Для первого периода характерны нерегулярность в дипломатических и политических отношениях между Россией и Испанией – что не всегда было связано с развитием культурных связей между нашими странами. Сведения о заморских странах сообщали грамотному населению, главным образом, «азбуковники» и переводные космографии, подвергшиеся некоторой обработке. Среди них космография 1670 года, известная во многих русских списках XVII века; она дает довольно подробную картину «Гиспании», «шпанского короля державы». Оригиналом этой переводческой работы служил «Атлас или космография» Г. Меркатора в одном из латинских изданий, вышедших в Западной Европе между 1606 и 1637 гг.
Книги подобного рода, очень распространенные на Руси в конце XVII века, давали некоторое представление о далеком испанском государстве. Через польское и немецкое посредничество в русскую письменность проникли и кое-какие отзвуки произведений испанской литературы.
Начало взаимоотношений между Россией и Испанией завязались гораздо раньше, чем это принято считать, во-вторых, следует отметить явную склонность как российских, так и испанских исследователей принижать и степень знакомства Испании и России и приуменьшать сроки этого общения.
2) На совершенно иной качественный уровень русско-испанские отношения вышли в начале XVIII века, когда Петр I приступил к реализации своей программы интеграции России в западно-европейское, политическое и культурное пространство. Мысль о политическом союзе двух держав и о желательности постоянной торговли между ними принадлежала Петру I. 20 сентября 1719 года Петр писал русскому посланнику в Гааге, князю Куракину: «…понеже ныне англичаня в союз со шведами вступили, того ради надлежит вам всемерно гишпанской стороны искать”.[20]
Ни политические, ни торговые отношения России с Испанией никак не могли наладиться в течение первой половины XVIII века, несмотря на все усилия русского правительства. Первые русские посланники в Испании и русские консулы в Кадисе не оставили никаких литературных документов, которые свидетельствовали бы об их интересе к испанской жизни, хотя некоторые из них, например, Щербатов, Евреинов, Вешняков жили в Испании подолгу. Таковы были итоги взаимного ознакомления Испании и России в первую половину XVIII века. В новую фазу испано-русские политические и культурные отношения входят во второй половине этого столетия. В эту эпоху Испания включается в сферу французского влияния и переживает воздействие методов просвещения во всех областях культурной жизни. Аналогичный процесс происходит и в России. Франция и до некоторой степени Германия (в свою очередь находившаяся под французским влиянием) являются в этот период главными посредницами в деле испано-русского культурного и литературного сближения.
Непосредственные сношения между обоими государствами заметно оживились с 1760 года; в этом году вопрос о регулярной испано-русской торговле был вновь возбужден назначенным к мадридскому двору русским полномочным министром князем П. Репниным. Однако намерения русского правительства воплощались в жизнь медленно и с трудом: к началу 60-х годов относится несколько проектов испано-русских акционерных купеческих компаний, но призывы коммерц-коллегии чаще всего оставались без последствий.[21] Испанцы действовали активнее и организованнее; первая испанская купеческая контора в Петербурге учреждена была в 1771 году, вслед за ней (в 1773 г.) открыта была и другая.
У нас во второй половине XVIII в. интересовались Испанией не меньше, чем в Испании – Россией; испанская литература – главным образом при посредстве французских переводов – заняла в русской переводной литературе довольно большое и своеобразное место.
Также как и в дворянской среде испанская тема была популярна и в мещанской среде. Любопытным свидетельством этого служит ряд анекдотов и несколько новелл, включенных в знаменитый «Письмовник» Н.Г.Курганова, хрестоматийный источник широчайшего распространения, в XVIII в. выпускавшийся семь раз (между 1769 и 1802 гг.) и перепечатывавшийся ещё позже (1809, 1818, 1831, 1837); известно, что как универсальную книгу на все вкусы и запросы его ценили не только городские грамотеи, но и провинциальные помещики, вроде пушкинского И.П. Белкина, для которого чтение «Письмовника» долго было «любимым упражнением; об этой книге лестно отозвались, кроме Пушкина, Кюхельбекер, Гоголь, Герцен.
Однако, фонд разнообразных данных, накопившихся к концу XVIII в русской литературе об Испании, её культуре и искусстве, все же был относительно невелик; характерной особенностью этих данных являлось то, что в основном они были получены из вторых рук, через посредничество других европейских литератур – французской, немецкой, английской. Непосредственно, знакомство с испанским языком не было распространено, что сказалось, в частности, на привычном для русской печати того времени искажении испанских собственных имен и отдельных слов.
Таким образом, для испано-русских отношений данного периода характерна следующая закономерность: сравнительно слабая политическая активность и массовое, энергичное издание испанской литературы, создание испанских образов в литературе. Что свидетельствует о том, что два процесса – политический и культурный зачастую не связаны друг с другом. Испанская литература привлекала новизной, неординарностью. Плутовской роман, афоризмы стали очень популярны. Интересен тот факт, что классические испанские пьесы на тот момент в Россию практически не проникали и не переводились. Судя по всему общество ещё не было готово к серьезной литературе, а незамысловатые приключения несчастного бродяги-плута, наделенного умом, смекалкой и инициативой расслабляло, позволяло освободиться от нравственных пут.
3) По мнению академика М.П. Алексеева с 1812 года начинается первая волна русского "испанофильства"[22]. Это была пора Отечественной войны, народного движения, партизанских отрядов.
Испания ранее России вступила в борьбу с Наполеоном и одержала первые победы над захватчиками. Бурный подъем национально-освободительного движения постепенно превратился в движение революционное. Впервые, по словам ряда исследователей, история связала воедино судьбы этих народов, впервые русские и испанцы осознали себя соучастниками общего великого дела. Все это нашло отражение в русской печати, вызвало ряд литературных откликов и много содействовало пробуждению интереса к испанскому языку, истории и литературе.
В результате освободительных войн против Наполеона, и особенно Отечественной войны 1812 года, «способствовавшие развитию политического сознания народов, создавались идейные предпосылки для становления декабристского движения».[23]
На фоне этих обстоятельств становится понятным возрастающий интерес русской общественности к Испании вообще и к языку и литературе в частности. В 1811 году выходит первая «Краткая испанская грамматика». И если Жуковский переводил романсы о Сиде, пользуясь еще немецким переводом Гердера, то П. Катенин, самоучкой освоивший испанский язык, мог уже сличать «Романсеро» Гердера с подлинными испанскими романсами и был вправе заметить: «Жаль, что Гердер, при всех достоинствах его переложения, не попекся более о точности и позволил себе кое-что на свой вкус переиначить»[24]
Вряд ли будет преувеличением сказать, что «испанский» цикл Пушкина действеннее, чем все переводы первой половины прошлого века, способствовал канонизации у нас романтизированного представления об Испании.
Доподлинно известно, что Пушкин никогда не был в Испании, однако, как это не странно, любовь к Испании, возникшая в русском обществе, во многом обязана Пушкину:
Я здесь, Инезилья,
Я здесь под окном.
Объята Севилья и мраком и сном.
Всё это, скорее всего, явилось следствием того, что Пушкин воспитывался в то время, когда Россию захлестнула первая волна «испанофильства». В прессе довольно часто мелькали слова о «героическом и мужественном испанском народе», о «царственном пленнике» короле Фердинанде. В «Северной почте» (1812 г.) печатались испанские официальные документы. Смелость испанской конституции 1812 г. превзошла все ожидания. На книжном рынке продавались книги об испанской истории, испанских нравах и быте.
Д.К. Петров,[25] один из выдающихся специалистов по истории языка, литературы и культуры Испании, в своё время отмечал, что проект конституции С.П. Трубецкого частично был основан на испанской конституции 1812 г., о ней высоко отзывался и Пестель. Это положение нашло признание и в испанской историографии, в частности, в работе Х. Лопеса, который отмечал, что на декабристов большое влияние оказала конституция 1812 г.
Именно Дмитрий Константинович Петров первым указал на типологическую близость восстания декабристов с «пронунсиаменто» и революции в Испании.[26] В своих симпатиях будущие декабристы колебаться не могли. В Испании они видели то, о чём мечтали для России.
«Вчера получил здесь известие, что король гиспанский объявил конституцию кортесов 1812 года. Слава гиспанскому народу! Во второй раз Гиспания показывает, что значит дух народный, что значит любовь к отечеству!… Может быть Гиспания покажет возможность чего-нибудь такого, что по сию пору мы почитали невозможностью».[27]
Карамзин в письме к П.А. Вяземскому от 12 апреля 1820 г. писал: «История Гишпании очень любопытна. Боюсь только фраз и крови. Конституция кортесов есть чистая демократия à quelque chose près. Если они устроят государство, то обещаюсь идти пешком в Мадрит, и на дорогу возьму Дон-Кишота или Кихота»[28].
Но один из основных пунктов проекта конституции Трубецкого С.П. практически дословно взят из испанской конституции: «Русский народ свободный и независимый не есть и не может быть принадлежностью никакого лица и никакого семейства» - «Nación española es libre é independiente sin ser ni poder ser patrimonio de ninguna familia ó persona (Испанский народ свободный и независимый не принадлежит и не может принадлежать никакому семейству, ни человеку).[29]