Артем нажимал на подвешенный к перекладине рычаг, раздувавший кожаные мехи.
Машинист, добродушно усмехаясь себе в бороду, говорил:
- Мастеровому на селе сейчас, не пропасть, работа найдется, хоть завались. Вот подработаем недельку-другую, и, пожалуй, сальца и мучицы своим послать сможем. У мужичка, сынок, кузнец всегда в почете. Откормимся здесь, как буржуи, хе-хе. А Захар-то особь статья, он больше по крестьянству придерживается, закопался в землю с дядькой своим. Что ж, оно, пожалуй, понятно. У нас с тобой, Артем, ни кола ни двора, горб да рука, как говорится, вековая пролетарская, хе-хе, а Захар пополам разделился, одна нога на паровозе, другая в деревне. - Он потрогал щипцами раскаленный кусок железа и добавил уже серьезно, задумчиво: - А наше дело табак, сынок. Ежели немцев не попрут вскорости, придется нам в Екатеринослав аль в Ростов навертывать, а то возьмут за жабры и подвесят между небом и землей, как пить дать.
- Да, - пробурчал Артем.
- Как наши там держатся, не пристают ли к ним гайдамаки?
- Да, папаша, кашу заварили, теперь от дома отрекайся.
Машинист выхватил из горна голубоватый жаркий кусок и быстро положил его на наковальню:
- А ну, сыночек, стукни!
Артем схватил тяжелый молот, стоявший у наковальни, с силой взмахнул им над головой и ударил. Сноп ярких искр с легким шуршащим треском разбрызгался по кузне, осветив на мгновенье ее темные углы.
Политовский поворачивал раскаленный кусок под мощные удары, и железо послушно плющилось, как размякший воск.
В раскрытые ворота кузни дышала теплым ветром темная ночь.
Озеро внизу - темное, громадное; сосны, охватившие его со всех сторон, кивают могучими головами.
"Как живые", - думает Тоня; Она лежит на покрытой травой выемке на гранитном берегу. Высоко наверху, за выемкой, бор, а внизу, сейчас же у подножия отвеса, озеро. Тень от обступивших скал делает, края озера еще более темными.
Это любимый уголок Тони. Здесь, в версте от станции, в старых каменоломнях, в глубоких заброшенных котлованах, забили родники, и теперь образовалось три проточных озера. Внизу, у спуска к озеру, слышен плеск. Тоня поднимает голову и, раздвинув рукою ветви, смотрит вниз: от берега на середину озера сильными бросками плывет загорелое изгибающееся тело. Тоня видит смуглую спину и черную голову купающегося. Он фыркает, как морж, разрезая воду короткими саженками, переворачивается, кувыркается, ныряет и, наконец, устав, ложится на спину, зажмурив глаза от яркого солнца, замирает, распластав руки и чуть изогнувшись. Тоня опустила ветку. "Ведь это неприлично", - насмешливо подумала она и принялась за чтение.
Увлеченная книгой, данной ей Лещинским, Тоня не заметила, как кто-то перелез через гранитный выступ, отделявший площадку от бора, и, только когда на книгу из-под ноги перелезавшего упал камешек, вздрогнув от неожиданности, подняла голову и увидела стоявшего на площадке Павку Корчагина. Он стоял, удивленный неожиданной встречей, и, тоже смущенный, собирался уйти.
"Это он сейчас купался", - догадалась Тоня, взглянув на Павкины мокрые волосы.
- Что, испугал вас? Не знал, что вы здесь, так что невзначай сюда. - И, проговорив это, Павка взялся рукой за выступ. Он тоже узнал Тоню.
- Вы мне не мешаете. Если хотите, можем даже поговорить о чем-нибудь.
Павка с удивлением глядел на Тоню:
- О чем же мы с вами говорить будем? Тоня улыбнулась.
- Ну, чего же вы стоите? Можете сесть, вот здесь. - И она указала на камень. - Скажите, как вас зовут?
- Я Павка Корчагин.
- А меня зовут Тоня. Вот мы и познакомились. Павка смущенно мял кепку.
- Так вас зовут Павкой? - прервала молчание Тоня. - А почему Павка? Это некрасиво звучит, лучше Павел. Я вас так и буду называть. А вы часто сюда ходите... - Она хотела сказать: купаться, но, не желая открыть, что видела его купающимся, добавила: - Гулять?
- Нет, не часто, как случается свободное время, - ответил Павел.
- А вы где-нибудь работаете? - допытывалась Тоня.
- Кочегаром на электростанции.
- Скажите, где вы научились так мастерски драться? - задала вдруг неожиданный вопрос Тоня.
- А вам-то что до моей драки? - недовольно буркнул Павел.
- Вы не сердитесь, Корчагин, - проговорила она, чувствуя, что Павка недоволен ее вопросом. - Меня это очень интересует. Вот это был удар! Нельзя бить так немилосердно. - И она расхохоталась.
- А вам что, жалко? - спросил Павел.
- Ну нет, вовсе не жалко, наоборот, Сухарько получил по заслугам. А мне эта сценка доставила много удовольствия. Говорят, что вы часто деретесь.
- Кто говорит? - насторожился Павел.
- Ну вот Виктор Лещинский говорит, что вы профессиональный забияка.
Павел потемнел.
- Виктор - сволочь, белоручка. Пусть скажет спасибо, что ему тогда не попало. Я слыхал, как он обо мне говорил, только не хотелось рук марать.
- Зачем вы так ругаетесь, Павел? Это нехорошо, - перебила его Тоня.
Павел нахохлился.
"Какого лешего я с этой чудачкой разговорился? Ишь командует: то ей "Павка" не нравится, то "не ругайся", - думал он.
- Почему вы злы на Лещинского? - спросила Тоня.
- Барышня в штанах, панский сыночек, душа из него вон! У меня на таких руки чешутся: норовит на пальцы наступить, потому что богатый и ему все можно, а мне на его богатство плевать; ежели затронет как-нибудь, то сразу и получит все сполна. Таких кулаком и учить, - говорил он возбужденно.
Тоня пожалела, что затронула в разговоре имя Лещинского. Этот парень имел, видно, старые счеты с изнеженным гимназистом, и она перевела разговор на более спокойную тему: начала расспрашивать Павла о его семье и работе.
Незаметно для себя Павел стал подробно отвечать на расспросы девушки, забыв о своем желании уйти.
- Скажите, почему вы не учились дальше? - спросила Тоня.
- Меня из школы выперли.
- За что? Павка покраснел.
- Я попу в тесто махры насыпал, - ну, меня и вытурили. Злой был поп, жизни от него не было. - И Павел обо всем рассказал ей.
Тоня с любопытством слушала. Он забыл свое смущение, рассказывал ей, как старый знакомый, о том, что не вернулся брат; никто из них и не заметил, как в дружеской, оживленной беседе они просидели на площадке несколько часов. Наконец Павка опомнился и вскочил:
- Ведь мне на работу уже пора. Вот заболтался, а мне котлы разводить надо. Теперь Данило волынку подымет. - И он беспокойно заговорил: - Ну, прощайте, барышня, теперь мне надо во весь карьер жарить в город.
Тоня быстро поднялась, надевая жакет:
- Мне тоже пора, пойдемте вместе.
- Ну нет, я бегом, вам со мной не с руки.
- Почему? Мы побежим вместе, вперегонку: посмотрим, кто быстрей.
Павка пренебрежительно посмотрел на нее:
- Вперегонку? Куда вам со мной!
- Ну увидим, давайте сначала выберемся отсюда.
Павел перескочил камень, подал Тоне руку, и они выбежали в лес на широкую ровную просеку, ведущую к станции.
Тоня остановилась у середины дороги.
- Ну, сейчас побежим: раз, два, три. Ловите! - И сорвалась вихрем вперед. Быстро-быстро замелькали подошвы ботинок, синий жакет развевался от ветра.
Павел помчался за ней. "В два счета догоню", - думал он, летя за мелькающим жакетом, но догнал ее лишь в конце просеки, недалеко от станции. С размаху набежал и крепко схватил за плечи.
- Есть, попалась птичка! - закричал весело, задыхаясь.
- Пустите, больно, - защищалась Тоня.
Стояли оба, запыхавшиеся, с колотившимися сердцами, и выбившаяся из сил от сумасшедшего бега Тоня чуть-чуть, как бы случайно, прижалась к Павлу и от этого стала близкой. Было это одно мгновенье, но запомнилось.
- Меня никто догнать не мог, - говорила она, освободившись от его рук.
Сейчас же расстались. И, махнув на прощанье кепкой, Павел побежал в город.
Когда Павел открыл дверь в кочегарку, возившийся уже у топки Данило, кочегар, сердито обернулся:
- Ты бы еще позднее пришел. Что, я за тебя растапливать буду, что ли?
Но Павка весело, хлопнул кочегара по плечу и примирительно сказал:
- В один момент, старик, топка будет в ходу. - И завозился у сложенных в штабеля дров.
К полуночи, когда Данило, лежа на дровах, разразился лошадиным храпом, Павел, облазив с масленкой весь двигатель, вытер паклей руки и, вытащив из ящика шестьдесят второй выпуск "Джузеппе Гарибальди", углубился в чтение захватывающего романа о бесконечных приключениях легендарного вождя неаполитанских "краснорубашечников" Гарибальди.
"Посмотрела она на герцога своими прекрасными синими глазами..."
"А у этой тоже синие глаза, - вспомнил Павел. - Она особенная какая-то, на тех, богатеньких, не похожа, - думал он, - и бегает, как черт".
Углубившись в воспоминания о дневной встрече, Павел не слышал нарастающего шума двигателя; тот дрожал от напряжения, громадный маховик бешено вертелся, и бетонная платформа, на которой стоял он, нервно вздрагивала.
Павка метнул взглядом на манометр: стрелка на несколько делений перемахнула вверх за сигнальную красную линию!
- Ах ты черт! - сорвался Павел с ящика и бросился к отводящему пар рычагу, повернул его два раза, н за стеной кочегарки сипло зашипел выпускаемый из отводной трубы в реку пар. Опустив вниз рычаг, Павка перевел ремень на колесо, двигающее насос.
Павел оглянулся на Данилу: тот безмятежно спал, широко разинув рот, и выводил носом жуткие звуки.
Через полминуты стрелка манометра возвратилась на старое место.
Расставшись с Павлом, Тоня направилась домой. Она думала о только что прошедшей встрече с этим черноглазым юношей и, сама того не сознавая, была рада ей.
"Сколько в нем огня и упорства! И он совсем не такой грубиян, как мне казалось. Во всяком случае, он совсем не похож на всех этих слюнявых гимназистов..."
Он был из другой породы, из той среды, с которой до сих пор Тоня близко не сталкивалась.
"Его можно приручить, - думала она, - и это будет интересная дружба".
Подходя к дому, Тоня увидела сидящих в саду Лизу Сухарько, Нелли и Виктора Лещинских. Виктор читал. Они, видимо, ожидали ее.