Можно сказать, что базовая концептуальная метафора задает направление изучения явления, ракурс рассмотрения объекта, стимулируя создание системы более частных метафор, формируя определенное научное мировоззрение.
Великий швейцарский лингвист Ф. де Соссюр писал: «В лингвистике объект вовсе не предопределяет точки зрения, напротив, можно сказать, что точка зрения создает самый объект» [Ф. де Соссюр, 1977, с. 46]. Эта точка зрения всегда является авторской, концептуальные метафоры (модели) основаны на субъективной характеристике научного объекта, тесно связаны с деятельностью конкретного ученого в рамках определенного научного направления.
Рассмотрим некоторые концептуальные метафоры, определившие направление развития лингвистической мысли в XIX и XX вв.
История лингвистики представляет собой череду научных теорий, которые последовательно сменяют друг друга, иногда мирно используя достижения предшествующих концепций, а иногда полностью отрицая положения старой школы, что в истории науки носит название «научной революции». Подобная смена научной парадигмы всегда сопровождается созданием новой концептуальной метафоры, формирующей новую аналогию и, как следствие, нового взгляда на объект изучения.
Язык – сложный объект, понимание, определение и методы исследования которого могут быть основаны на разных его свойствах, признаках и функциях. Различные понимания природы языка оказываются платформами разных научных направлений в лингвистике.
Зарождение языкознания как научной дисциплины (отделение языкознания от филологии, определение ее собственного предмета и методов исследования) традиционно относят к началу XIX века и связывают с возникновением сравнительно-исторического языкознания. Это научное направление первоначально было основано на идее о формировании, развитии формы слова, которая устанавливается посредством сравнения форм словоизменения разных индоевропейских языков.
В середине XIX века в языкознании получила распространение так называемая биологическая метафора «язык – организм». Такая точка зрения на язык сложилась под воздействием бурно развивающейся науки – биологии. Понимание языка как живого организма и перенесение биологических методов исследования в науку о языке способствовало формированию натуралистического направления в языкознании. Основоположником этого направления был выдающийся немецкий лингвист Август Шлейхер – восторженный почитатель Чарльза Дарвина.
Стоит заметить, что и до Шлейхера лингвисты (например, Франц Бопп) употребляли термин «организм» по отношению к языку, но этим они лишь подчеркивали цельность языка как системы взаимосвязанных и взаимообусловленных элементов. Однако А. Шлейхер предлагает рассматривать язык как живой организм, который развивается подобно животному или растению, минуя поочередно стадии детства, юности, зрелости и старости. Эти стадии развития языкового организма лежат в основе типологической классификации языков А. Шлейхера и формируют теорию стадиального развития языков мира:
· Детство языка – изолирующий язык (например, китайский язык). Эта стадия развития языка соответствует одноклеточным простейшим живым организмам в биологии.
· Юность языка (становление) – агглютинирующий язык (тюркские языки). Эта стадия соответствует растениям, грибам и простейшим многоклеточным организмам.
· Зрелость языка (расцвет) – флективный язык (древние индоевропейские языки). Эта стадия соответствует высшим многоклеточным организмам.
· Старость языка (деградация) – аналитический язык[iv](современные романские или германские языки; например, английский язык).
В результате механического перенесения биологической теории в языкознание возникло понимание о том, что языки в процессе эволюции боролись за существование, при этом выживали такие, чье внутренне устройство наиболее успешно позволяло языку функционировать в человеческом обществе. Так, баскский язык, по Шлейхеру, был единственным дошедшим до наших дней представителем семьи языков, не выдержавшей конкуренции с более совершенными индоевропейскими языками.
Как уже было сказано, базовая концептуальная метафора (модель) не только задает направление исследования объекта, но и порождает множество частных метафор. Биологическая метафора в языкознании ввела в научный обиход такие понятия, как семья родственных языков, праязык, родословное (генеалогическое) древо языковой семьи и т.п.
Языки, которые развились из общего исходного языка, стали называться родственными языками, совокупность которых образует языковую семью. При этом Шлейхер предлагал схематично изображать процесс дивергентного развития индоевропейских языков в виде родословного древа, ствол которого является общим праязыком-предком, а ветки – отдельными группами семьи родственных языков. Картинка родословного древа позволяет говорить о «дальнем» или «ближнем» родстве языков, объединенных в одну семью: с одной стороны, например, индийские и германские языки (дальние родственники), с другой стороны - славянские и балтийские (близкие родственники).
Разделение крупной ветви родословного древа на более мелкие (например, балто-славянской на балтийскую и славянскую) происходит в результате появления все большего количества различных изменений в лексике, фонетике и грамматике некогда единого языка.
Идея реконструкции праязыка также была заимствована А. Шлейхером из биологии: возможность воссоздания праязыка возникла по аналогии с системной реконструкцией организмов по их останкам (фрагментам). Шлейхер разработал метод реконструкции праязыкового состояния на базе сравнения слов и отдельных форм разных индоевропейских языков. Чтобы продемонстрировать возможности метода Шлейхер составил басню «Овца и кони» на гипотетически реконструированном индоевропейском праязыке, в результате чего лингвисты впервые увидели текст на языке предков индоевропейцев. Продукт реконструкции, как и сами методы, с тех пор являются предметом жарких споров компаративистов.[v]
Схематичное представление развития родственных языков в виде родословного древа, несмотря на критику, до сих пор лежит в основе современных представлений о развитии родственных языков. Стоит заметить, что изображение исторического развития родственных языков в виде родословного древа дает представление только о расхождении родственных языков (дивергентное развитие), но не может отразить процесс объединения различных языков (конвергентное развитие).
Сам А. Шлейхер в беседах со своими учениками (в частности, с Иоганном Шмидтом) говорил о «географической непрерывности», которая состояла в том, что с точки зрения распространения по территории языки мира почти всегда представляют собой непрерывный континуум. И. Шмидт положил эту идею в основу своей «теории волн», смысл которой состоял в том, что любое языковое явление (фонетическое, грамматическое или лексическое) распространяется по определенной территории, подобно волнам от брошенного в воду камня. Идея «географической непрерывности» переключила внимание исследователей-компаративистов на проблему диалектного членения индоевропейской языковой области. В результате развития подобного подхода в языкознании сформировалось новое направление - лингвистическая география (или ареальная лингвистика).
Влияя друг на друга, различные научные метафоры определяют направление научного поиска. Так, можно сказать, что метафора родословного древа А. Шлейхера иллюстрирует диахроническое развитие языков, а «теория волн» И. Шмидта – синхронное состояние языков. Поскольку концептуальная метафора имеет гипотетическую природу, ключевые метафоры, формирующие представление об объекте, могут плохо сочетаться друг с другом или совершенно отрицать друг друга. В данном случае обе метафоры мирно сосуществуют, взаимно дополняя друг друга и характеризуя сложный объект с разных сторон.[vi]
Теория родословного древа, как уже было сказано, неоднократно подвергалась критике, вызывала оживленную дискуссию и в XIX и в XX веке.[vii]Многие влиятельные языковеды считали родословное древо научной фикцией, сослужившей свою службу и достойной списания в архив. Так, знаменитый яркими полемическими выступлениями Гуго Шухардт, критикуя теорию дивергентного развития родственных языков, также прибегал к метафоре и говорил о том, что в природе не существует дерева, ветки которого бы вновь срослись, а разошедшиеся когда-то языки могут вновь влиять друг на друга, то есть представлять результат языкового смешения. Более того, язык может испытывать влияние со стороны соседнего языка, принадлежащего другой языковой семье. Влияние неродственного языка может быть настолько существенным, что можно говорить о том, что срослись ветки стоящих рядом деревьев.
Критикуя схематизм «родословного древа», Шухардт писал: «Если бы кто-нибудь пожелал бы … изобразить родословное древо английского языка в виде ствола с двумя ветвями, американской и британской, в свою очередь расчленявшимися на множество диалектов, то он допустил бы двойную ошибку: во-первых, американский язык был бы объединен здесь с чисто английским, причем их возникновение было бы отмечено как одновременное, тогда как в действительности американский язык моложе самого молодого английского диалекта; во-вторых, американский язык был бы показан на этом древе как родоначальник многочисленных диалектов, в то время как на самом деле он никогда не существовал как нечто единое и ему в равной мере присущи как внутренние, так и внешние расхождения» [Шухардт, 2003: 132].