На стеклянную гору всходила ради тебя
Белый плащ твой отмыла ради тебя
Что ж ты не проснешься и не поглядишь на меня?
И он услышал и поглядел на нее <$F"Черный бык из Норруэй">
ЭПИЛОГ
Эта "радость", которую я выбрал как отметину настоящей
волшебной сказки (или романсэ) либо как их клеймо, заслуживает
большего внимания.
Вероятно, каждый писатель создает вторичный мир, фантазию,
каждый со-творец, желающий в какой-то мере быть настоящим
создателем, или надеется, что он черпает из реальности, что
особенное качество его вторичного мира (пусть даже не всех
деталей)<$FПоскольку все детали могут не быть "правдой":
"вдохновение" редко обладает достаточной силой и
продолжительностью, чтобы воздействовать на все сразу, не
оставляя места "изобретенному" без вдохновения.> заимствовано
у Реальности, или слепо следует ей. Если он действительно
достигает качества справедливо описано словарным определением
"внутренняя достоверность реальности", трудно представить
себе, как это может быть, если работа нге является в каком-то
смысле частью (примеью - Коша.) реалности. Особое качество
"радости" в успешной Фантазии может таким образом быть
объяснено как внезапное видение лежащей в ее основе реальности
или правды. Это не только "утешение" среди горя этого мира, но
и удовлетворение и ответы на вопрос: "Это правда?" Ответ на
этот вопрос, который я дал сначала (вполне правильно) был;
"Если ты построил свой маленький мир хорошо, то да - это
правда в этом мире". Этого достаточно для художника (или для
удовлетворения художнических притязаний художника). Но в
"хорошей развязке" мы видим проблеск того, что ответ может
оказаться глубже - это может быть далекий луч или эхо
евангелического в этом мире. Использование этого слова
дает намек о моем эпилоге. Это серьезная и опасная тема. С
моей стороны дерзко затрагивать такую тему, но если по
милости, все, что я скажу, будет в любом отношении иметь
какое-то значение, это, конечно, только грань неисчислимого
богатства - конечная лишь потому, что способности Человека,
которым она сделана, конечны.
Я бы осмелился сказать, что подходя к Христианскому Писанию с
этой позиции, я долгое время чувствовал (это было радостное
чувство), что Бог искупил грехи испорченных творений - людей
- тем способом, который подходит под этот аспект, как и под
другие, исходя из их удивительной природы. Содержание
Евангелия - волшебная сказка, или сказка более высокой
категории, охватывающая всю сущность волшебных сказок. Они
содержат много чудес - высшей степени искусства. <$FИскусство
содержится в самом сюжете, а не в его изложении, поскольку
Автором сюжета был не евангелист, (пропуск - К.), красоты и
подвижности: "мифические" в своей превосходной, самозначимой
значимости: и превыше всего чудо величайшей и наиболее полной
из постижимых хороших развязок.> Но этот сюжет вошел в Историю
и в первичный мир, желание и стремление со-творения поднялись
до осуществления Творения. Рождество Христово есть хорошая
развязка Человеческой истории. Воскресение есть хорошая
развязка истории о Воплощении. История начинается и
заканчивается в радости. Она имеет превосходную "внутреннюю
правильность реальности". Нет еще одной такой когда-либо
рассказанной сказки, которую люди предпочли бы скорее назвать
правдой, как нет ни одной, с которой так много скептиков
соглашается принимать как правду по ее качествам (заслугам).
Поскольку ее Искусство имеет высший убедительный тон
Первичного Искусства, т. е. Творения. Отказ от нее ведет либо
к унынию, либо к ярости.
Нетрудно представить себе особое волнение и радость, которую
чувствуеши, если любая специфическая прекрасная черта
волшебной сказки оказывается "первично" правдой, ее сюжет
оказывается историей, без необходимости в связи с этим
потерять свою мифическую или аллегорическую значимость.
Нетрудно, поскольку никто не вынужден стараться постичь
что-нибудь неизвестного качества. Радость будет иметь то же
самое качество, если не ту же степень, что и радость от
"развязки" в волшебной сказке: такая радость имеет истинный
вкус первичной правды. (Иначе она не будет называться
радостью). Она смотрит вперед (или назад, направление в этом
случае значения не имеет) на Великую Хорошую Развязку.
Христианская радость, Божественная Слава, того же сорта, но
она в высшей степени (бесконечно, если наши способности не
конечны) выше и радостней. Эта история высочайшая, и она есть
правда. искусство подтверждено. Бог есть Господь ангелов и
людей - и эльфов. Легенда и История встретились и сплавились.
В Божьем царстве существование великого не подавляет малого.
Искупленный Человек остается человеком. история, фантазия
живут и продолжают жить. Евангелие не отменяет легенды, оно
освящает их, особенно "счастливые развязки". Христианину все
еще есть работа, как телу так и уму, есть страдание, надежда и
смерть, но теперь он может постичь, что для всех его
наклонностей и способностей есть применение, которое может
одарен, что он может теперь, возможно, справедливо отважиться
считать, что в Фантазии он может на самом деле помочь
украшению и умножению богатства творения. Все сказки могут
стать правдой, и еще, в конце концов, искупленные, они могут
быть и похожи и не похожи на формы, которые мы даем им, как
Человек может быть похож и не похож на падшего, которого мы
знаем, в конце концов искупленный.
ПРИМЕЧАНИЯ
А (к стр. )
Самые корни (не только использование) их "чудес" имеют
сатирическую природу, это насмешка бессмыслицы, и элемент
"сновидения" не просто механическое введение и окончание
истории, но и неотъемлемая часть действий и перемещений. Такие
вещи дети способны воспринять и осмыслить, если они
предоставлены сами себе. Но для многих, как это было со мной,
"Алиса" была представлена как волшебная сказка, и пока
продолжалось это непонимание, чувствовалась неприязнь к
механике сновидений. В "Ветре в ивах" нет и намека на
сновидения: "Крот трудился все утро, старательно проводя
весеннюю уборку в своем домике". Так она начинается и этот
корректный тон поддерживается все время. Все это тем более
примечательно, что А.А. Милн, столь большой поклонник этой
превосходной книги, предпослал своей театральной версии
"эксцентричное" вступление, в котором ребенок беседует по
телефону с нарциссом. Или может быть не очень примечательно,
поскольку восприимчивый поклонник (в отличие от большого
поклонника) никогда бы не решился пределать эту книгу в пьесу.
Естественно, только простейшие составляющие сюжета, пантомима
и сатирические элементы басни о животный, способны быть
представлены в такой форме. Пьеса на низшем уровне
драматического искусства приемлемая как веселая, особенно для
тех, кто не читал книги, но некоторые дети, которых я водил на
представление "Тоуда из Тоуд-Холла", были не в силах смотреть
его, поскольку, помня книгу, они не воспринимали это
вступление. В конце концов они предпочли свои воспоминания о
книге.
Конечно, как правило эти детали попадали в сказки, даже в те
дни, когда эти действия практиковались в жизни,
поскольку они имеют сюжетообразующее значение. Если бы я
написал сказку, в которой повесили человека, это может
показать в более поздние времена, если сказка до них
доживет, - само по себе уже знак, что сказка имеет некоторую
общую силу и более чем местное или злободневное временное
значение, - что сказка была написана в те времена, когда
людей действительно вешали - это был законный способ
наказания. Может: В будущем, конечно, такой вывод не
может быть сделан уверенно. Чтобы уверенно утверждать это,
будущий исследователь должен точно знать, в какое время
практиковалось повешение и в какое время жил я. Я мог
заимствовать этот случай из других времен и мест или из другой
сказки, я мог просто изобрести его. Но даже если вывод
окажется верным, сцена
[ дальнейший текст отсутствует ]