6 мая, за 11 дней до намечавшегося начала слушания дела Бейлиса, Бразуль-Брушковский подал подполковнику Иванову новое заявление с изложением добытых фактов и указанием на истинных убийц. 30-31 мая он опубликовал собранные данные в двух киевских газетах противоположной направленности — либеральной «Киевской мысли» и националистическом, монархическом и антисемитском «Киевлянине», издававшимся членом Государственного Совета Д. И. Пихно (Пихно частным образом, через подполковника Иванова, был хорошо осведомлён о творящихся вокруг дела махинациях). 2 июня 1912 года в Думе была предпринята попытка возбудить по этому поводу министерский запрос; попытка, однако, не увенчалась успехом из-за того, что срок III Думы подходил к концу, и через несколько дней она была распущена[12]. Красовский был немедленно арестован по обвинению в должностных преступлениях, но оправдан судом; Амзор Караев был сослан в Сибирь в административном порядке, и впоследствии, когда он был вызван свидетелем на процесс, были предприняты специальные секретные меры, чтобы он не попал на суд (он был на это время арестован). Однако игнорировать эти факты власти не могли, и дело Бейлиса 20 июня было отправлено на доследование[8].
После этих публикаций появился новый свидетель, парикмахер Швачко, опознавший Рудзинского по портрету в газете. Летом 1911 года Швачко содержался под арестом вместе с Рудзинским. Швачко сообщил, что слышал ночной разговор между Рудзинским и другим профессиональным вором, Крымовским, при котором Рудзинский на вопрос Крымовского «а как же байстрюк?» ответил: «пришили его, стерву продажную». Ранее, по рассказу Крымовского, они планировали ограбление Софийского собора, и можно было понять, что Андрея, обучавшегося в Духовном училище при соборе, предполагалось использовать в деле[8][49].
9. Доследование дела
Письмо Н.Машкевича петербургскому следователю по особо важным делам Середе, 14.03.1913: «Прошу немедленно допросить архимандрита Автонома, состоящего при архиепископе Антонии Волынском, что он рассказывал бывшему наместнику Почаевской Лавры Амвросию о ритуальных убийствах и откуда ему известно о существовании у евреев догмата крови. Допрос пришлите в Киев. Н.Машкевич».
В результате доследования, производившегося командированным по личному указанию Щегловитова из Петербурга Н. Машкевичем, обвинение пополнилось следующими уликами:
· Показания Веры Чеберяк, что Женя перед смертью говорил ей, что Андрюшу утащил Бейлис.
· Показания 9-летней дочери Веры, Люди (Людмилы) Чеберяк. Согласно им, придя к Бейлису за молоком незадолго до гибели Андрюши, дети увидели у него двух евреев в странных чёрных одеяниях, которых очень испугались. Вслед за тем Людя, Женя, Андрюша, Дуня Наконечная и другие дети пошли кататься на мяле и увидели, что к ним бежат «Мендель Бейлис и тот еврей, который торговал сеном на Татарке и жил у Менделя <Файвель Шнеерсон>. По тому же направлению к мальчикам с Менделем и торговцем сеном медленно бежал старый еврей, которого я раньше никогда не видела. Старик этот был с довольно длинной седой бородой. Дети Менделя также пустились было бежать, но затем остановились у того мяла, что ближе к дому, где жил Бейлис, и только смеялись». Бейлис поймал Женю и Андрюшу; «Женя как-то вывернулся и убежал домой (…). Я видела лишь, как Мендель Бейлис тогда тянул Андрюшу за руку по направлению к нижней печке». Впоследствии, по словам Люди, Валя ей рассказала, что на её глазах Бейлис, старик и торговец сеном потащили Андрюшу к печке. «После этого Андрюши мы и не видели»[50][51]. Эти показания стали ключевыми в обвинении[12], несмотря даже на то, что Дуня Наконечная (дочь М. Наконечного) рассказанное Людой начисто отрицала[32][52].
10. Передача дела в суд
13 мая 1913 года доследование было закончено, и дело вновь передали в суд. Переписка высших чиновников свидетельствует о том, что они осознавали слабость улик против Бейлиса и его очевидную невиновность.
Летом 1913 года И. Щегловитов вызвал в Петербург начальника московского уголовного розыска А. Кошко, считавшегося лучшим сыщиком в России, и поручил ему познакомиться с материалами дела и выявить «возможно выпуклее всё то, что может послужить подтверждению наличия ритуала». После месячного изучения материалов дела А. Кошко заявил министру[53]:
Я бы никогда не нашёл возможность арестовать и держать его [Бейлиса] годами в тюрьме по тем весьма слабым уликам, которые есть против него в деле.
Киевский генерал-губернатор А. Гирс писал министру внутренних дел Макарову[54]:
По имеющимся у меня сведениям, процесс несомненно окончится оправданием обвиняемого за невозможностью фактически доказать его виновность в совершении приписываемого ему преступления.
Макаров, в свою очередь, писал Щегловитову 3 мая 1912 года[54]:
Есть основания предполагать, что судебный процесс окончится оправданием обвиняемого за невозможностью доказать его виновность.
Макаров просил Щегловитова перенести процесс, чтобы предполагаемое оправдание Бейлиса на фоне широкого общественного интереса не повлияло на результат выборов в Государственную Думу.
Щегловитов и сам осознавал, что доказательства вины Бейлиса крайне слабы, и в беседах с членами судебного ведомства говорил, что возлагает надежду на умелого председателя суда и на счастливый случай[53]:
Во всяком случае, дело получило такую огласку и такое направление, что не поставить его на суд невозможно, иначе скажут, что жиды подкупили меня и всё правительство.
11. Судебный процесс
11.1. Организация процесса
Состав суда. Второй справа А. Ф. Болдырев
Некоторые члены киевской судебной палаты считали, что дело должно быть прекращено за отсутствием улик. Председатель Киевского окружного суда Грабарь отказался вести дело. Он был заменён специально переведённым из Умани А. Ф. Болдыревым, которому Щегловитов пообещал место председателя окружной судебной палаты[8]. Среди сотрудников киевской прокуратуры не нашлось желающих выступать в суде в роли государственного обвинителя, и И. Щегловитов был вынужден отправить в Киев товарища прокурора Петербургского окружного суда О. Ю. Виппера, брата известного историка.
Процесс начался в Киеве 25 сентября 1913 года и длился более месяца.
Кроме Виппера, обвинение представляли два поверенных гражданской истицы — матери Ющинского: член фракции правых в 4-й Государственной думе Георгий Замысловский и известный адвокат-антисемит[53][55] А. Шмаков. Бейлиса защищали киевский адвокат Д. Григорович-Барский, который, однако, был мало заметен на процессе, где первую роль играл цвет столичной адвокатуры: А. Зарудный, Н. Карабчевский, В. Маклаков и О. Грузенберг; последний был единственным евреем среди защиты. В числе доверенных лиц подсудимого в суде участвовал также В. Д. Набоков, присутствовавший как корреспондент газеты «Речь»[56].
Присяжные заседатели были тщательно подобраны: в их число вошли семь крестьян, два мещанина, три мелких чиновника. Как отмечал Василий Шульгин, «по этому поводу в Киеве было много толков и пересудов. Когда по мелкому уголовному делу суд имел в своём распоряжении среди присяжных трёх профессоров, десять людей интеллигентных и только двух крестьян, в деле Бейлиса из двенадцати человек десять учились лишь в сельской школе, а некоторые были вообще малограмотными»[12]. По словам полицейского чиновника Дьяченко, «улики против Бейлиса очень слабы, но обвинение поставлено прилично; серый состав присяжных может обвинить ввиду племенной вражды». Впоследствии выяснилось, что пять присяжных, включая старшину, были членами Союза русского народа. За присяжными была установлена непрерывная слежка, как до начала процесса, так и во время самого процесса: на процессе присяжные были изолированы от «остального мира» и при этом обслуживались жандармами, переодетыми в судебных приставов, которые регулярно доносили о настроениях жюри и подслушанных репликах[8]. Председатель, вначале ведший процесс достаточно корректно, под конец принял откровенно обвинительный уклон. Так, с целью дискредитации Караева по требованию обвинения и вопреки протестам защиты было оглашено письмо заключённого анархиста Феофилактова, найденное у него при обыске и содержащее намёки на провокаторство Караева и на крупное материальное вознаграждение, в том числе за участие в «деле Бейлиса». При этом не только не были оглашены объяснения Феофилактова на допросе, но и (вопреки закону) скрыто от присяжных его письмо, направленное суду; в нём Феофилактов объяснял, что лишь пересказывал тёмные слухи, надеясь тем самым вызвать Караева на откровенный разговор[8][57].
· Прокурор О. Виппер
· Гражданский обвинитель Г. Г. Замысловский
· Гражданский обвинитель А. С. Шмаков
· Защитник В. А. Маклаков
· Защитник О. О. Грузенберг
· Защитник Н. П. Карабчевский
· Защитник А. С. Зарудный
11.2. Версия обвинения
Согласно версии обвинения, Ющинский пал жертвой давно задуманного жертвоприношения, приуроченного к закладке синагоги на кирпичном заводе (согласно данным следствия, за 5 дней до убийства на заводе было заложено здание, которое по документам проходило как столовая, но фактически строилось под синагогу, для получения разрешения на строительство которой была необходима длительная бюрократическая процедура[58]). Для жертвоприношения Ющинского из-за границы специально приехали цадики. Ющинский был давно намечен в качестве жертвы, за ним была установлена слежка; сначала предполагалось, что его похитит знакомый Бейлиса, Файвел Шнеерсон, якобы происходящий из знаменитого рода любавичских цадиков; он будто бы по первоначальному плану должен был заманить Андрея на завод, пообещав ему показать отца (которого Андрей мечтал найти). Однако так как Андрей сам пришёл на завод с детьми, то его и похитил Бейлис, унеся в печь, где и было совершено жертвоприношение.