В мире, в котором долгое время жили волки, царила природная гармония, Но существовала она до тех пор, пока в саванну не пришёл человек, вооружённый техникой, несущий хаос и смерть. Очень ярко это показано в картине избиения сайгаков, в ходе которого погибают первенцы Акбары. Волчице, “...оглохшей от выстрелов, казалось, что весь мир оглох и онемел, что везде воцарился хаос и само солнце, беззвучно пылающее над головой, тоже гонимо, мечется и ищет спасения...” [1, 319]. Однако, силы природы берут своё, и через некоторое время Акбара приносит пятерых волчат.
Ч. Айтматов противопоставляет волков, неоднократно именуя их “лютыми”, людям, которые по своим нравственным, духовным качествам уступают во всём зверям. Акбара же и Ташчайнар наделены поистине человеческой мудростью и милосердием. Доказательством служит встреча волков с Авдием среди зарослей анаши, где последний, увидев маленьких волчат, пытается играть с ними. Подоспевшей Акбаре “...ничего не стоило с размаху полоснуть его (Авдия — В. Д.) клыками по горлу или по животу” [1, 308], но, увидев в глазах “...голого и беззащитного, — которого можно было поразить одним ударом, перескочила, развернулась и снова перепрыгнула во второй раз...” [1, 308]. В двойном перепрыгивании через беззащитного человека заложен некий смысл, позволяющий утверждать о наличие у волков-зверей самых лучших качеств цивилизованного человека: нравственность, милосердие, а в итоге — уважение к свободе другого, что свидетельствует наличии собственной свободы.
Всего этого нельзя сказать о людях, которые ради строительства подъездных дорог поджигают камыш, где было логово волков с только что родившимися малышами. Откуда было знать бедным животным, что в этих местах найдено ценное сырьё, из-за которого “...можно выпотрошить земной шар, как тыкву...” [1, 489], что жизнь не только детёнышей, но “...гибель самого озера, пусть и уникального, никого не остановит...” [1, 489]?
Уйдя в горы, руководствуясь природным инстинктом продолжения рода, волки в третий раз обзаводятся потомством. На этот раз родилось четверо волчат. Мне кажется, что Ч. Айтматов, упоминая точное количество родившихся животных и сумму попыток продолжить свой род, использовал число как символ. Число “три” — божественное число, магические свойства которого отмечались ещё П. Флоренским, должно ассоциироваться с божественностью замысла волков, с Природным Разумом, а общее количество родившихся волчат, двенадцать, — с двенадцатью апостолами, то есть волчата — творения Бога и их убийство — самый тяжкий грех. Возможно, это и парадоксально, но расплачиваться за него приходиться одному из лучших героев “маюнкумских” глав — Бостону Уркунчиеву, вынужденно убивающего волчицу, с ней не родившихся в будущем детёнышей, и, как расплату — собственного сына, то есть потенциального продолжателя рода.
Волки, как олицетворение мудрости и разума Природы, наделённые ею свободой, противопоставлены в романе миру человека, где царит хаос, бездуховность, отсутствие нравственных принципов и свободы, что ведёт за собой, по мнению писателя, не только гибель Природы, но и гибель самого человека.
4. Основные выводы
Подводя итог, в начале отмечу элементы сближения двух романов, некую аналогию. Во-первых, писатели сознательно заостряют проблему свободы-несвободы. Во-вторых, в романах “трёхслойная” сюжетно-композиционная основа: миры Воланда, Пилата, Мастера и сюжетные линии Авдия, волков, Бостона, переплетение и взаимопроникновение которых в рамках каждого отдельного произведения, позволяет более полно решить проблему свободы-несвободы. Схожесть этих позиций определило идентичность некоторых художественных средств и приёмов.
Так, оба писателя успешно употребляют антитезу (Иешуа — Пилат, Пилат — Иуда, Мастер — Иешуа, Мастер — Маргарита; Иисус — Пилат, Авдий — анашисты, Авдий — Отец Координатор, Авдий — оберкандаловцы, Бостон — Базарбай, Бостон — Кочкорбаев, мир природы — человеческий мир). Удачно используются сравнения (Иешуа — Мастер, Иуда — Алоизий Могарыч, Авдий — образ свободно парящей в небе птицы), приёмы, раскрывающие психологию: диалоги, монологи, сновидения (“...Беда в том, что ты слишком замкнут, и окончательно потерял веру в людей... Твоя жизнь скудна, игемон...” [5, 291]; “А ты бы меня отпустил, игемон, попросил арестант...” [5, 298] и “Ты полагаешь, несчастный, что римский прокуратор отпустит человека, говорившего то, что говорил ты? О, боги, боги! Или ты думаешь, что я готов занять твоё место? Я твоих мыслей не разделяю!..” [5, 298]; “И лишь только прокуратор потерял связь с тем, что было вокруг него в действительности, он немедленно тронулся по светящейся дороге и пошёл по ней вверх прямо к луне... Он даже рассмеялся во сне от счастья...” [5, 590]; “Зачем же я буду кривить душой и отрекаться...” [1, 426] и “Напрасно!.. поговорим как свободные люди...” [1, 433]; “Оба мы столь различны, что вряд ли поймём друг друга...” [1, 426].
В “Мастере и Маргарите” диалоги, монологи и сновидения (в основном это касается героев “евангельских” глав Иешуа Га-Ноцри и Понтия Пилата) несут большую драматическую нагрузку, психологическую напряжённость и силу воздействия, чем в библейской легенде “Плахи”. На мой взгляд, это происходит по следующим причинам:
1. Драматичность “евангельских” глав определяется их композиционной особенностью. Они являются отдельной сюжетной линией, переплетающейся с двумя другими, и несут одну из основных смысловых нагрузок, воплощая замысел писателя, который, прежде всего, выступал в романе за свободу творчества, что было связано с его личной судьбой.
2. Главные персонажи этих глав непосредственно связаны с судьбой героя московских глав — Мастером. Они оказывают влияние на его, определяют награду (“покой”) в финале произведения, дают ответ на вопрос: почему Мастер не заслужил “света”, то есть место абсолютно свободной личности.
В “Плахе” же библейская легенда — всего лишь эпизод, позволяющий в дальнейшем решать проблему свободы и несвободы у других героев романа. Если в “евангельских” главах произведения М. Булгакова центральный образ — Понтий Пилат, то у Ч. Айтматова — Иисус Назарянин. Это, опять-таки, определено замыслом писателей. Для Ч. Айтматова важно было показать тот нравственный идеал человека, который в дальнейшем будет воплощаться в образе Авдия Каллистратова. Проблема свободы и несвободы у писателя шире, чем в романе М. Булгакова. Это предопределено самим временем, в которое мы живём, опасностью гибели человечества. Свобода понимается как неотъемлемая часть человека, объединяющая в себе понятия “нравственность”, “духовность”.
В связи с этим обнаруживаются различия в применении художественных средств при решении проблемы свободы и несвободы.
Важно обратить внимание на стилевые различия. Если у Булгакова стиль выдержан в абсолютно художественном варианте, то у Ч. Айтматова я бы выделил и художественное, и публицистическое, и эпистолярное начало.
Одним из существенных отличий романов является использование писателями цветовой символики. Так, М. Булгаков, опираясь на работу П. Флоренского “Столп и утверждение Истины”, в которой дана цветовая соотнесённость с характером человека, использует её в полном объёме при выявлении категорий свободы-несвободы среди героев произведения, а у Ч. Айтматова цветовая символика только косвенно отражает наличие или отсутствие свободы у персонажей.
У М. Булгакова и Ч. Айтматова в романах присутствуют постоянные образы-символы свободы: Луна, в “Мастере и Маргарите”, и птица, в “Плахе”. “...Оголённая луна висела высоко в чистом небе, и прокуратор не сводил с неё глаз в течение нескольких часов...” [5, 589]; “...взгляд его... упал на ту птицу, царски парящую в поднебесье... Птица была для него (Пилата — В. Д.) недосягаема, была неподвластна ему, — и не отпугнёшь её, равно как не призовёшь и не прогонишь...” [1, 428]). Неоднократное обращение к этим образам-символам свидетельствует об их лейтмотивной направленности. (В романе “Мастер и Маргарита” мы встречаем образ ласточки, которая влетает в колоннаду во время допроса Иешуа Пилатом, но это одиночное появление не даёт права считать этот образ лейтмотивом).
Но, если у М. Булгакова лейтмотив — нечто неодушевлённое, то у Ч. Айтматова — живое существо, что говорит о приближении непосредственно к человеку, к пониманию человеком чувства свободы и несвободы.
Завершая анализ произведений с точки зрения художественного воплощения в них категорий свободы и несвободы, можно с уверенностью сказать, что М. А. Булгаков и Ч. Т. Айтматов, продолжая лучшие традиции русской классической литературы, поднимая самые злободневные вопросы современности, доказали важность присутствия у человека свободы, необходимость стремления к ней, ущербность, скудость жизни без свободы, рассматривали наличие этой категории как гаранта существования человеческой цивилизации вообще.
Библиографический список
1. Айтматов А. Т. Буранный полустанок. Плаха. — М.: Профиздат, 1989. — 585 с.
2. Бессонова М. И. Отмеченные лунным светом.// Відродження. — 1991. — № 8. — С. 14 – 18.
3. Библия :Russian bible, 1992. — 1217 с.
4. Бикмухаметов Р. На исходе дней нынешних.// Москва. — 1987. — № 5. — С. 195 – 200.
5. Булгаков М. А. Романы. — К.: Молодь, 1989. — 670 с.
6. Васильев Б. Повести и рассказы. — М.: Художественная литература, 1988. — 590 с.
7. Виноградов И. Духовные искания русской классики. — М.: Советский писатель, 1987. — 380 с.
8. Вулис А. З. Роман М. Булгакова “Мастер и Маргарита”. — М.: Художественная литература, 1991. — 224 с.