Варлаам Петров (хирот<онисан> (1768 - 1802), архиеписк<оп> тобольский. (Прим. автора.)
Варлаам Петров (друг губернатора), через пятнадцать лет повелел сибирскому духовенству смотреть на "взыскание штрафа за небытие" как на "самонужнейшее государственное дело".
10-го июля 1786 г (Дела арх<ива> томс<кой> дух<овной> консист<ории>). (Прим. автора.)
И с этих пор в нисходящих и восходящих бумагах по духовному ведомству в Сибири начинают писать об "исповедной повинности" и об "исповедных недоимках".
Дело стало трактоваться не как религиозное, а как государственная повинность, которую духовенство должно собирать и доставлять казне, "А наипаче не запускать недоимок".
Интересы высшего и правящего духовенства в деле этом расходились с интересом приходского духовенства, которое представляло тут из себя инстанцию исполнительную, функции которой на местах "скитания небытейщиков" были, однако, очень затруднительны. Для архиереев и их консисторий было интересно, чтобы "оклады" за "небытие" достигали цифр как можно более значительных, а приходские иереи, которым надо было ездить да "съискивать", встречались с такими практическими трудностями, которые преодолевать было очень трудно, и поэтому священникам хотелось, чтобы "сыску" было как можно менее. Поэтому священники находили для себя удобнее и выгоднее не умножать числа "небытейцев", но чтобы это не сходило "небытейцам" с рук даром, - с их брали "поминки", которыми и откупались от требовательности консисторских приказных, и таким образом завели по Сибири в огромных размерах правильно организованное "попустительство".
Об этом узнали архиереи, и против попов призваны были действовать местные агенты духовной администрации и так называемые "закащики",
"Закащиками" в Сибири называли "благочинных". (Прим. автора.)
"десятильники" и "члены духовных правлений", которые все должны были наблюдать, чтобы "сыск виновных в небытии производился неослабно, как самонужнейшее государственное дело", и чтобы приходское духовенство не мирволило небытейцам.
Но когда епископы пригрозили "закащикам" - эти последние напугались и в ограждение себя от ответственности стали уверять, что "самонужнейшего дела" в Сибири совсем невозможно исполнить, и на этот счёт были представлены объяснения.
VII
Закащики объясняли, что многим крещёным людям в Сибири "невозможно отбыть исповедную повинность, потому что вблизи их жительства на весьма далёкое расстояние нет вовсе церквей, а некоторые церкви хотя постройками и окончены, но ещё не освящены и не снабжены утварью, а при других, находящихся в зело бедственном состоянии, издавна нет священников, а где есть и священники, то у тех в говейной поре не бывает ладану и вина, и совершать евхаристию ни на чём и невозможно". "А люди хотя и окрещены, но остались в первобытной дикости, и кочуют и скитаются в местах недоступных".
См. дела и духовные росписи за обозначенные годы, хранимые в архиве помещающемся в колокольне томского Алексеевского монастыря. (Прим. автора.)
Донесения "закащиков" были, конечно, не голословные, а подкреплялись точными указаниями, которых невозможно да и нет никакой нужды воспроизводить здесь во всей подробности, но для образца можно отметить, что в самой тобольской епархии, которою управлял еп. Варлаам (Петров), сделавший штраф за небытие "государственным делом", прихожане "целых многолюдных селений и деревень оставались без исповеди в течение 1758, 1759, 1760 и других годов единственно за неосвящением церквей". А сколь эти сёла и деревни были многолюдны - открывается из подробных росписей,
При тех же делах под колокольнею. (Прим. автора.)
из коих видно, например, что в слободе Белоярской, в томском и барнаульском заказах не исповедывались 2 тыс. человек, в берском остроге - 3.155 человек, в селе Тальменском - 1.645 чел., в селе Легостаевском - 1.306 чел., в селе Чингисском - 1.300, в с. Кособоковском - 1.805, в с. Космалинском - 1.874, а всего в этой одной местности тобольской епархии 13.170 человек, и хотя все они "не отбыли исповедной повинности единственно за неосвящением церквей", и стало быть отнюдь не по уклончивости, а без всякой с их стороны вины, но тем не менее "все эти 13.170 человек подверглись штрафу за небытие".
Дело в архиве колокольни томского монастыря. (Прим. автора.)
И в таком положении были застигнуты жители многих местностей сибирского края, и везде с них точно так же взыскивали штрафы и повторяли эти взыскания во второй раз и в третий, и напрасно штрафуемые хотя "не видали своей вины", но "свыклись и обошлись с положением, приемля оное как бы за перевод натуральной повинности в денежную".
Если бы кому-нибудь похотелось избавить себя от платежа денег и отбыть исповедную повинность натурою то ему для этого оставалось одно средство: ехать в город или в такое село чужого прихода, где всё церковное благочиние было в порядке, т. е. где был освящённый храм и при нём священник и причт, церковная утварь, ладан и вино, и тут надо было стать постоем на постоялом дворе и ходить к службам церковным, а потом отъисповедываться и взять в том отписку для предъявления своему закащику; но это было сопряжено с такими большими хлопотами и с такою затратою времени и денег, что не представляло крестьянину никаких выгод, а, напротив, большие убытки в сравнении с уплатою штрафа.
Притом же ещё и нельзя было рассчитывать, что если поедешь исповедаться в отдалённый чужой приход, то всё это там и отбудешь. Это не всегда удавалось. Из дел видно, что люди, пытавшиеся запастись исповедными отписками от священников чужих сёл, "ездили в эти отдалённые приходы напрасно, ибо когда они приезжали туда во время Великого поста, то не заставали там попов при своей должности, поелику они были в то время вытребованы в заказы и содержались там для объяснений в течение нескольких недель".
Вызовы же священников в заказы, как видно из тех же дел, даже "нарочито совпадали со днями постов" и были обыкновенно "последствием доносов, посылаемых в заказы от дьяконов и причетников, с очевидным расчётом сделать зло священнику, оторвав его от прихода в говейные дни, когда люди отбывают исповедную повинность".
Следовательно, сибирякам платить штраф за небытие было удобнее и выгоднее, чем исполнять требу, и это получило развитие, а начальство начало смотреть на это не только снисходительно, но даже и благосклонно как на оборот весьма небезвыгодный для государства.
VIII
При таком взгляде народились и умерли три поколения, и прирост небытейщиков был, конечно, огромным. Так, например, по духовным росписям барнаульского заказа за 1758 год, в слободе Малышевской всех жителей считалось 3.191, а когда стали вместо исповеди брать деньги, то вдруг, через четыре только года, там объявилось уже 6.949 душ (увеличилось на 3.758), в с. Чингисском было 1.307, а в 1762 г. стало уже 3.901 (более на 2.594). В Змеиногорском руднике в 1758 г. было всего 715 чел., а в 1762 показано уже 2.294 (более на 1.579) и т. д.
Естественным образом такой прирост населения в четыре года, конечно, был невозможен; но так как он фактически был налицо, то его остаётся объяснить тем, что при денежной повинности явились те люди, которые ранее, при требовании от них натуральной исповеди, укрывались.
Таким образом, как финансовое мероприятие, обложение "небытия" денежным штрафом в самом деле принесло пользу. Надо только было уметь собирать с этих людей доходы, от платежа которых они не отбегали, но сборы, однако, производились неаккуратно, и правительство стало обеспокоиваться огромною недоимкою. В делах есть указ тобольской духовной консистории от 10-го июля 1786 года, из которого видно, что "в одном заказе через пять лет небывших накоплено 75.102 души, с коих и запущено сбору 100.000 рублей". А как священники и закащики не имели средств как "донять" небытейцев, то дело опять стало клониться к тому, чтобы разделить операцию между агентами светского и духовного чина, так что духовное ведомство должно было "доставлять своевременно самые верные сведения о числе небывших у исповеди, а светские власти - распоряжаться наложением и взысканием штрафа".
С этим распоряжением ни один энергический деятель в духовной среде сначала не хотел помириться: духовным вовсе не интересно было исполнять подготовительные работы для "приказных" и предавать им живых людей, которые умели ценить оказываемые им благодеяния и выгоды, но практика показала, что духовенство не теряло своего значения для мирян, так как от них зависело: выдать небытейца или покрыть его небытие.
Уследить за тем, что станут делать теперь в Сибири с небытейцами, было невозможно; а чтобы понять эту невозможность, припомнить себе наскоро и вкратце: что такое представляло в те годы церковное благоустройство в Сибири и какого духа она имела тогда иерархов и светских сановников, бывших с теми иерархами в ладах или в контрах.
IX
В начале XVIII века, когда начался сыск небывающих у исповеди людей, в Сибири была одна епархия, которая именовалась (до 1768 года) "Сибирскою и Тобольскою". Пространство, занимаемое этою епархиею, было так велико, что одному архиерею, как бы он ни был энергичен, хорошо править ею было невозможно. Область этой епархии обнимала собою всё пространство от Уральского хребта до Берингова пролива и от Ледовитого океана до северной границы Китая и степей, где кочуют киргизы. Вдоль епархия простиралась на десять тысяч вёрст, а поперёк - более чем на три с половиною тысячи. И на всём этом страшном пространстве архиерей должен был всё окинуть своим административным взглядом и всё в церковном управлении упорядочить, и "небытейщиков сыскать", и обложить их "за небытие" штрафом, и даже произвести самое взыскание.