„Почему я хочу вернуться к своим овцам — мне известно. Потому что я знаю их, потому что люблю их и потому что с ними хлопот немного. А вот можно ли любить пустыню? Но ведь именно пустыня скрывает мое сокровище. Не сумею найти его — вернусь домой. Так уж случилось, что у меня сейчас есть и деньги, и время — так отчего бы не попробовать?"
В эту минуту он почувствовал огромную радость. Путь в пастухи ему всегда открыт. И всегда можно сделаться торговцем хрусталем. Конечно, в мире скрыто много иных сокровищ, но ведь именно ему, а не кому нибудь другому дважды приснился один и тот же сон и встретился старый царь.
Он вышел из харчевни довольный собой. Он вспомнил, что один из поставщиков товара привозил хрусталь его хозяину с караванами, пересекавшими пустыню. Сантьяго сжимал в руках Урим и Тумим — благодаря этим камням он снова решил идти к своему сокровищу.
„Я всегда рядом с тем, кто идет Своей Стезей", — вспомнились ему слова Мелхиседека.
Проще простого: пойти на торговый склад да и спросить, правда ли, что пирамиды так далеко, как говорят.
Помещение, где сидел англичанин, больше напоминало хлев, и пахло там потом, пылью, скотиной. „Стоило десять лет учиться, чтобы оказаться в такой дыре", — думал он, рассеянно перелистывая химический журнал.
Однако отступать было некуда. Надо было следовать знакам. Всю свою жизнь он посвятил тому, чтобы отыскать тот единственный язык, на котором говорит Вселенная, — для того и учился. Сначала он увлекся эсперанто, потом религиями и наконец — алхимией. И вот теперь он свободно говорил на эсперанто, досконально знал историю разных вер, однако алхимиком еще не стал. Да, конечно, кое какие тайны он открыл, но вот сейчас намертво застрял и уже не мог продвинуться в своих исследованиях ни на шаг. Он тщетно пытался попросить помощи еще у какого нибудь алхимика — все они были люди чудаковатые, думали только о себе и почти всегда отказывали в совете и содействии. Может быть, они так и не сумели постичь тайну Философского Камня и оттого замыкались в себе?
Англичанин уже истратил на бесплодные поиски часть отцовского наследства. Он ходил в самые лучшие на свете библиотеки, покупал самые редкие, самые важные книги по алхимии — и вот в одной из таких книг вычитал, что много лет назад знаменитый арабский алхимик побывал в Европе. Уверяли, что ему больше двухсот лет, что он нашел Философский Камень и открыл Эликсир Бессмертия. На англичанина это произвело сильное впечатление, но все бы это так легендой и осталось, если бы один его приятель, вернувшись из археологической экспедиции в пустыню, не рассказал ему о неком арабе, наделенном сверхъестественными дарованиями. Живет он в оазисе Эль Фаюм. Ему, по слухам, двести лет, и он умеет превращать любой металл в золото.
Англичанин тотчас отменил все свои дела и встречи, собрал самые нужные и важные книги — и вот он здесь, в дощатом бараке, похожем на хлев, а за его стенами большой караван, который собирается идти через пустыню Сахару, и путь его будет пролегать мимо оазиса Эль Фаюм.
„Я должен своими глазами посмотреть на этого проклятого алхимика", — подумал англичанин, и даже вонь верблюдов показалась ему в эту минуту не такой уж невыносимой.
Тут к нему подошел молодой араб с дорожными мешками за спиной и поздоровался с ним.
— Куда вы направляетесь? — спросил он.
— В пустыню, — отвечал англичанин и снова взялся за чтение.
Ему было не до разговоров: надо вспомнить все, что он выучил за десять лет; вполне возможно, что алхимик захочет проверить его познания.
Юноша тем временем достал из заплечного мешка книгу и тоже стал читать. Англичанин заметил, что книга испанская. „Это хорошо", — подумал он, потому что по испански говорил лучше, чем по арабски. Если этот юноша тоже отправится в Эль Фаюм, можно будет с ним поговорить в свободное время.
„Забавно, — думал тем временем Сантьяго, в очередной раз перечитывая сцену похорон, которой начиналась книга. — Вот уж почти два года, как я взялся за нее, а до сих пор не сдвинулся дальше этих страниц".
Рядом не было царя Мелхиседека, и все равно он не мог сосредоточиться. Кроме того, отвлекали его мысли о том, верное ли решение он принял. Однако он понимал главное: решение в любом деле — это всего лишь начало. Когда человек решается на что то, то словно ныряет в стремительный поток, который унесет его туда, где он никогда и не помышлял оказаться.
„Отправляясь на поиски сокровищ, я и не предполагал, что буду работать в лавке, торгующей хрусталем. Точно так же этот караван может оказаться моим решением, но путь его так и останется тайной".
Перед ним сидел европеец и тоже читал книгу. Сантьяго он показался человеком несимпатичным: когда юноша вошел в барак, тот поглядел на него неприязненно. Это, впрочем, ничего — они все равно могли бы подружиться, если бы он не оборвал разговор.
Юноша закрыл книгу — ему ничем не хотелось походить на этого иностранца. Вынул из кармана Урим и Тумим и стал перебирать их.
— Урим и Тумим! — вскричал вдруг европеец.
Сантьяго поспешно спрятал камни.
— Не продаются, — сказал он.
— Да и стоят недорого, — ответил тот. — Обыкновенные кристаллы, ничего особенного. На свете миллионы таких камешков, однако человек понимающий сразу узнает Урим и Тумим. Но я и не подозревал, что они встречаются в этих краях.
— Мне подарил их царь, — ответил юноша.
Чужеземец, словно лишившись дара речи, дрожащей рукой достал из кармана два камня — такие же, как у Сантьяго.
— Ты говорил с царем, — сказал он.
— А ты ведь не верил, что цари говорят с пастухами, — сказал Сантьяго, у которого пропала охота продолжать беседу.
— Наоборот. Пастухи первыми признали Царя, когда его еще не знал никто в мире. Так что вполне вероятно: цари разговаривают с пастухами, — и англичанин добавил, словно опасаясь, что юноша не понял: — Об этом есть в Библии, в той самой книге, которая научила меня, как сделать Урим и Тумим. Бог разрешал гадать только на этих камнях. Жрецы носили их на золотых нагрудниках.
Теперь уж Сантьяго не жалел о том, что пришел на склад.
— Быть может, это знак, — промолвил, как бы размышляя вслух, англичанин.
— Кто сказал тебе о знаках? — интерес Сантьяго рос с каждым мгновением.
— Все на свете — знаки, — сказал англичанин, откладывая свою газету. — Давным давно люди говорили на одном языке, а потом забыли его. Вот этот то Всеобщий Язык, помимо прочего, я и ищу. Именно поэтому я здесь. Я должен найти человека, который владеет этим Всеобщим Языком. Алхимика.
Разговор их был прерван появлением хозяина склада.
— Повезло вам, — сказал этот тучный араб. — Сегодня после обеда в Эль Фаюм отправится караван.
— Но мне нужно в Египет! — воскликнул Сантьяго.
— Эль Фаюм находится в Египте. Ты откуда родом?
Сантьяго ответил, что он из Испании. Англичанин обрадовался: хоть и одет на арабский манер, а все же европеец.
— Он называет знаки везением, — сказал он, когда хозяин вышел. — О, если бы я только мог, то написал бы толстенную энциклопедию о словах „везение" и „совпадение". Именно из этих слов состоит Всеобщий Язык.
И добавил, что встреча его с Сантьяго, тоже обладающим камнями Урим и Тумим, была не простым совпадением. Потом осведомился, не Алхимика ли разыскивает юноша.
— Я ищу сокровища, — ответил тот и, спохватившись, прикусил язык.
Однако англичанин вроде бы не придал значения его словам и только сказал:
— В каком то смысле — я тоже.
— Я и не знаю толком, что такое алхимия, — сказал Сантьяго, но тут снаружи раздался голос хозяина, звавшего их.
— Я поведу караван, — сказал им во дворе длиннобородый темноглазый человек. — В моих руках жизнь и смерть всех, кто пойдет со мной, потому что пустыня — особа взбалмошная и порою сводит людей с ума.
Готовились тронуться в путь человек двести, а животных — верблюдов, лошадей, ослов — было чуть ли не вдвое больше. У англичанина оказалось несколько чемоданов, набитых книгами. Во дворе толпились женщины, дети и мужчины с саблями у пояса и длинными ружьями за спиной. Стоял такой шум, что Вожатому пришлось несколько раз повторить свои слова.
— Люди здесь собрались разные, и разным богам они молятся. Я же признаю только Аллаха, а потому именем его клянусь, что приложу все усилия для того, чтобы еще раз одержать верх над пустыней. Теперь пусть каждый поклянется тем богом, в которого верует, что будет повиноваться мне, как бы ни сложились обстоятельства. В пустыне неповиновение — это гибель.
Раздался приглушенный гул голосов — это каждый обратился к своему богу. Сантьяго поклялся именем Христа. Англичанин промолчал. Это продолжалось дольше, чем нужно для клятвы — люди просили у небес защиты и покровительства.
Потом послышался протяжный звук рожка, и каждый сел в седло. Сантьяго и англичанин, купившие себе по верблюду, не без труда взобрались на них. Юноша увидел, как тяжко нагрузил его спутник своего верблюда чемоданами книг, и пожалел бедное животное.
— А между тем, никаких совпадений не существует, — словно продолжая давешний разговор, сказал англичанин. — Меня привез сюда один мой друг. Он знал арабский язык и…
Но слова его потонули в шуме тронувшегося каравана. Однако Сантьяго отлично знал, что имел в виду англичанин: существует таинственная цепь связанных друг с другом событий. Это она заставила его пойти в пастухи, дважды увидеть один и тот же сон, оказаться неподалеку от африканского побережья, встретить в этом городке царя, стать жертвой мошенника и наняться в лавку, где продают хрусталь, и…
„Чем дальше пройдешь по Своей Стезе, тем сильней она будет определять твою жизнь", — подумал юноша.
Караван двигался на запад. Выходили рано поутру, останавливались на привал, когда солнце жгло нещадно, пережидали самый зной и потом снова трогались в путь. Сантьяго мало разговаривал с англичанином — тот по большей части не отрывался от книги.
Юноша молча разглядывал спутников, вместе с ним пересекавших пустыню. Теперь они были не похожи на тех, какими были перед началом пути — тогда царила суета: крики, детский плач и ржание коней сливались с возбужденными голосами купцов и проводников.