Эти знакомые слова показались внезапно так умны, так новы и справедливы Альберту, что он перестал играть и, стараясь не двигаться, поднял руки и глаза к небу. Он чувствовал себя прекрасным и счастливым. Несмотря на то, что в зале никого не было, Альберт выпрямил грудь и, гордо подняв голову, стоял на возвышении так, чтобы все могли его видеть. Вдруг чья‑то рука слегка дотронулась до его плеча; он обернулся и в полусвете увидал женщину. Она печально смотрела на него и отрицательно покачала головой. Он тотчас же понял, что то, что он делал, было дурно, и ему стало стыдно за себя. "Куда же?" спросил он ее. Она еще раз долго, пристально посмотрела на него и печально наклонила голову. Она была та, совершенно та, которую он любил, и одежда ее была та же, на полной белой шее была нитка жемчугу, и прелестные руки были обнажены выше локтя. Она взяла его за руку и повела вон из залы. "Выход с той стороны", ‑ сказал Альберт; но она, не отвечая, улыбнулась и вывела его из залы. На пороге залы Альберт увидал луну и воду. Но вода не была внизу, как обыкновенно бывает, а луна не была наверху: белый круг в одном месте, как обыкновенно бывает. Луна и вода были вместе и везде ‑ и наверху, и внизу, и сбоку, и вокруг их обоих. Альберт вместе с нею бросился в луну и воду и понял, что теперь можно ему обнять ту, которую он любил больше всего на свете; он обнял ее и почувствовал невыносимое счастье. "Уж не во сне ли это?" ‑ спросил он себя. Но нет! это была действительность, это было больше, чем действительность: это было действительность и воспоминание. Он чувствовал, что то невыразимое счастье, которым он наслаждался в настоящую минуту, прошло и никогда не воротится. "О чем же я плачу?" ‑ спросил он у нее. Она молча, печально посмотрела на него. Альберт понял, что она хотела сказать этим. "Да как же, когда я жив", ‑ проговорил он. Она, не отвечая, неподвижно смотрела вперед. "Это ужасно! Как растолковать ей, что я жив", ‑ с ужасом подумал он. Боже мой! да я жив, поймите меня! ‑ шептал он.
"Он лучший и счастливейший", ‑ говорил голос. Но что‑то все сильнее и сильнее давило Альберта. Было ли то луна и вода, ее объятия или слезы ‑ он не знал, но чувствовал, что не выскажет всего, что надо, и что скоро все кончится.
Двое гостей, выходившие от Анны Ивановны, наткнулись на растянувшегося на пороге Альберта. Один из них вернулся и вызвал хозяйку.
‑ Ведь это безбожно, ‑ сказал он, ‑ вы могли этак заморозить человека.
‑ Ах, уж этот мне Альберт, ‑ вот где сидит, ‑ отвечала хозяйка. ‑ Аннушка! положите его где‑нибудь в комнате, ‑ обратилась она к служанке.
‑ Да я жив, зачем же хоронить меня? ‑ бормотал Альберт, в то время как его, бесчувственного, вносили в комнаты.
28 февраля 1858 г.