Лицо признается невиновным, если при той степени заботливости и осмотрительности, какая от него требовалась по характеру обязательства и условиям оборота, оно приняло все меры для надлежащего исполнения обязательства (п.1 ст. 401 ГК РФ).
В самом первом приближении хотелось бы определить наше понимание вины в нарушении договорных обязательств:
Вина в нарушении договорного обязательства - это выраженная во вне такая воля участника договора, которая обусловила нарушение им договорного обязательства.
Следует согласиться с В.А. Хохловым, что «вина достаточно ясно определяется как умысел или неосторожность (часть 1 п.1 ст. 401 ГК РФ), а это, безусловно, характеристика субъективного состояния»[20]. Поэтому до тех пор, пока не будет научно опровергнут субъективный характер вины, рассмотрение вопроса о договорной вине, на наш взгляд, необходимо проводить в двух плоскостях: науки психологии и теории гражданского права. Если мы обнаружим общее между ними (образно говоря, прямую в месте пересечения плоскостей), то тогда сможем говорить о достоверности определения сущности вины.
Гражданин, выступая субъектом права, в том числе гражданского, является носителем не только социального, но и психического начала. Поэтому необходимо проследить в какой связи находится динамика заключения и исполнения договоров со структурой (этапами) сложного волевого действия.
Структура сложного волевого действия достаточно хорошо разработана современной юридической и общей психологией[21], в то время как динамика заключения и исполнения договоров является предметом исследования гражданско-правовой науки.
Обозначив вину как психолого-юридическое понятие, мы должны разобраться в его психолого-юридической природе. Как было показано выше, в формировании такого поведенческого акта, как исполнение договора, участвует вся психика человека. Но лишь констатировать, что вина – это «психическое отношение лица...», по нашему мнению, недостаточно. Как отмечал И.Г. Филановский: «Раскрывая вину только через самый факт психического отношения, мы как бы констатируем, что имело место именно такое, а не иное отношение к содеянному. В то же время роль личности в избрании определенного психического отношения к содеянному затушевывается...складывается впечатление, что личность якобы не участвовала сама в выработке такого решения»[22].
Наша задача состоит в том, чтобы выделить те части психики, которые составляют основу формирования поведенческого акта, активно на него влияют, видоизменяют. Мы неслучайно отразили выше связь сложного волевого действия и динамики заключения и исполнения договора. На основе такой связи, где не было выявлено противоречий, еще увереннее предположим, что содержанием договорной вины является «порочная» воля контрагента-нарушителя. Этот тезис не нов, т.к. выдвигался некоторыми российскими дореволюционными юристами (М.И. Мейер[23], Г.Ф. Шершеневич[24]), но у них он не получил никакого удовлетворительного обоснования. Для проверки истинности выдвинутого тезиса о «порочности воли» как содержания договорной вины проанализируем участие воли в поведенческом акте.
Большинство советских цивилистов склонялось к тому, что поскольку на кредиторе лежит именно обязанность принять исполнение по обязательству, то и ответственность кредитора за допущенную им просрочку наступает при наличии его вины[25].
С этой точкой зрения о вине как условии ответственности не согласилась А.В. Власова. Она разделяла взгляды дореволюционных юристов, которые писали: «Так как иногда и неиспользованием своего права можно причинить контрагенту убытки, то потому и у кредитора при его бездействии может возникнуть обязанность возмещения этих убытков. При этом с теоретической точки зрения нет необходимости возлагать эту ответственность на кредитора при условии его вины»[26] т.е. ответственность возлагается независимо от наличия вины. Уже с позиции сегодняшнего дня А.В. Власова продолжила отмеченную выше линию. «Поскольку вина исключается из состава условий, необходимых для возложения на кредитора обязанности возместить должнику вызванные просрочкой убытки, эта обязанность возникает уже в силу самого факта наступившей кредиторской просрочки. Последняя не образует правонарушения, ибо для него обязателен признак виновности. Соответственно обязанность кредитора по возмещению причиненных просрочкой убытков не может фиксироваться в качестве меры гражданско-правовой ответственности, так как ее основанием может быть только гражданское правонарушение»[27].
Таким образом, в результате рассмотрения проблемы понятия вины в нарушении договорных обязательств в современном гражданском праве РФ мы пришли к ряду новых выводов. Так, исследуя принцип вины удалось выяснить, что, вопреки господствующему в цивилистике мнению, гражданско-правовая ответственность строится на двух субъективных началах; принципе вины и принципе риска. Углубленное изучение современных определений понятия вины, имеющихся в российской цивилистике, выявило существенные недостатки этих определений. Это не позволило нам безоговорочно принять ту или иную дефиницию понятия вины.
Поэтому с привлечением значительного гражданско-правового, юридико - психологического и историко-правового материала мы предприняли попытку обосновать и охарактеризовать собственное представление о вине должника и кредитора в нарушении договорного обязательства, а также представили общее определение вины в нарушении договорных обязательств в гражданском праве РФ.
Хотя Гражданский кодекс РФ указывает, что вина может быть в форме умысла или неосторожности (п.1 ст. 401 ГК РФ), но в современной гражданско-правовой науке единого подхода к классификации форм вины нет.
В.В. Витрянский в результате анализа, как он отмечает, всех норм ГК РФ об ответственности выделяет три формы вины: умысел, неосторожность и грубую неосторожность[28], Б.Д. Завидов также называет три формы: умысел, легкую неосторожность и грубую неосторожность[29].
Большинство же авторов называют две формы вины: умысел и неосторожность. С. Киселев считает, что умысел может быть прямой или косвенный, а неосторожность делится на грубую небрежность и простую неосторожность[30].
Господствующей в современной цивилистике можно назвать точку зрения, согласно которой вина может быть как в форме умысла, так и неосторожности, причем последняя делится также по степеням на грубую и простую (легкую)[31].
Мы разделяем последнюю точку зрения, но относительно обозначения степеней неосторожности считаем, что поскольку в Гражданском кодексе РФ прямо называется только грубая неосторожность, то другая степень, видимо, должна именоваться негрубая неосторожность (а не простая, легкая и т.п.). Такая терминологическая замена имеет своей целью подчеркнуть, что весь объем понятия неосторожности составляют два, и только два, элемента: грубая и негрубая неосторожность.
Применительно к договорным отношениям умысел прямо называется в Гражданском кодексе РФ более семи раз (например: ст. 401, 404, 693, 697, 720, 901 ГК РФ). Но что понимать под умыслом, ГК РФ не указывает.
В современной цивилистике много сторонников сохраняет традиционное определение умысла, позаимствованное еще в советский период у уголовно-правовой науки.
Умышленно действует тот, кто осознавал противоправный характер своих действий, предвидел возможный противоправный результат и желал его или хотя бы сознательно допускал[32].
Но с другой стороны наметилась тенденция к ревизии этого казалось бы незыблемого определения умысла. Некоторыми учеными в наше время предложены определения, в той или иной мере отличающиеся от традиционного[33].
С. Киселев предлагает не отказываться от позиции М.М. Агаркова, который различал прямой и косвенный умысел. Сам же С. Киселев обращает внимание, что «в практике применения норм уголовного права решение вопроса о форме и виде вины, как правило, не вызывает сложностей. Применительно к гражданским правоотношениям это положение могло бы выглядеть так: «Проступок признается совершенным с прямым умыслом, если лицо осознавало антиобщественность своего поведения (действия или бездействия) и желало его наступления или предвидело возможность или неизбежность наступления антиобщественных последствий и желало' их наступления. Проступок признается совершенным с косвенным умыслом, если лицо осознавало антиобщественность своего поведения (действия или бездействия), предвидело возможность наступления антиобщественных последствий, не желало, но сознательно допускало эти последствия, либо относилось к ним безразлично»[34].
В.В. Витрянский полагает, что «умышленная вина заключается в намеренных действиях либо бездействии должника с целью неисполнения или ненадлежащего исполнения обязательства либо создания невозможности его исполнения»[35].
Менее конкретна дефиниция Н.Д. Егорова: «вина в форме умысла имеет место тогда, когда из поведения лица видно, что оно сознательно направлено на правонарушение»[36].
Изложенные подходы, конечно же, заслуживают самого пристального внимания. Но, на наш взгляд, они не лишены недостатков. Главным недочетом определения умысла тех авторов, которые позаимствовали его из науки уголовного права, как нам кажется, является игнорирование ими социального назначения обеих отраслей права. Вина в гражданском праве является по общему правилу условием ответственности и на размер ответственности она, как правило, не влияет; для наступления ответственности в подавляющем большинстве случаев достаточно наличия любой формы вины правонарушителя. По этим же причинам в ряде случаев вина вообще не становится необходимым условием договорной ответственности[37]. Поэтому разделение умысла на прямой и косвенный, на наш взгляд, нецелесообразно.