Смекни!
smekni.com

Нравственный выбор героев в Великой Отечественной войне (стр. 4 из 4)

Алексей Ястребов, готовясь к бою, к встречи лицом к лицу с врагом, не может отказать человеку в человеческом, не может думать о немцах «иначе, как о людях, которых он знал или не знал—безразлично…». И потому-то, оказавшись свидетелем рукопашной схватки, в которой курсант убил фашиста штыком, Алексей ужаснулся случившемуся и почти возненавидел своего товарища. Ведь враг для него—пока что понятие абстрактное, а перешагнуть извечный человеческий закон «не убий» не так-то оказывается просто! Потом в Ястребове проснется чувство святой и справедливой ненависти и мести.

Через все то, странное и трагичное, с чем в первые же дни столкнула его война, необходимо было пройти герою К. Воробьева. Да и не только через это, но и через собственную стыдную слабость: когда танковый десант уничтожал остатки роты, Алексей Ястребов, растерявшийся, опустошенный, подавленный, спрятался в воронке. Алексей Ястребов—не будем закрывать на это глаза—струсил, совершил непростительный по законам военного времени поступок. Недаром в финале повести, обуреваемый разноречивыми чувствами—« оторопелым удивлением перед тем, чему был свидетелем в эти пять дней», «тайной радостью тому, что остался жив», «ребяческой обидой на то, что никто не видел, как он сжег танк», Ястребов, идя к своим, испытывает «безотчетную боязнь этой встречи». Но сразу, в первые минуты боя, он не осознает своего поступка, не сможет применить к себе те мерки, которыми как командир меряет поступки своих товарищей: «А ведь он дезертир!.. Он трус и изменник!—внезапно и чутко догадался Алексей, ничем еще не связывая себя с курсантом (который прятался вместе с ним в воронке). Там бой, а он…»

Но вот что интересно. Писатель не спешит строго осудить своего героя, как судит своих персонажей, например, Василь Быков, для которого любое, незначительное даже, отступление от жестких норм и принципов ведет к непременному дальнейшему внутреннему падению героев.

К.Воробьев дает возможность Ястребову исправиться, искупить свою вину.

И здесь нет противоречия. И тот и другой художник, исследуя характеры, идут за жизненной и психологической правдой. Быковские персонажи, нарушив те или иные нормы, пытаются всячески себя оправдать, найти смягчающие обстоятельства. Вспомним хотя бы Рыбака, мечтающего «вывернуться», перехитрить «судьбу» и немцев, а потом сполна «рассчитаться с этими сволочами». К чему приводит такая «хитрость», мы видим в финале повести «Сотников». (Во многом таков же, кстати, и воробьевский курсант, с которым Ястребов прячется в воронке. Он тоже пытается внутренне оправдать себя: «Не надо, товарищ лейтенант! Мы ничего не сможем… Нам надо остаться живыми, слышите? Мы их, гадов, потом всех… Вот увидите! Мы их потом всех, как вчера ночью! — исступленно просил курсант и медленно, заклинающе нес ладонь ко рту Алексея…»)

Алексей же Ястребов судит себя. Судит судом собственной совести, самым строгим и нелицеприятным судом. И потому он находит в себе силы выстоять. Мы видим, как открылась ему «неожиданное и незнакомое явление мира, в котором не стало ничего малого, далекого и непонятного. Теперь все, что когда-то уже было и могло еще быть, приобрело в его глазах новую, громадную значимость, близость и сокровенность,--и все это—бывшее, настоящее и грядущее—требовало к себе предельно бережного внимания и отношения. Он почти физически ощутил, как растаяла в нем тень страха перед собственной смертью. Теперь она стояла перед ним как дальняя и безразличная ему родня-нищенка, но рядом с ним и ближе к нему встало его детство, дед Матвей, Бешеная лощина…»

Да, немало пришлось испытать Ястребову, прежде чем открылось ему это «неожиданное и незнакомое» явление мира. Жизнь безжалостно разрушала многое из того, что казалось таким дорогим, вечным и незыблемым. Но она же давала ему и нечто гораздо большее—прозрение, глубокое осознание происходящего, давала единственно верные ответы на волновавшие его вопросы. Совершив проступок (спрятался в воронке), Алексей впоследствии возрождается, он не бежит с войны, а становится героем, сражаясь один на один с немецким танком.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ.

Тема морали, нравственных исканий активно разрабатывается всей нашей литературой. Но особенно, пожалуй, значительны здесь достижения в прозе о войне. Именно война с ее трагизмом и героизмом, с ее нечеловечески тяжелой повседневностью, с предельной поляризацией добра и зла, с ее кризисными ситуациями, в которые то и дело попадает человек и в которых наиболее ярко высвечиваются его основные человеческие качества, дает художникам слова богатейший материал для освещения нравственных, этических проблем.

Война не обошла никого. Она затронула каждого, кто жил в России в это страшное время. Миллионы людей очутились в ситуации, когда необходимо было сделать выбор, при этом каждому приходилось выбирать самому, сообразно своим нравственным навыкам, своей совести. И было много таких, которые не выдерживали испытания войной (такие, как Гуськов, Рыбак). Но были и те, кто не отступил, прошел войну до конца, совершил подвиг, стал героем (Сотников, Сашка). И этот подвиг, как бы внешне «незначительно» он ни выглядел, обусловлен нравственным миром человека, его внутренней человеческой сущностью, его пониманием своей личной ответственности—ответственности перед людьми, перед Родиной, перед собственной совестью.

«Во время войны,-- писал В. Быков,--как никогда ни до, ни после нее, обнаружилась важность человеческой нравственности, незыблемость основных моральных критериев. Не нужно много говорить о том, какую роль тогда играли и героизм и патриотизм. Но разве только они определяли социальную значимость личности, поставленной нередко в обстоятельства выбора между жизнью и смертью? Как известно, это очень нелегкий выбор, в нем раскрывается вся социально-психологическая и нравственно-этическая суть личности».

Список использованной литературы:

1. И.А. Панкеев. «Валентин Распутин».—М.: Просвещение, 1990

2. Журавлев «Память пылающих лет».—М.: Просвещение, 1985

3. Н.Л. Крупина, Н.А. Соснина «Сопричастность времени».—М.: 1992

4. Ф.Ф. Кузнецов «Современная советская проза».—М.: 1986

5. «Литература в школе» 3’99

6. статья Лазарева