и в новонаходимых гностических папирусах. 1
Но платонизм представлял собой хотя и религиозную, но все же философию, и его представители старались строить все свои утверждения, какими бы фантастическими они не казались, на стройных и логичных доказательствах. Гностицизм же был скорее религией, то есть основывался на откровениях, мистических прозрениях своих пророков и на вере их последователей, и не нуждался ни в доказательствах, ни в логическом обосновании. Сходство концепций гностиков и неоплатоников казалось последним крайне неприятным и досадным обстоятельством – не хватало еще, чтобы их, ученых мужей, могли спутать с кучкой фокусников и шарлатанов! Неудивительно, что отец неоплатонизма Плотин направил против гностиков свой единственный полемический трактат и потребовал от своих учеников продолжения начатой им самим работы.
Принципиально индивидуалистический и богемный характер гносиса не позволил ему, в отличие от христианства или платонизма, оформиться в цельное движение. Как результат, гностики оказались чужими и среди своих (иудеев и христиан), и среди чужих (например, языческих философов). Порфирий в Жизнеописании Плотина, 16 упоминает о гностиках, которые посещали лекции Плотина. Говорит он следующее: