Мистер Адамс вертелся на своем месте, рядом с женой, которая с подлинно американской уверенностью включилась в безумный темп этой ночной гонки.
- Ну, Бекки, Бекки, - бормотал он в отчаянии. - What are you doing?.. Что ты делаешь? It's impossible!
Он повернулся к нам. Очки его тревожно вспыхнули.
- Сэры! - произнес он голосом пророка. - Вы не понимаете, что такое автомобильная катастрофа в Америке!
В конце концов он добился того, что миссис Адамс значительно уменьшила ход и отказалась от удовольствия обгонять грузовики. Он приучил нас к монашескому режиму подлинных автомобильных путешественников, которые поставили целью изучить страну, а не сложить свои кости в аккуратно выкопанной придорожной канаве.
Лишь много позже, к концу путешествия, мы оценили его советы. За полтора года участия в мировой войне Америка потеряла пятьдесят тысяч убитыми. А за последние полтора года на дорогах Америки вследствие автомобильных катастроф погибло пятьдесят шесть тысяч мирных жителей. И в Соединенных Штатах нет такой силы, которая могла бы предотвратить это массовое убийство.
До Скенектеди оставалось еще миль двадцать, а город уже демонстрировал свою электрическую мощь. Над дорогой появились фонари. Продолговатые, как дыни, они давали сильный и в то же время не слепящий желтый свет. Видно было, как он клубился в этих фонарях, не свет, а диковинное светящееся вещество.
Город подступил незаметно. Это свойство американских городов, к которым подъезжаешь на автомобиле. Остается та же дорога, только больше становится реклам и газолиновых станций. Один американский городок вывесил перед въездом на главную улицу плакат:
САМЫЙ БОЛЬШОЙ МАЛЕНЬКИЙ ГОРОД
В СОЕДИНЕННЫХ ШТАТАХ
Это определение - самый большой маленький город - прекрасно подходит к Скенектеди, да и к большинству американских городов, возникших возле крупных заводов, хлебных элеваторов или месторождений нефти. Это тот же маленький город со своими "бизнес-сентер" и "резиденшел-парт", со своим Бродвеем или Мейн-стритом, но только более разросшимся в длину и ширину. В общем это конечно, большой город. В нем много асфальта, кирпича и электрических ламп, - может быть - даже больше, чем в Риме. И уж наверно больше, чем в Риме - электрических холодильных шкафов, стиральных машин, пылесосов, ванн и автомобилей. Но этот город чрезвычайно мал духовно, и в этом смысле он мог бы целиком разместиться в одном переулочке.
В этом городе, где с предельным умением изготовляются самые маленькие и самые большие электрические машины, которые когда-либо существовали в мире, от машинки, сбивающей яйца, до электрических генераторов для гидростанции Боулдер-дам на реке Колорадо, произошла такая история.
Один инженер полюбил жену другого инженера. Кончилось это тем, что она развелась с мужем и вышла замуж за любимого человека. Весь маленький большой город знал, что это был идеально чистый роман, что жена не изменяла мужу, что она терпеливо дожидалась развода. Сам американский бог, придирчивый, как начинающий прокурор, и тот не нашел бы, к чему придраться. Молодожены зажили новой жизнью, счастливые тем, что их мученья кончились. Но на самом деле их мученья только начинались. К ним перестали ходить, их перестали приглашать в гости. Все от них отвернулись. Это был настоящий бойкот, особенно страшный тем, что происходил он в большом маленьком городе, где основные духовные интересы заключаются в посещении и приеме знакомых для игры в бридж или поккер. В конце концов всем этим людям, которые изгнали молодую чету из своего общества, в глубине души было в высочайшей степени наплевать, кто с кем живет, но - порядочный американец не должен разводиться. Это неприлично. Все это привело к тому, что человек, позволивший себе полюбить женщину и жениться на ней, уехал в другой город. Хорошо еще, что в то время не было кризиса и можно было легко найти работу.
Общество городка, который вырос вокруг большого промышленного предприятия, целиком связанное с его интересами, вернее - с интересами хозяев этого предприятия, наделено ужасной силой. Официально человека никогда не выгонят за его убеждения. Он волен исповедовать в Америке любые взгляды, любые верования. Он свободный гражданин. Однако пусть он попробует не ходить в церковь, да еще при этом пусть попробует похвалить коммунизм, - и как-то так произойдет, что работать в большом маленьком городе он не будет. Он даже сам не заметит, как это случится. Люди, которые его выживут, не очень верят в бога, но в церковь ходят. Это неприлично - не ходить в церковь. Что же касается коммунизма, то пусть этим занимаются грязные мексиканцы, славяне и негры. Это не американское дело.
В Скенектеди мы устроились в гостинице, где были три воды - горячая, холодная и ледяная, - и пошли погулять по городу. Было всего только десять часов вечера, но прохожих почти не было. У обочин тротуаров стояли темные автомобили. Налево от гостиницы лежало пустое, поросшее травой поле. Здесь было довольно темно. Позади поля, на крыше шестиэтажного здания медленно накалялся и медленно угасал вензель "Q. Е." - "Дженерал Электрик Компани". Вензель был похож на императорский. Но никогда императоры не обладали таким могуществом, как эти электрические джентльмены, завоевавшие Азию, Африку, утвердившие свой герб над Старым и Новым Светом. Ибо почти все в мире, имеющее отношение к электричеству, в конце концов имеет отношение к "Дженерал Электрик".
За гостиницей, над главным шоссе, колыхались полосы света. Там шла лихорадочная автомобильная жизнь. А здесь великолепная бетонная дорога, огибающая поле, была пуста и темна. Здесь даже не было тротуара. Видно, строителям дороги казалось невероятным, что на свете могут найтись люди, которые будут подходить к управлению "Дженерал Электрик" пешком, а не подъезжать в автомобиле.
Против управления стояла стеклянная будочка на колесах, прицепленная к дряхлому полугрузовичку. В ней сидел пожилой усатый человек. Он продавал "пап-корн" - поджаренную, раскрывшуюся в виде белых бутончиков кукурузу. На прилавке тремя яркими коготками горел бензиновый светильник. Мы стали гадать, из чего делается пап-корн.
- Та це кукуруза! - неожиданно сказал продавец на украинско-русском языке. - Хиба ж вы не баите - просто кукуруза. А вы откуда ж будете, что говорите по-российски?
- Из Москвы.
- А вы не брешете?
- Не брешем.
Продавец папкорна очень разволновался и вышел из своей будочки.
- Вы что же, вроде как делегаты советской власти? - спросил он. - Или, может, на работу сюда приехали? На практику?
Мы объяснили, что просто путешествуем.
- Так, так, - сказал он, - смотрите, як у нас, в Юнайтед Стейтс, идут дела?
Мы долго простояли у стеклянной будочки, грызя пап-корн и слушая рассказ продавца, обильно уснащенный английскими словами.
Человек этот приехал в Соединенные Штаты лет тридцать тому назад из маленькой деревушки в Волынской губернии. Сейчас эта деревушка находится на польской территории. Сперва он работал в штатах, копал уголь. Потом пошел на ферму батраком. Потом набирали рабочих на паровозный завод в Скенектеди, и он пошел на паровозный завод.
- Так и жизнь прошла, як один дэй, - сказал он печально.
Но вот уже шесть лет как он не имеет работы. Продал все, что мог. Из дома выселили.
- Тут у меня есть мэнеджер, поляк. Мы с ним вместе продаем пап-корн.
- И много вы зарабатываете?
- Та ни. На динер не хватает. Голодую. Одежда, сами видите, какая. Не в чем на стрит выйти.
- Что же вы назад не вернетесь, на Волынь?
- Да там еще хуже. Люди пишут - вери бед. Ну, у вас как, расскажите, в России? Про вас тут говорят разное. Прямо не знаю, кому верить, кому не верить.
Оказалось, что этот человек, уехавший из России в незапамятные времена, внимательно следит за всем, что говорится и пишется в Скенектеди о его бывшей родине.
- Тут разные лекторы приезжают, - сказал он, - выступают в гай-скул. Одни за советскую власть, другие - против. И вот кто за советскую влаь вы- ступает, про того обязательно плохо пишут, вери бед. Вот полковник Купер хорошо говорил про советскую власть, так про него сказали, что он продался - два миллиона получил. Фермер миллионер приезжал, хвалил совхозы. Для него, говорят, специальный совхоз выстроили. Недавно одна учителька из Скенектеди в Ленинград ездила, жила там, а потом вернулась и хвалила Россию. Та и про нее наговорили, сказали, что у нее там бой остался, жених. И она его любит и не хочет против советской власти сказать.
- А вы сами что думаете?
- А что я думаю! Разве меня кто-нибудь спросит? Одно я знаю - пропадаю я тут, в Скенектеди.
Он посмотрел на медленно раскалявшийся вензель электрических владык мира и добавил:
- Понастроили машин. Все делают машинами. Нет больше жизни рабочему человеку.
- Как вы думаете, что надо сделать, чтобы рабочему человеку легче жилось?
- Разбить, потоптать машины! - твердо и убежденно ответил продавец жареной кукурузы.
Мы не раз уже слышали в Америке разговоры об уничтожении машин. Это может показаться невероятным, но в стране, где машиностроение доведено до виртуозности, где народный гений проявил себя именно в изобретении и производстве машин, вполне заменяющих и многократно улучшающих труд человека, - именно в этой стране можно услышать речи, которые могут показаться невероятными даже в сумасшедшем доме.
Глядя на продавца поневоле, мы вспомнили нью-йоркскую кафетерию на Лексингтон-авеню, куда ежедневно ходили завтракать. Там у входа стояла милая девушка в оранжевом парусиновом фартучке, завитая и нарумяненная (ей, наверно, приходилось вставать в шесть часов утра, чтобы успеть завиться), и раздавала талончики. А на шестой день мы увидели на том же месте металлическую машинку, которая выполняла работу девушки автоматически, да еще издавала при этом приятные звоночки, чего ждать от девушки было, конечно, невозможно. Вспомнили мы и рассказанную нам в Нью-Йорке историю об одном негре, который служил на пристани контролером и подсчитывал кипы хлопка. Работа натолкнула его на мысль о машине, которая могла бы подсчитать кипы. Он изобрел такой прибор. Хозяева с удовольствием воспользовались изобретением, а негра уволили. И он остался без работы.