Генри проворчал что-то и стал укладываться. Он уже задремал, как вдруг голос товарища разбудил его:
-- Знаешь, Генри, что меня беспокоит? Почему собаки не накинулись на того, пришлого, которому тоже досталась рыба?
-- Уж очень ты стал беспокойный, Билл, -- послышался сонный ответ. -- Раньше за тобой этого не водилось. Перестань болтать, спи, а утром встанешь как ни в чем не бывало. Изжога у тебя, оттого ты и беспокоишься.
Они спали рядом, под одним одеялом, тяжело дыша во сне. Костер потухал, и круг горящих глаз, оцепивших стоянку, смыкался все теснее и теснее.
Собаки жались одна к другой, угрожающе рычали, когда какая-нибудь пара глаз подбиралась слишком близко. Вот они зарычали так громко, что Билл проснулся. Осторожно, стараясь не разбудить товарища, он вылез из-под одеяла и подбросил хвороста в костер. Огонь вспыхнул ярче, и кольцо глаз подалось назад.
Билл посмотрел на сбившихся в кучу собак, протер глаза, вгляделся попристальнее и снова забрался под одеяло.
-- Генри! -- окликнул он товарища. -- Генри!
Генри застонал, просыпаясь, и спросил:
-- Ну, что там?
-- Ничего, -- услышал он, -- только их опять семь. Я сейчас пересчитал.
Генри встретил это известие ворчанием, тотчас же перешедшим в храп, и снова погрузился в сон.
Утром он проснулся первым и разбудил товарища. До рассвета оставалось еще часа три, хотя было уже шесть часов утра. В темноте Генри занялся приготовлением завтрака, а Билл свернул постель и стал укладывать вещи в сани.
-- Послушай, Генри, -- спросил он вдруг, -- сколько, ты говоришь, у нас было собак?
-- Шесть.
-- Вот и неверно! -- заявил он с торжеством.
-- Опять семь? -- спросил Генри.
-- Нет, пять. Одна пропала.
-- Что за дьявол! -- сердито крикнул Генри, и, бросив стряпню, пошел пересчитать собак.
-- Правильно, Билл, -- сказал он. -- Фэтти сбежал.
-- Улизнул так быстро, что и не заметили. Пойди-ка сыщи его теперь.
-- Пропащее дело, -- ответил Генри. -- Живьем слопали. Он, наверное, не один раз взвизгнул, когда эти дьяволы принялись его рвать.
-- Фэтти всегда был глуповат, -- сказал Билл.
-- У самого глупого пса все-таки хватит ума не идти на верную смерть.
Он оглядел остальных собак, быстро оценивая в уме достоинства каждой.
-- Эти умнее, они такой штуки не выкинут.
-- Их от костра и палкой не отгонишь, -- согласился Билл. -- Я всегда считал, что у Фэтти не все в порядке.
Таково было надгробное слово, посвященное собаке, погибшей на Северном пути, -- и оно было ничуть не скупее многих других эпитафий погибшим собакам, да, пожалуй, и людям. ГЛАВА ВТОРАЯ. ВОЛЧИЦА
Позавтракав и уложив в сани свои скудные пожитки, Билл и Генри покинули приветливый костер и двинулись в темноту. И тотчас же послышался вой -- дикий, заунывный вой; сквозь мрак и холод он долетал до них отовсюду. Путники шли молча. Рассвело в девять часов.
В полдень небо на юге порозовело -- в том месте, где выпуклость земного шара встает преградой между полуденным солнцем и страной Севера. Но розовый отблеск быстро померк. Серый дневной свет, сменивший его, продержался до трех часов, потом и он погас, и над пустынным безмолвным краем опустился полог арктической ночи.
Как только наступила темнота, вой, преследовавший путников и справа, и слева, и сзади, послышался ближе; по временам он раздавался так близко, что собаки не выдерживали и начинали метаться в постромках.
После одного из таких припадков панического страха, когда Билл и Генри снова привели упряжку в порядок, Билл сказал:
-- Хорошо бы они на какую-нибудь дичь напали и оставили нас в покое.
-- Да, слушать их малоприятно, -- согласился Генри.
И они замолчали до следующего привала.
Генри стоял, нагнувшись, над закипающим котелком с бобами и подкладывал туда колотый лед, когда за его спиной вдруг послышался звук удара, возглас Билла и пронзительный визг. Он выпрямился и успел разглядеть только неясные очертания какого-то зверя, промчавшегося по снегу и скрывшегося в темноте. Потом Генри увидел, что Билл не то с торжествующим, не то с убитым видом стоит среди собак, держа в одной руке палку, а в другой хвост вяленого лосося.
-- Половину все-таки утащил! -- крикнул он. -- Зато я всыпал ему как следует. Слышал визг?
-- А кто это? -- спросил Генри.
-- Не разобрал. Могу только сказать, что ноги, и пасть, и шкура у него имеются, как у всякой собаки.
-- Ручной волк, что ли?
-- Волк или не волк, только, должно быть, действительно ручной, если является прямо к кормежке и хватает рыбу.
Этой ночью, когда они сидели после ужина на ящике, покуривая трубки, круг горящих глаз сузился еще больше.
-- Хорошо бы они стадо лосей где-нибудь спугнули и оставили нас в покое, -- сказал Билл.
Его товарищ пробормотал что-то не совсем любезное, и минут двадцать они сидели молча: Генри -- уставившись на огонь, а Билл -- на круг горящих глаз, светившийся в темноте, совсем близко от костра.
-- Хорошо было бы сейчас подкатить к МакГэрри... -- снова начал Билл.
-- Да брось ты свое "хорошо бы", перестань ныть! -- не выдержал Генри. -- Изжога у тебя, вот ты и скулишь. Выпей соды -- сразу полегчает, и мне с тобою будет веселее.
Утром Генри разбудила отчаянная брань. Он поднялся на локте и увидел, что Билл стоит среди собак у разгорающегося костра и с искаженным от бешенства лицом яростно размахивает руками.
-- Эй! -- крикнул Генри. -- Что случилось?
-- Фрог убежал, -- услышал он в ответ.
-- Быть не может!
-- Говорю тебе, убежал.
Генри выскочил из-под одеяла и кинулся к собакам.
Внимательно пересчитав их, он присоединил свой голос к проклятиям, которые его товарищ посылал по адресу всесильной Северной глуши, лишившей их еще одной собаки.
-- Фрог был самый сильный во всей упряжке, -- закончил свою речь Билл.
-- И ведь смышленый! -- прибавил Генри.
Такова была вторая эпитафия за эти два дня.
Завтрак прошел невесело; оставшуюся четверку собак запрягли в сани. День этот был точным повторением многих предыдущих дней. Путники молча брели по снежной пустыне. Безмолвие нарушал лишь вой преследователей, которые гнались за ними по пятам, не показываясь на глаза. С наступлением темноты, когда погоня, как и следовало ожидать, приблизилась, вой послышался почти рядом; собаки дрожали от страха, метались и путали постромки, еще больше угнетая этим людей.
-- Ну, безмозглые твари, теперь уж никуда не денетесь, -- с довольным видом сказал Билл на очередной стоянке.
Генри оставил стряпню и подошел посмотреть. Его товарищ привязал собак по индейскому способу, к палкам. На шею каждой собаки он надел кожаную петлю, к петле привязал толстую длинную палку -- вплотную к шее; другой конец палки был прикреплен кожаным ремнем к вбитому в землю колу. Собаки не могли перегрызть ремень около шеи, а палки мешали им достать зубами привязь у кола.
Генри одобрительно кивнул головой.
-- Одноухого только таким способом и можно удержать. Ему ничего не стоит перегрызть ремень -- все равно что ножом полоснуть. А так к утру все целы будут.
-- Ну еще бы! -- сказал Билл. -- Если хоть одна пропадет, я завтра от кофе откажусь.
-- А ведь они знают, что нам нечем их припугнуть, -- заметил Генри, укладываясь спать и показывая на мерцающий круг, который окаймлял их стоянку. -- Пальнуть бы в них разок-другой -- живо бы уважение к нам почувствовали. С каждой ночью все ближе и ближе подбираются. Отведи глаза от огня, вглядись-ка в ту сторону. Ну? Видел вон того?
Оба стали с интересом наблюдать за смутными силуэтами, двигающимися позади костра. Пристально всматриваясь туда, где в темноте сверкала пара глаз, можно было разглядеть очертание зверя. По временам удавалось даже заметить, как эти звери переходят с места на место.
Возня среди собак привлекла внимание Билла и Генри. Нетерпеливо повизгивая, Одноухий то рвался с привязи в темноту, то, отступая назад, с остервенением грыз палку.
-- Смотри, Билл, -- прошептал Генри.
В круг, освещенный костром, неслышными шагами, боком, проскользнул зверь, похожий на собаку. Он подходил трусливо и в то же время нагло, устремив все внимание на собак, но не упуская из виду и людей. Одноухий рванулся к пришельцу, насколько позволяла палка, и нетерпеливо заскулил.
-- Этот болван, кажется, ни капли не боится, -- тихо сказал Билл.
-- Волчица, -- шепнул Генри. -- Теперь я понимаю, что произошло с Фэтти и с Фрогом. Стая выпускает ее как приманку. Она завлекает собак, а остальные набрасываются и сжирают их.
В огне что-то затрещало. Головня откатилась в сгорю ну с громким шипением. Испуганный зверь одним прыжком скрылся в темноте.
-- Знаешь, что я думаю. Генри, -- сказал Билл.
-- Что?
-- Это та самая, которую я огрел палкой.
-- Можешь не сомневаться, -- ответил Генри.
-- Я вот что хочу сказать, -- продолжал Билл, -- видно, она привыкла к кострам, а это весьма подозрительно.
-- Она знает больше, чем полагается знать уважающей себя волчице, -- согласился Генри. -- Волчица, которая является к кормежке собак, -- бывалый зверь.
-- У старика Виллэна была когда-то собака, и она ушла вместе с волками, -- размышлял вслух Билл. -- Кому это знать, как не мне? Я подстрелил ее в стае волков на лосином пастбище у Литл-Стика. Старик Виллэн плакал, как ребенок. Говорил, что целых три года ее не видел. И все эти три года она бегала с волками.
-- Это не волк, а собака, и ей не раз приходилось есть рыбу из рук человека. Ты попал в самую точку, Билл.
-- Если мне только удастся, я ее уложу, и она будет не волк и не собака, а просто падаль, -- заявил Билл. -- Нам больше нельзя собак терять.
-- Да ведь у тебя только три патрона, -- возразил ему Генри.
-- А я буду целиться наверняка, -- последовал ответ.
Утром Генри снова разжег костер и занялся приготовлением завтрака под храп товарища.
-- Уж больно ты хорошо спал, -- сказал он, поднимая его ото сна. -- Будить тебя не хотелось.
Еще не проснувшись как следует, Билл принялся за еду. Заметив, что его кружка пуста, он потянулся за кофейником. Но кофейник стоял далеко, возле Генри.