- У костоломки есть такой винт сверху, так он сломался. А я виноват? Он меня выпер. "Дубина, - говорит, - стоеросовая, получи, - говорит, - пять по мягкому и опять приходи..."
- А вот узнать бы, кто сечет, может, наш же брат студент и сечет. Так договориться заранее, грошей по пять с носу собрать и сунуть...
- Когда жиру много, накалять зубец не след, все одно в жиру остынет. Ты щипчики возьми и сало слегка отдери...
- Так ведь поножи господа бога для ног, они пошире будут и на клиньях, а перчатки великомученицы - на винтах, это для руки специально, понял?
- Смехота, братья! Захожу, гляжу - в цепях-то кто? Фика Рыжий, мясник с нашей улицы, уши мне все пьяный рвал. Ну, держись, думаю, уж порадуюсь я...
- А Пэкора Губу как с утра монахи уволокли, так и не вернулся. И на экзамен не пришел.
- Эх, мне бы мясокрутку применить, а я его сдуру ломиком по бокам, ну, сломал ребро. Тут отец Кин меня за виски, сапогом под копчик, да так точно, братья, скажу вам - света я невзвидел, до се больно. "Ты что, - говорит, - мне матерьял портишь?"
Смотрите, смотрите, друзья мои, думал Румата, медленно поворачивая голову из стороны в сторону. Это не теория. Этого никто из людей еще не видел. Смотрите, слушайте, кинографируйте... и цените, и любите, черт вас возьми, свое время, и поклонитесь памяти тех, кто прошел через это! Вглядывайтесь в эти морды, молодые, тупые, равнодушные, привычные ко всякому зверству, да не воротите нос, ваши собственные предки были не лучше...
Его заметили. Десяток пар всякого повидавших глаз уставился на него.
- Во, дон стоят. Побелели весь.
- Хе... Так благородные, известно, не в привычку...
- Воды, говорят, в таких случаях дать, да цепь коротка, не дотянуть...
- Чего там, оклемаются...
- Мне бы такого... Такие про что спросишь, про то и ответят...
- Вы, братья, потише, не то как рубанет... Колец-то сколько... И бумага.
- Как-то они на нас уставились... Отойдем, братья, от греха.
Они группой стронулись с места, отошли в тень и оттуда поблескивали осторожными паучьими глазками. Ну, хватит с меня, подумал Румата. Он примерился было поймать за рясу пробегающего монаха, но тут заметил сразу трех, не суетящихся, а занятых делом на месте. Они лупили палками палача: видимо, за нерадивость. Румата подошел к ним.
- Во имя господа, - негромко сказал он, брякнув кольцами.
Монахи опустили палки, присмотрелись.
- Именем его, - сказал самый рослый.
- А ну, отцы, - сказал Румата, - проводите к коридорному смотрителю.
Монахи переглянулись. Палач проворно отполз и спрятался за баком.
- А он тебе зачем? - спросил рослый монах.
Румата молча поднял бумагу к его лицу, подержал и опустил.
- Ага, - сказал монах. - Ну, я нынче буду коридорный смотритель.
- Превосходно, - сказал Румата и свернул бумагу в трубку. - Я дон Румата. Его преосвященство подарил мне доктора Будаха. Ступай и приведи его.
Монах сунул руку под клобук и громко поскребся.
- Будах? - сказал он раздумчиво. - Это который же Будах? Растлитель, что ли?
- Не, - сказал другой монах. - Растлитель - тот Рудах. Его и выпустили еще ночью. Сам отец Кин его расковал и наружу вывел. А я...
- Вздор, вздор! - нетерпеливо сказал Румата, похлопывая себя бумагой по бедру. - Будах. Королевский отравитель.
- А-а... - сказал смотритель. - Знаю. Так он уже на колу, наверное... Брат Пакка, сходи в двенадцатую, посмотри. А ты что, выводить его будешь? - обратился он к Румате.
- Естественно, - сказал Румата. - Он мой.
- Тогда бумажечку позволь сюда. Бумажечка в дело пойдет. - Румата отдал бумагу.
Смотритель повертел ее в руках, разглядывая печати, затем сказал с восхищением:
- Ну и пишут же люди! Ты, дон, постой в сторонке, подожди, у нас тут пока дело... Э, а куда этот-то подевался?
Монахи стали озираться, ища провинившегося палача. Румата отошел. Палача вытащили из-за бака, снова разложили на полу и принялись деловито, без излишней жестокости пороть. Минут через пять из-за поворота появился посланный монах, таща за собой на веревке худого, совершенно седого старика в темной одежде.
- Вот он, Будах-то! - радостно закричал монах еще издали. - И ничего он не на колу, живой Будах-то, здоровый! Маленько ослабел, правда, давно, видать, голодный сидит...
Румата шагнул им навстречу, вырвал веревку из рук монаха и снял петлю с шеи старика.
- Вы Будах Ируканский? - спросил он.
- Да, - сказал старик, глядя исподлобья.
- Я Румата, идите за мной и не отставайте. - Румата повернулся к монахам. - Во имя господа, - сказал он.
Смотритель разогнул спину и, опустив палку, ответил, чуть задыхаясь: "Именем его".
Румата поглядел на Будаха и увидел, что старик держится за стену и еле стоит.
- Мне плохо, - сказал он, болезненно улыбаясь. - Извините, благородный дон.
Румата взял его под руку и повел. Когда монахи скрылись из виду, он остановился, достал из ампулы таблетку спорамина и протянул Будаху. Будах вопросительно взглянул на него.
- Проглотите, - сказал Румата. - Вам сразу станет легче.
Будах, все еще опираясь на стену, взял таблетку, осмотрел, понюхал, поднял косматые брови, потом осторожно положил на язык и почмокал.
- Глотайте, глотайте, - с улыбкой сказал Румата.
Будах проглотил.
- М-м-м... - произнес он. - Я полагал, что знаю о лекарствах все. - Он замолчал, прислушиваясь к своим ощущениям. - М-м-м-м! - сказал он. Любопытно! Сушеная селезенка вепря Ы? Хотя нет, вкус не гнилостный.
- Пойдемте, - сказал Румата.
Они пошли по коридору, поднялись по лестнице, миновали еще один коридор и поднялись еще по одной лестнице. И тут Румата остановился как вкопанный. Знакомый густой рев огласил тюремные своды. Где-то в недрах тюрьмы орал во всю мочь, сыпля чудовищными проклятиями, понося бога, святых, преисподнюю, Святой Орден, дона Рэбу и еще многое другое, душевный друг барон Пампа дон Бау-но-Суруга-но-Гатта-но-Арканара. Все-таки попался барон, подумал Румата с раскаянием. Я совсем забыл о нем. А он бы обо мне не забыл... Румата поспешно снял с руки два браслета, надел на худые запястья доктора Будаха и сказал:
- Поднимайтесь наверх, но за ворота не выходите. Ждите где-нибудь в сторонке. Если пристанут, покажите браслеты и держитесь нагло.
Барон Пампа ревел, как атомоход в полярном тумане. Гулкое эхо катилось под сводами. Люди в коридорах застыли, благоговейно прислушиваясь с раскрытыми ртами. Многие омахивались большим пальцем, отгоняя нечистого. Румата скатился по двум лестницам, сбивая с ног встречных монахов, ножнами мечей проложил себе дорогу сквозь толпу выпускников и пинком распахнул дверь камеры, прогибающуюся от рева. В мятущем свете факелов он увидел друга Пампу: могучий барон был распят на стене вниз головой. Лицо его почернело от прилившей крови. За кривоватым столиком сидел, заткнув уши, сутулый чиновник, а лоснящийся от пота палач, чем-то похожий на дантиста, перебирал в железном тазу лязгающие инструменты.
Румата аккуратно закрыл за собой дверь, подошел сзади к палачу и ударил его рукояткой меча по затылку. Палач повернулся, охватил голову и сел в таз. Румата извлек из ножен меч и перерубил стол с бумагами, за которым сидел чиновник. Все было в порядке. Палач сидел в тазу, слабо икая, а чиновник очень проворно убежал на четвереньках в угол и прилег там. Румата подошел к барону, с радостным любопытством глядевшему на него снизу вверх, взялся за цепи, державшие баронские ноги, и в два рывка вырвал их из стены. Затем он осторожно поставил ноги барона на пол. Барон замолчал, застыл в странной позе, затем рванулся и освободил руки.
- Могу ли я поверить, - снова загремел он, вращая налитыми кровью белками, - что это вы, мой благородный друг?! Наконец-то я нашел вас!
- Да, это я, - сказал Румата. - Пойдемте отсюда, мой друг, вам здесь не место.
- Пива! - сказал барон. - Где-то здесь было пиво. - Он пошел по камере, волоча обрывки цепей и не переставая громыхать. - Полночи я бегал по городу! Черт возьми, мне сказали, что вы арестованы, и я перебил массу народу! Я был уверен, что найду вас в этой тюрьме! А, вот оно!
Он подошел к палачу и смахнул его, как пыль, вместе с тазом. Под тазом обнаружился бочонок. Барон кулаком выбил дно, поднял бочонок и опрокинул его над собой, задрав голову. Струя пива с клокотанием устремилась в его глотку. Что за прелесть, думал Румата, с нежностью глядя на барона. Казалось бы, бык, безмозглый бык, но ведь искал же меня, хотел спасти, ведь пришел, наверное, сюда в тюрьму за мной, сам... Нет, есть люди и в этом мире, будь он проклят... Но до чего удачно получилось!
Барон осушил бочонок и швырнул в угол, где шумно дрожал чиновник. В углу пискнуло.
- Ну вот, - сказал барон, вытирая бороду ладонью. - Теперь я готов следовать за вами. Это ничего, что я голый?
Румата огляделся, подошел к палачу и вытряхнул его из фартука.
- Возьмите пока это, - сказал он.
- Вы правы, - сказал барон, обвязывая фартук вокруг чресел. - Было бы неудобно явиться к баронессе голым...
Они вышли из камеры. Ни один человек не решился заступить им дорогу, коридор пустел за двадцать шагов.
- Я их всех разнесу, - ревел барон. - Они заняли мой замок! И посадили там какого-то отца Ариму! Не знаю, чей он там отец, но дети его, клянусь господом, скоро осиротеют. Черт подери, мой друг, вы не находите, что здесь удивительно низкие потолки? Я исцарапал всю макушку...
Они вышли из башни. Мелькнул перед глазами и шарахнулся в толпу шпион-телохранитель. Румата дал Будаху знак следовать за ними. Толпа у ворот раздалась, как будто ее рассекли мечом. Было слышно, как одни кричат, что сбежал важный государственный преступник, а другие, что "Вот он, Голый Дьявол, знаменитый эсторский палач-расчленитель".