Творчеству поэта 20-30-х годов уделяется гораздо меньше внимания. Это объясняется, с одной стороны, малым объемом текстов, с другой - неоднородностью художественного уровня его лирики последних лет, где наряду со стихотворениями, интересными с точки зрения формы и содержания, встречаются откровенно слабые отрывки, производящие впечатление неотредактированного "сырого материала".
Эволюция поэтического стиля В. Шершеневича 1922 - 1926 гг. представляет собой отход от поэтики авангарда (футуризма и имажинизма) и возвращение к более традиционной линии. Такая поэтическая капитуляция яростного пропагандиста новой поэзии в самых радикальных ее формах объясняется, прежде всего, веянием времени, поворотом к классицистическому стилю мышления, "огосударствлением" литературы. Литературную ситуацию 20-х годов очень точно характеризует Г. Белая: "Приятие классики новой властью диктовалось не заботой о преемственности, а, прежде всего, тем, что партия боялась модернизации культуры, самой динамичности этого процесса. "[40]
Однако было бы неверно думать, что позиция В. Шершеневича-поэта обусловлена только политической конъюнктурой. Об обратном свидетельствуют и стихотворные тексты, в которых, за редким исключением, сквозит растерянность и боль от осознания исторической ситуации, но не политическая правоверность, и теоретические работы, где В. Шершеневич ратует за отделение искусства от государства, что, конечно, идет в разрез с генеральным направлением развития пролетарской поэзии. У теоретика имажинизма были и личные причины смены поэтических настроений: катастрофы личного плана, которые буквально преследуют поэта на протяжении двадцатых годов (самоубийство жены Юлии Дижур), и все более проясняющееся осознание собственной творческой несостоятельности. Новое художественное задание потребовало совершенно иной, не футуристической тональности, что косвенно свидетельствует о неорганичности футуро-имажинистского периода в творчестве В. Шершеневича. В его лирике последнего периода творчества причудливо сочетаются традиционный и авангардный взгляды на мир
Из произведений поэта 20 - 30-х годов нам доступны следующие тексты: поэмы из коллективного сборника имажинистов "Кооперативы веселья": "Песнь песней", "Слезы кулак зажать", "Перемирье с машинами", "Я минус все", "Завещание"; последний поэтический сборник В. Шершеневича "Итак итог" (1926), посвященный памяти жены поэта Юлии Дижур, в который вошла лирика 1922-1926 гг.; весьма немногочисленные стихотворения, написанные в период с 1926 по 1935 годы. Эти тексты очень неоднородны как в плане поэтики, так и в плане художественности. Если классифицировать их по принципу соотношения авангардности \ традиционности (по тематике, лексике, соотношению ритма и метра и способу рифмовки), то можно выделить следующие блоки:
1. Футуристические (имажинистские) произведения: "Песнь песней", "Слезы кулак зажать", "Вразумительный результат", "Под кирпичом губ", "Казначей плоти", "Процент за боль" и др.
2. Футуристические по ритмике и способу рифмовки, с элементами лексики и смысловыми обертонами, нехарактерными для авангардной парадигмы: например, "Я минус все", "Выразительная, как обезьяний зад".
3. Произведения, с традиционным ритмическим строем, но авангардной рифмовкой (по согласным) и сложным сочетанием авангардных и традиционных мотивов. ("Итак итог", "Белый от луны, вероятно" и тд.).
4. Тексты, ориентированные на поэтику символизма и акмеизма. ("Украина", "На соленом жаргоне", "В часы серебряных прибоев…").
Представленная классификация показывает, что поворот от футуризма к традиции произошел не мгновенно и не без борьбы разнонаправленных и, порой, несовместимых тенденций в одном сборнике, образе, слове, поэтическом сознании.
При сравнении сборника "Лошадь как лошадь" и последующих произведений В. Шершеневича обращает на себя внимание, что и традиционная, и футуристическая линия его стихотворений теперь носят как бы более общий, усредненный характер. Футуристическая составляющая ориентируется на "футуризм вообще", метафорические модели и приемы становятся гораздо менее разнообразными, в основном в упрощенном виде повторяют прежние находки. Что касается традиционной линии, то на фоне усредненного фона особенно резко выделяется "есенинский пласт". Такой поворот от В. Маяковского к С. Есенину, конечно, не случаен. Именно есенинский стиль отвечает новым требованиям лиричности и исповедальности. В отличие от лирического героя В. Маяковского, который находится в процессе борьбы с миром, не принимает его таким, каков он есть, герой С. Есенина даже в трагичных положениях (предчувствие близкой смерти, ощущение собственной ненужности на земле, опустошенность души, прощание с молодостью) стремится не утратить внутреннюю гармонию. Возможно, именно стремление стабилизировать личность, представляемую ранее как "каталог образов" толкает В. Шершеневича на освоение "словесной походки" и чуждого ему мировоззрение
Этот диалог носит довольно драматичный характер. Нельзя забывать о сложных личных взаимоотношениях имажинистского окружения и С. Есенина.
Для В. Шершеневича С. Есенин - это, прежде всего, певец деревни и природного начала.В. Шершеневич абсолютизирует его "деревенскую ипостась" (что, конечно, обедняет поэтическое наследие поэта, где тема деревни связана с целым комплексом иных проблем, тем и мотивов). Лирический герой В. Шершеневича противопоставляется герою С. Есенина как защитник и апологет города - царства разума, оплота цивилизации в противовес хищной деревне. Вот, что он пишет о деревне в стихотворении "Завещание", посвященном С. Есенину:
О проклятая! С цветами, с лучиной, с корою
И с котомкой мужицких дум!
Лучше с городом вместе умру я,
Чем деревне ключи от поэм передам. [41]
Не трудно заметить изначальную надуманность, ненатуральность такого конфликта: если для С. Есенина гибель деревни, победа "стальной конницы" представлялась суровой реальностью, то для В. Шершеневича защита города - всего лишь риторический прием, способ дискредитировать противника:
Однако сражаясь с певцом деревни, В. Шершеневич выбирает его же образное "оружие". Так, отношение В. Шершеневича к машинам и современным реалиям города повторяет отношения С. Есенина к растениям и животным
Посмотрите, уже за углом
опадают вывесок листья
Не мелькнут светлякам реклам. [42]
Сам видал я вчера за Таганкою,
Как под уличный выбрет и вой
Мне проржав перегудкою звонкою
С голодухи свалился трамвай.
На бок пал и брыкался колесами.
Грыз беззубою мордой гранит; [43]
Образный строй и тональность этих стихотворений ближе скорее к "маленьким поэмам" С. Есенина, чем к творчеству В. Маяковского,
Гораздо более сложным и неоднозначным представляется отношение к поэтической позиции С. Есенина в произведениях, на прямую к нему не обращенных, но несущих отпечаток его творческой индивидуальности. Таким скрытым диалогом представляется нам поэма "Я минус все " (1920).
На первый взгляд, поэма носит имажинистский характер, что подразумевает влияние В. Маяковского. Действительно, в ней мы найдем много футуристических черт, к которым относятся и наукообразное заглавие, и агрессивный тон, столь свойственный русскому футуризму ("втиснет когти в бумагу газетный станок, из-под когтей брызнет кровью юмор"… "С обручальным кольцом веревки вкруг шеи // закачайся, оскаленный ужас"…[44]) На первый взгляд кажется, что этому произведению присущ эклектизм - чисто механическое соположение разнородных поэтических текстов. Сравните:
И плыли женщины по руслам строк
Баржами, груженными доверху,
А они выверяли раскрытым циркулем ног,
Сколько страсти в душе у любовника. [45]
И
Выбрел в поле я, выбрел в поле
С профилем точеного карандаша
Гладил ветер, лаская и холя,
У затона усы камыша. [46]
Нам, однако, представляется подобное сопоставление не проявлением поэтической небрежности, или даже дурного вкуса, но сознательным сравнением двух мировоззренческих позиций: естественной и маскарадно-опереточной (футуристической). Лирический герой стихотворения стремится осознать причину жизненного краха ("никого нет, кому было б со мной по дороге"[47]). В поисках ответа он обращается к богу, совмещая в своей молитве мотивы "Москвы кабацкой" С. Есенина и богоборческие тенденции В. Маяковского. Интересно отметить, что трагедия героя состоит не только в отчужденности и одиночестве, но и в своеобразной поэтической немоте, невозможности высказаться ("все, что мог, рассказал я начерно, набело ты другим позволь"[48]). Ответ, полученный от Бога, в духе футуризма трактуется отрицательно, но, в сущности, выражает действительную причину трагедии героя:
Не нужны, не нужны в раю мне
Праведники из оперетт. [49]
Маска гаера, шута, которая на протяжении всего жизненного пути выражала творческое кредо В. Шершеневича, теперь становится ненавистна лирическому герою. Кстати, Георгий Гаер - один из псевдонимов поэта.
Интересно отметить, что с этой поэмой по-своему перекликается поэма С. Есенина "Черный человек". Так, Черный человек, в котором некоторые исследователи видят черты В. Шершеневича, говорит, что "казаться улыбчивым и простым - // самое высшее в мире искусство"[50], правда, переадресовывая эти слава лирическому герою С. Есенина.