Вызывает споры также вопрос о «пятом пункте» Валидова, чему придают первостеленное значение многие из нынешних историков. Пытаясь понять поведение Валидова, польские разведчики обратили внимание на его этническое происхождение. В личной карточке экспозитуры № 2 49, заведенной на него в декабре 1929 г., он сначала определялся как башкир. Однако вскоре польские разведчики изменили свое мнение. Шеф этой спецслужбы капитан Э. Харашкевич 4 декабря 1930 г. докладывал своему руководству, что Валидов является «татарским ученым-историком», посвятившим себя научной работе, и с 1929 г. получает от польской разведки деньги «в качестве поддержки его авторских работ». По убеждениям он «коммунист с национальной окраской» и отличается по своим взглядам от татарских политиков, представляющих организацию «Идепь-Урал»50, оставаясь, однако, в оппозиции и к правящей системе в СССР. У Харашкевича сложилось впечатление, что Валидов «является не обычным агентом ГПУ, а нереалистическим политиком с болезненными амбициями, а также с интриганскими наклонностями, обманутым и используемым Советами».
В 1930 г, Валидов принимал участие в тайных совещаниях, организованных Идриси в Берлине, на которых было решено создать среди татарской эмиграции организацию и журнал для противодействия влиянию антисоветских татарской и туркестанской организаций и их изданий. Польским разведчикам стали известны инструкции, преподанные ОГПУ А. Шафи51, где указывалось на желательность привлечения Валидова к сотрудничеству. Действительно, тот в Стамбуле начал подбирать кадры для новой организации, «которая бы выступала в роли оппозиции» по отношению к «Идель-Уралу» и кТНО, — информировал в декабре 1930 г. свое руководство Харашкевич52. Между тем Валидов пытался уверить польских политиков в иных мотивах своего необычного поведения. В мае 1929 г. он из Стамбула писал Т. Голувкой в Варшаву: «Я нисколько не цепляюсь за свое положение в Турции и в турецком университете; я не ученый, ведущий политические интриги, я — политический деятель, живущий пока, к сожалению, на учености и за что негодующий; я — политический деятель одного из самых обездоленных народов в мире, но имеющего большую будущность; моя роль не сыграна, наоборот, она только что начала исполняться; я никогда не [по]думаю отказаться от жизни солдата»54. При этом Валидов несмотря ни на что поддерживал переписку с некоторыми своими знакомыми, оставшимися в СССР. В 1930 г. чекисты перехватили письмо, посланное Валидовым из Берлина узбекскому историку профессору П. Салиеву. Валидов просил сообщить о возможности издания и распространения в Самарканде написанной им книги по истории Туркестана55 — «BugunkiiTurkistanveYakinTarihi» («Современный Туркестан и его недавнее прошлое». Каир. 1928. Это исследование было издано на деньги польской разведки58). Подобного рода письма вели обычно к печальному итогу — их адресаты, в их числе Салиев, подвергались репрессиям. Ясно, что деятельность Валидова в европейских странах и Турции не вписывается в привычный образ эмигрантской политики57.
Тем временем в Турции кемалистские власти, не желая осложнять отношения с Советским государством, запретили деятельность всех организаций эмигрантов из России. Будучи гражданином Турецкой Республики и профессором Стамбульского университета, Тоган к тому же испортил отношения с президентом Ататюрком, когда в 1932 г. подверг критике некоторые положения подготовленной по инициативе Ататюрка книги по тюркской истории. Валидова отстранили от преподавания в университете и обвинили в попытках внести раскол между тюркскими народами — повторить то, чем он занимался в России во время революции и гражданской войны. Этот скандал привлек внимание к Валидову двух крупных германских востоковедов Г Риттера и П. Виттека, работавших тогда в Стамбуле. Имя Валидова стало встречаться в их переписке. Виттек считал вредным «шовинистический дилетантизм» определенных турецких авторов и почувствовал необходимость помогать «жертвам» официальной турецкой историографии, таким как Тоган5е. В результате в 1932 г. Валидов-Тоган уехал в Австрию.
После прихода к власти Гитлера Чокаев, как и другие эмигрантские политики, изо всех сил старавшиеся удержаться на плаву в новых исторических условиях, в 1933 г. побывал в Берлине, где встретился с высокопоставленным представителем НСДАП Г. Ляйббрандтом, который интересовался степенью сопротивляемости, наличием национальной воли, расовыми, культурными и национально-историческими различиями народов СССР и противоречиями между ними59. Видимо, имея в виду подобные контакты Чокаева с британскими, польскими, французскими, германскими и, вероятно, с представителями иных стран, Б.Н. Николаевский в письме Ф.И. Дану 8 апреля 1930 г. отметил, что некоторые моменты зарубежной деятельности Чокаева заставляют относиться к нему с большой настороженностью60. Очевидно, что в любом случае и Валидову и Чокаеву в условиях эмиграции приходилось действовать весьма изобретательно, чтобы достичь своих целей.
В 1935 г. Валидов-Тоган оказался в Германии, где работал в Боннском университете внештатным лектором. Несмотря на небольшое жалованье — 200 марок, на нехватку денег он не жаловался и много путешествовал, особенно часто выезжал в горные области Австрии и Швейцарии покататься на пыжах. Но осенью 1937 г. германские власти, получив информацию о его тайных встречах в Финляндии с чекистами, стали тщательно проверять его и его расходы. М.Н. Фархшатов полагает, что благодаря заступничеству немецких ученых Тогану все же удалось избежать серьезных неприятностей. Осенью 1938 г. Тоган перешел на работу в Гёттингенский университет. 1 сентября 1939 г., когда Германия напала на Польшу, он перебрался в Турцию (там обстановка изменилась после смерти Ататюрка}, устроился в Стамбульском университете. На заседании Союза туркестанской молодежи он был избран его председателем, но тут же, через два часа, был переизбран, поскольку из его же слов стало ясно, что он намерен превратить эту организацию в инструмент своих политических целей81.
Когда Тоган в июле 1941 г. подал в Стамбуле заявление с просьбой о выдаче ему германской визы, ему было отказано52. Германские власти, располагая архивами польской разведки, имели свои основания сомневаться в благонадежности Тогана. О том, что было дальше, в исторической литературе идет спор. По одним сведениям, весной (или летом} 1942 г. он благодаря содействию германского посла в Турции все же смог побывать в Берлине во время встречи эмигрантских лидеров, на которой попытался возглавить туркестанскую организацию, по другим — вообще не появлялся там63. Согласно его собственным воспоминаниям, он был приглашен в Германию лишь в 1943 г., жил в респектабельной берлинской гостинице «Adlon» и вел работу среди военнопленных-мусульман64. Этот факт подтверждал в своих показаниях попавший в советский плен немецкий офицер, ученый-тюрколог65. По свидетельству советских авторов (один из них бывший разведчик), Тоган тогда вел переговоры с генералом Власовым — в 1943 г. шло формирование мусульманской дивизии, для чего в лагерях военнопленных с представителями различных народов проводилась соответствующая работа66.
В мае 1944 г. Тоган был арестован в Турции и осужден на длительное заключение «за попытку государственного переворота». Через 15 месяцев его, однако, освободили. Приговор был отменен. Но когда в сентябре 1945 г. в Стамбуле начался следующий судебный процесс, Тогану вновь предъявили обвинения в тайной антиправительственной деятельности, подстрекательстве турок к смуте, в антикемалистской пропаганде и т.п. В показаниях на процессе Тоган говорил, что тайное общество было создано лишь для того, чтобы объединить находившихся в Турции туркестанцев и подготовить кадры для туркестанского правительства в случае поражения СССР. Одна из его непосредственных задач состояла в помощи советским военнопленным-мусульманам, находившимся в Германии, и в привлечении их на сторону этого общества68. Отбыв еще почти 18-месячное тюремное заключение, Тоган в 1947 г. был оправдан судом и освобожден. Затем он продолжил научную и педагогическую деятельность.
В мемуарах, опубликованных в Стамбуле в 1969 г., перед смертью, Валидов обещал подробно рассказать и о послевоенном периоде своей жизни, но не успел. В воспоминаниях он, как и советские мемуаристы, утверждал, что Чокаев якобы был кадетом, в эмиграции поддерживал П.Н. Милюкова и именно это послужило причиной их разрыва м. Другими важными объектами критики Валидо-ва почти до последних дней его жизни были Г. Исхаки и С. Максудов.
(закл)
Деятельность Валидова «как политика и, особенно, как ученого получила всемирное признание, — пишет Р.Г. Ланда. -Какими бы ни были политические взгляды Валидова... значение его научных работ бесспорно»72. Следует, однако, различать роль Валидова как политика и как ученого-востоковеда, и в особенности как историка революции и гражданской войны. Борьба за главенство среди эмигрантских мусульманских лидеров существенно отразилась на тех их работах, в которых рассматривались вопросы истории революции и гражданской войны в России. На это по-прежнему почти не обращается внимание в современной историографии.
Память
В 1992 году именем Заки Валиди названа уфимская республиканская библиотека им. Крупской. В 2008 году его именем названа улица в Уфе (бывшая улица Фрунзе).
В связи со 120-летием со дня рождения Международной организацией по совместному развитию тюркской культуры и искусства (ТЮРКСОЙ) 2010 год объявлен годом Ахмет-Заки Валиди[3][4].
В башкирском издательстве «Китап» вышла его книга «История башкир»[5]
26 августа 2010 года был открыт парк имени Ахмет-Заки Валиди в районе Кечиорен, Анкара, Турция