*
А. Н-на была такая эфирная, что ее наши старики называли "сюптильная Миньена"; муж же ее Н. Е. был великан и силач непомерный. Он служил когда-то в кирасирах и, надо полагать, женился не в молодости, потому что был тогда уже полковником, и, по всеобщим сведениям о нем, в нашем околотке "всем своим форейторам и казачкам доводился родителем".
Хроника, надо думать, выражалась точно: "отцом" он им не был, - это было бы для них слишком много чести, но именно только "доводился родителем". Он родительски платил за них подушные и родительски же сек их в вотчинной своей конторе за провинности.
Расстояние в летах между кирасирским полковником и его невестою, вероятно, было порядочное, но по тогдашним взглядам не препятствовавшее расчетам на возможность счастья. Ей, - она говорила, - "еще не вполне исполнилось шестнадцать лет" (поп приписал четыре месяца), ну, а ему, можно предполагать, лет тридцать пять, тридцать семь или что-нибудь около этого.
- Только он был очень красив, - говорила А. Н-на, - и так силен, что носил меня на ладошке и вертел над головою как перышко.
"Противности никакой к нему, - говорила она, - я не чувствовала и даже любила слушать, как он рассказывал про войну. Так бывало заслушаюсь, что и усну в уголке на диване, и он меня относил в мою спальню, где меня девушки, не помню как, и раздевали".
Сцены, несколько напоминающие Отелло и Дездемону в нервом, счастливом периоде их истории.
Воевал А-в в Отечественную войну, и из его подвигов я слыхал в детстве, что он будто раз взял "за чубы" двух французских офицеров, стукнул их "лоб об лоб" и бросил по обе стороны своего коня с расколотыми черепами. Не знаю, действительно ли ему принадлежал этот подвиг, приписываемый довольно многим (и, между прочим, А. П. Ермолову), но к женщинам он был очень ласков и пользовался большими успехами за "манеры обращения".
"Манера обращения" сделала удивительную услугу и для молоденькой супруги, которою богатырь вздумал обзавестись к старости.
*
Воевал А-в в 12-14 годах (в малом чине), а женился опять "перед самой войной". Значит, бракосочетание их, надо думать, было около 1828 года, перед турецкою кампанией.
Как орловская Миньона была помолвлена с кирасирским богатырем, она рассказывала очень вкратце:
"Позвали меня в наугольную, и тут были папа и мама, он и наш священник. Мама сказала: "Саша, ты выйдешь за Н. Е. замуж, - я и отец этого желаем". Я отвечала: "Как вам угодно". - "Становись на коверчик, - мы вас благословим". Я стала. Нас благословили, потом молебен, и велели мне его поцеловать. После все скоро в Курск поехали в нескольких каретах превесело. Лошадей часто кормили где-нибудь под рощей, и мы тут ягод искали. Приехали на Коренную ярмарку, когда уже матерь божия прошла из Курска и старушка хозяйка нам про исцеления говорила. Престрашно. Одна испорченная не хотела под образ пролезать, так ее протолкнули, - и исцелилась. А то несколько совсем задавили. Жили мы в Коренной все вместе и вернулись, нашили приданое, и тогда нас обвенчали, а я все это время ничего о предстоящем не думала и в куклы играла. Он мне на ярмарке много новых кукол накупил, которые мне нравились. Особенно одна очень была похожа на нашу соседку Марину Карповну: совсем портрет вылитый, и с пуговичным носиком. Я ее так и прозвала "Мариной Карповной", и все смеялись. Мама только говорила, чтобы я не показала эту куклу настоящей Марине Карповне и чтобы та за это не обиделась. А он говорил: "Это ничего", - и дарил моей Марише разные материи; я ей из них шила платья и одеяла и все приданое, потому что тоже вместе со мною замуж выходила.
А женихов у Марины Карповны было два: "один красный гусар с саблею и один заграничный садовник в пестрой камзолке, с лопаткою".
Алекс. Н-на никак не могла решить: за которым именно из них быть Марине Карповне, и раз ее обручала с одним, а потом с другим, и благодаря такой нерешительности пришло так, что саму Ал. Н-ну одели и повезли к венцу с кирасиром, а вопрос о брачной судьбе ее куклы был еще не решен.
Вследствие этого на брачном пиру своем молодая не раз убегала посадить Марину Карповну то с гусаром, то с французским садовником, а когда настало ей время уезжать с мужем в его имение на р. Неручь, тогда она впервые ощутила, что в ее жизни произошло что-то важное и не похожее на все прежние прожитые дни, и заплакала. Так ее и усадили в возок, закутанную в лисий салоп и в мягкий атласный капор, но тут-то и начала обнаруживаться пленительная "манера обращения".
*
Кроме двух наружных фонарей у возка, в середине, на передней стенке, был еще фонарь внутри с спермацетной свечою, которая так хорошо горела огоньком кругленьким, как шапочка, и притом приятно пахла. Когда полковник занес ногу, чтобы садиться в возок, молодая заметила, что он, "совершенно как комедиант, держал под мышкою обоих женихов Марины Карповны - гусара и французского садовника, а самую Маришу держал в руке".
Невесту это сразу утешило: теперь она чувствовала, что была не одна, а с своими.
Она взяла поскорее свою Маришу и сказала: "Вы ее измяли".
А он говорит: "Что ж такое, мы ее сейчас оправим", - большую медвежью шубу с себя сбросил и стоптал в ноги и стал не такой большой, страшный, как прежде, и начал Марише в платье дышать и расправлять ей рюш на оборках, да не умел. Я его стала учить, и мы не заметили, как на Неручь приехали. Тут он говорит: "Вы берите вашу Маришу, и чтобы она со мной не боялась, а я этих кавалеров возьму. Нынче из них выбор будет". Он пошел в одни комнаты, а меня няня провела прямо в другие и уложила в спальне, и Марина Карповна была со мною рядом. Потом пришел муж, в халате, - мне показалось, совсем как папа, и принес гусара и садовника, только их нельзя было различить, потому что он их раздел и они оба были в одинаковых рубашках
Я говорю: "Фуй, зачем вы их раздели? Я не знаю теперь, который гусар, который садовник". А он говорит: "Мы предоставим самой Марине Карповне, - пусть к кому она обернется, тот ее мужем и будет"
Я подумала: какие он глупости говорит, - разве Марина Карповна может сама к кому-нибудь обернуться, - ведь она кукла.
А он в это время их положил между нами так, что около меня мужчинка-кукла, и около него другой мужчинка, а посередине их Марина Карповна, и вдруг она перевернулась к моему мужчинке, а потом к другому... Я это понять не могла, а это он ее из-под подушки рукою поворачивал... И очень смешно это делал. Я стала смеяться и Марину Карповну придерживать, чтобы она не переворачивалась, и начали мы силиться и бодяшкаться, и бросаться подушками, и я и сердилась, и смеялась, и даже его оцарапала, и сама не стала ничего помнить от усталости. А утром папа с мамой приехали и говорят, что вчера еще драгун был и требует мужа сейчас в Орел к графу Каменскому. Он и уехал, и два года не возвращался, а мама мне скоро стала говорить, чтобы я с девушками в жмурки не играла и на качелях не садилась, а я ничего не понимала, как у меня родилось дитя. Только когда через два года муж с войны вернулся, я тогда увидала, в чем разница девического житья от замужества, и благодаря бога еще двадцать три души родила, хотя не всегда была счастлива, потому что он часто был мне не верный.
*
Удивительно ли после этого, что описываемая синодальным секретарем Пчелка была также совершенно несведуща насчет тайны супружества, и не понимала, о чем можно сказать.
Дитя шло как дитя, но удивительно то, что сделал из себя по этому поводу ее "неблагообразный" муж.
*
"Вскоре же после брака (повествует Исмайлов) он изменил красавице молодой жене" и стал вести жизнь самую развращенную. Подвиги его в этом роде, очевидно, стали столь очевидны, что все их стали замечать, и, в числе прочих, Исмайлов.
Секретарь долго дивился, отчего такой человек, который прежде воздерживался от пороков холостой жизни, - теперь, когда у него жена, как ангел, и любит его сердечно, - вдруг так перевернулся в своем поведении.
Найдя удобный случай, я слегка и прилично спросил его об этом (говорит секретарь).
- Тебе удивительно, - отвечал он, - но не удивляйся, а лучше погорюй вместе со мною: я очень несчастлив своею женитьбой... Жена - ты видишь - очень хорошенькая, но она совсем не женщина, а потому я пью с горя и предаюсь поневоле развращенной жизни.
Несносно ему было в доме с красавицей женой, которая была бог знает что такое, только "не женщина".
Однако и здесь тоже развода не было, а муж спился, изразвратничался и умер, оставив Пчелку летать и жужжать на свободе.
А быть может, она и еще раз выходила замуж.
Дамы питают слабость к этому занятию даже тогда, когда оно им ни на что не нужно.
IV. Распашная Мессалина
К помощи Исмайлова обратился "богач сановник в гражданском чине 5-го класса", который был женат тоже на женщине богатой, своевольной и, должно быть, умной и характерной. Она прожила в супружестве более двадцати пяти лет и родила сановнику многих детей, но, наконец, когда жене его стукнуло уже за 45 лет, а он уже был очень стар, - жена его бросила, забрала детей и стала жить в одном из своих имений.
Старцу это стало невмочь, и он приехал в Петербург просить императрицу, чтобы укрепить его права на четырнадцатилетнюю дочь, которую сбежавшая супруга успела определить в Екатерининский институт.
Этот брачный анекдот дал Исмайлову неисчерпаемый материал для философствования - как, зачем и почему, после долгой жизни с мужем, имея за 45 лет, светская дама на склоне жизни пренебрегает всем светом и делает такой скандал своему высокопоставленному мужу и детям.
Старец открыл секретарю соблазнительные привычки своей жены, которая, по его мнению, "сошла с ума", а секретарь, пропустив слышанное чрез свет своего философствующего ума, нашел другое: он решил, что эта дама - "просто животное".