Чацкий – «пересмеять умеет всех», по словам Софьи. Сама Софья готова высмеять Чацкого. Сам слух о «сумасшествии» Чацкого – издевательское высмеивание героя. Антагонисты Чацкого готовы воспользоваться осмеянием противника, но вместе с тем как огня боятся быть осмеянными. Сам Чацкий готов высмеять все, что можно. Но мрачнеет на глазах, только лишь представив себе, что и над ним могут посмеяться. Юмор Чацкого односторонен, если можно так выразиться. Он сразу же подмечает смешное, комичное в иных людях. Комизма собственной ситуации ему увидеть не дано. К себе Чацкий относится в высшей степени серьезно, тут ему не до шуток.
Смех в «Горе от ума» - чуть ли не «высший судия».
«Да, - говорит Чацкий, - нынче смех страшит».
«Ах! – восклицает Молчалин, - злые языки страшнее пистолета».
Смех может убить, смех – оружие, оружие смертельно опасное. «Человек, который смеется» - победитель, а осмеянный – побежденный. Смех низводит с пьедестала, разоблачает. Смешное не может быть величественным. И страшно, когда обнаруживается вдруг, что от великого до смешного – шаг. Но и само страшное не может быть в то же время смешным. В смехе – победа над страхом. Смех победителен. Смехом разрешаются противоречия и конфликты, которые не могут разрешиться ни дуэлью, ни каким-либо вообще иным способом. Смеется тот, кто смеется последним. Последним в «Горе от ума» смеялся не Чацкий – он исчезает осмеянный, в ярости. Но не последним смеются и сами гонители Чацкого, Фамусов говорит о плачевности своей судьбы и ужасается: «Что станет говорить княгиня Марья Алексевна! »
Последним в «Горе от ума» смеется Грибоедов – последнее слово за ним, автором. И главный герой «Горя от ума» - смех Грибоедова.
И.А. Гончаров сказал: «злобный смех» Грибоедова. В этом определении слышится нечто и негативное и странное. Ведь противников Чацкого высмеял сам же Чацкий. И об этом высмеивании Гончаров выразился так: «крапива смеха Чацкого». «Пушкин щадил Онегина», - писал Гончаров. Порой кажется, что самому Гончарову хотелось бы как-то оберечь Чацкого, кажется, что в представлении Гончарова Чацкий недостаточно защищен.
«Когда, - писал А.В. Луначарский в статье, посвященной Грибоедову, - человек чувствует полную победу воли, тогда появляется легкий юмор, чувство трепещущей иронии, что-то даже вроде ласкающего смеха… Но когда до этой победы дело еще не дошло, когда Фамусовы и Скалозубы являются правителями страны, когда их режим – длящееся преступление, на борьбу не пойдешь со свободным легким смехом. И Грибоедов, по-видимому, немного переборщил, немного чересчур взял en comique (с комической стороны); надо было взять серьезнее. Но другого выхода не было…»
«В комедии «Горе от ума», - писал П.А. Вяземский, - именно нет нисколько веселости. Есть ум, есть острота, едкость, даже желчь…»
Стихия комического в «Горе от ума» - стихия сложнейше противоречивая. И тут вновь, в конечном счете, все упирается в вопрос об отношении Грибоедова к Чацкому. И потому никак нельзя смешивать, тем более отождествлять, смех Чацкого и смех Грибоедова.
Трагедия ума, о которой идет речь в комедии Грибоедова, освещена остроумно. Вот на этой острейшей грани соприкосновения трагического элемента с комическим в «Горе от ума» и выявляется своеобразный подтекст собственно авторского восприятия всего происходящего.
В принципе, невозможна какая-либо формула авторского отношения к Чацкому. Можно попробовать лишь очертить приблизительную сферу проявления всего происходящего.
В «Горе от ума» нет героев, насмешка над которыми была бы невозможна, святотатственна с авторской точки зрения. Насмешка Чацкого не щадит никого из окружающих, не исключая и самого предмета его нежного чувства. Но и Чацкий, в свою очередь, даже, по мнению столь сердобольного к нему И.А. Гончарова, «даже не замечает, что он сам составляет спектакль».
Грибоедов не щадит Чацкого.
Мы видим всю несостоятельность попыток персонажей, окружающих Чацкого, высмеять его, комически снизить его роль в сложившейся ситуации.
Чацкий – сам иронист и насмешник – не является человеком, который смеется последним в комедии Грибоедова. Не за ним последнее слово.
Не Чацкий в комедии Грибоедова смеется последний – для этого Чацкий слишком серьезно относится к себе. В этой серьезности отношения Чацкого к самому себе и кроется, в конечном счете, некая ирония, горькая, конечно, ирония.
Грибоедов писал: «Есть такие качества в незаурядном человеке, которые обнаруживаются с первого раза… в особенной манере смотреть, судить обо всем тонко и изящно, но не поверхностно, а всегда оставаясь выше предмета, о котором идет речь».
Это определение «незаурядного человека» целиком, конечно, приложимо и к «манере смотреть» Грибоедова на такого его героя, как Чацкий. В том-то и заключалось искусство автора «Горя от ума», в том-то и заключалось своеобразие его мышления, что едва уловимыми средствами ему удалось неоспоримо указать на некую дистанцию – дистанцию объективности, - сразу же отделяющую его от героя. И Пушкин тотчас это почувствовал – при первом чтении комедии, на слух.
Комическое в положении Чацкого, в конечном счете, совмещается с «самоиронией» Грибоедова.
В 1830 году критик В.А. Ушаков писал по первым впечатлениям от встречи с Чацким на театральной сцене: «Ознакомившись с Чацким, нельзя его не полюбить, но, узнавши его характер, должно признаться, что нет средств ужиться с этим человеком».
«Горе от ума» - это наше знакомство и одновременно прощание с Чацким. Мы застаем его посреди пути. Он исчезает, едва появившись. Ему предстоит долгий путь вечного странника русской литературы и русской общественной мысли.
Что-то неуловимое и тревожное заключается в бессмертии Чацкого. Словно бы этот пылкий юноша, когда-то «проведший несколько времени с очень умным человеком», сам уже стал теперь орудием иронии истории – предела всех мечтаний.
Героизм Чацкого – драматический в полном смысле этого слова.
Некоторые полагают, что Чацкий – одинок. И этим много сказано. Декабристов и продекабристски настроенных людей было, как известно, немало. Но, критики считают, что чувство одиночества социального, было достаточно знакомо едва ли не каждому из передовых людей того времени.
Чацкий способен вызвать не только горячее сочувствие, но и сострадание, может быть, даже некоторую досаду… Авторское отношение к этой фигуре, авторское ее освещение взывают не только к гневному единомыслию с героем комедии, но и к некоему словно бы снисхождению к его простодушной непосредственности и наивной самоуверенности.
Так ли все это?
Обратимся к «конкретному содержанию» комедии.
Автор неоднократно подчеркивает ум Чацкого, ясный и острый, быстро определяющий самую суть предмета, отличающийся, впрочем, несколько рассудочным подходом к жизни. Для современников – друзей и врагов – ум Чацкого означал, что он был не просто умным человеком, а «вольнодумцем», принадлежащим к передовому кругу. «Высокие думы», волновавшие его и всю передовую русскую молодежь того времени, означали любовь к родине, вольнолюбивые стремления, возвышенные цели жизни.
Вольнолюбие Чацкого формировалось в тех же условиях, что и у декабристов. Его биография типична для представителей передовой дворянской молодежи 1810-1820 гг.
Детство Чацкого прошло в барском доме Фамусова. В годы, «когда все мягко так, и нежно и незрело», юное сердце его остро реагирует на впечатления от быта московского барства. Дух «века минувшего», «низкопоклонничество» и пустота жизни рано возбудили в Чацком скуку и отвращение. Несмотря на дружбу с Софьей, Чацкий покидает дом Фамусовых:
…уж у нас ему казалось скучно,
И редко посещал наш дом, -
рассказывает Софья Лизе.
Началась самостоятельная жизнь. В Москве гостила тогда гвардия, только что вернувшаяся с победой из заграничных походов. Горячее патриотическое чувство и идеи вольности охватили и пылкого героя.
Все это решило его судьбу. Ни беспечная светская жизнь, ни счастливая дружба, ни даже юношеская, но глубокая и тогда еще взаимная, любовь к Софье не смогли удовлетворить его.
Вот о себе задумал он высоко…
Охота странствовать напала на него, -
продолжает свой рассказ о его жизни Софья.
«Охота странствовать напала на него» потому, что он хотел обогатить свой разум современными передовыми идеями, набраться сведений, необходимых для деятельности гражданина и патриота. Мы знаем, что к этому стремился и сам Грибоедов, и декабристы. По свидетельству декабриста Лорера, Пестель говорил о том, что «без этих сведений нельзя быть полезным ни себе, ни обществу, ни отечеству». Чацкий отправился «ума искать» с возвышенной, патриотической целью. Он переживал то, о чем рассказывал В.Ф. Раевский: «Это высокая цель жизни самой своей таинственностью и начертанием новых обязанностей резко и глубоко проникла в душу мою, я как будто получил особенное значение в собственных глазах: стал внимательно смотреть на жизнь во всех проявлениях буйной молодости»
Предчувствуя сердечную утрату, Чацкий все же покидает Москву и едет в Петербург. «Высокие думы» для него, как, например, и для Рылеева и других декабристов, были выше всего. Никогда не поступился бы Чацкий ради любви и любимой женщины принципами морали и долга. Сначала он едет путешествовать, надолго оставляя Софью, а позднее, не задумываясь, идет на резкое столкновение с Фамусовым, хотя понимает, что это грозит ему потерей Софьи. В этом высоком понимании общественного долга – одна из светлых и сильных сторон личности Чацкого.
Нравственные черты Чацкого роднят его с моральным обликом декабристов. «У людей, действовавших в 1825 году, - пишет в своих воспоминаниях декабрист Завалишин, - есть одно, чего никак нельзя у них отнять и цену чего никак нельзя уменьшить, - это готовность жертвовать всем тем, чем люди более всего дорожат и чего более всего добиваются в жизни…»
Чацкий попадает в Петербург как раз в ту пору, когда там зарождалось движение «либералистов», сначала еще неопределенное по программе и планам, но полное вольнолюбивых надежд и свободомыслия. В этой обстановке и сложились взгляды, стремления и ум Чацкого.