Впрочем, как показал анализ литературных данных, ни одна характеристика в отдельности не обладает надежной прогностической ценностью. Например, в различных работах по исследованию локуса контроля, авторы приходят к противоположным заключениям о значимости этой характеристики для прогноза течения психических расстройств (Бажин Е.Ф. и соавт., 1984; HookeG.R., PageA.C., 2002). Вследствие подобных противоречий, несмотря на наличие определенных корреляционных связей между исследуемыми параметрами и течением пограничных расстройств, внимание исследователей было сосредоточено на поиске интегральных показателей с высокой прогностической валидностью. В настоящее временя в качестве подобной характеристики в методологии функционального диагноза может служить концепция "типа приспособительного поведения" (Воловик В.М., 1985). Ее автором предлагается включение в функциональную диагностику оценки типа приспособительных реакций и компенсаторных возможностей больного. В работе Б.Г. Бутомы и Т.А. Аристовой (2000) тип приспособительного поведения определяется как "генетически детерминированный, биографически сложившийся и модифицированный болезнью способ взаимодействия с действительностью", причем он, по мнению Н.С.Шейниной и А.П. Коцюбинского (2000), в первую очередь "отражается на адаптации пациента".
Однако, определение типа приспособительного поведения до сих пор стоит на клинико-описательных позициях и, как отмечают Г.П.Костюк и А.В. Рустанович (2000), "сведения об использовании этой концепции не только в практической деятельности врачей, но и в научных исследованиях остаются единичными". В связи с этим, наиболее важным направлением в данной области исследований "представляется разработка более стандартизированных и формализованных критериев их выделения", так как "категориальное содержание этого понятия представляется незавершенным". Несмотря на высокую прогностическую значимость типа приспособительного поведения (Захаров Н.Б., Рябов В.М., 2000; Хорошавина О.В., Чудиновских А.Г., 2001; Мухортова О.П., Чудиновских А.Г., 2001; HirschbergW., 1999), подобные работы являются скорее исключением, нежели правилом в клинической практике.
Вместе с тем отметим, что еще Д.Е.Мелехов (1972) подчеркивал роль преморбидной личности в прогнозе психических расстройств, и в частности, при патологии резидуально-органического генеза: заболевают люди с плохой наследственностью и воспитанием, изначально неприспособленные, не умеющие решать свои проблемы, а травма мозга "лишь толчок". По данным изучения отдаленных последствий ЧМТ этот автор показал единство биологического и социального для успешной адаптации больных: для устойчивой компенсации первостепенное значение имеют сформированная в преморбидный период установка на труд, чувство долга. Это проявляется формированием у человека "социально-приемлемого поведения даже при неполной клинической компенсации или асоциального поведения, если личность до болезни была неполноценной, в чём-то ущербной, с дефектом в сфере морали". Лица активные, энергичные, с чувством долга после ЧМТ систематически лечатся, следуют режиму и, как правило, возвращаются к прежнему квалифицированному труду.
При рассмотрении основных категорий функциональной диагностической оси нельзя также не заметить семантической близости понятий "тип приспособительного поведения" и "копинг-поведение". Под копинг-стратегиями подразумевают актуальные ответы на воспринимаемую угрозу, способ управления стрессором, базирующийся на копинг-ресурсах, т.е на характеристиках личности и социальной среды, облегчающих или делающих возможной успешную адаптацию к жизненным стрессам (Семке В.Я., 1999; BusjahnA. etal., 1999). Наиболее распространенными являются модели, связанные с исследованиями психологического стресса (Heim E., 1988; Lazarus R., 1983; Perrer M., 1992; ServantD., 1998). В этом контексте копинг определяется как стратегия действий, предпринимаемых человеком в ситуациях психологической угрозы, в частности, в условиях приспособления к болезни как угрозе физическому, личностному и социальному благополучию. К настоящему времени описан ряд психологических, психопатологических и поведенческих коррелятов различных копинг-стратегий. Так, R.Schwarzer (1994) установил, что позитивные копинг-стратегии прямо коррелируют с оптимизмом, адекватной самооценкой, интернальностью и мотивацией к достижению, а обратно – с невротизмом, уровнем депрессии и тревоги. Подчеркивается, что динамика копинг-стратегий в значительной мере определяет динамику поведения в психотравмирующей ситуации: от избегания в начальном периоде до последующего поиска вариантов реализации ее разрешения (StewartS.M., SchwarzerR., 1996). Эти данные согласуются с результатами исследования M.Huss и U.Lehmkuhl (1996), в котором показана различная эффективность использования отдельных типов копинг-стратегий в различные периоды ответных реакций на стрессогенные ситуации.
Изучение особенностей копинг-поведения позволило определить степень его влияния на динамику ППР. В частности, показана взаимосвязь копинга избегания, с одной стороны, и формирования и стабилизации пограничных состояний, с другой (HoffartA. etal., 1993; VollrathM. etal., 1998; JohnsenB.H. etal., 1998; GoldsteinL.H. etal., 2000; RuchkinV.V. etal., 2000; Seiffge-KrenkeI., 2000; SchnyderU. etal., 2001). Установлено, что при значительной выраженности психопатологических проявлений, и в первую очередь, тревожной и депрессивной симптоматики, в поведении больных доминирует копинг-стратегии избегания (HughesI. etal., 1999). С другой стороны, высокая напряженность использования копинг-стратегий обусловливает значительную выраженность тревожно-депрессивных проявлений (PintoC. etal., 2000). Отмечается, что копинг-стратегия поиска эмоциональной поддержки направлена, преимущественно, на совладание с тревогой, а проблемно-ориентированный копинг определяет ценностно-смысловую ориентацию пациента в процессе совладания с проблемой (Недошивин А.О. и соавт., 2000; JerusalemM., SchwarzerR., 1989). Однако, по мнению В.Я.Семке (1999), разработка прогностической значимости доминирующих копинг-стратегий в рамках изучения ППР еще далека от завершения.
Вместе с тем, в современных исследованиях значительное внимание уделяется изучению пассивных механизмов совладания со стрессогенными факторами, и в первую очередь – функционированию психологической защиты (Ташлыков В.А., 1981; SchneiderW. etal., 2000). По мнению Л.И. Вассермана (1999) "современное понимание этиопатогенеза нарушений психической адаптации… предполагает адекватное использование диагностики… индивидуальных механизмов переработки стресса и психологической защиты", поскольку "отношение к фрустрирующей ситуации, несомненно, определяет стратегию адаптивного или дезадаптивного поведения больных в настоящем и будущем". В работе Н.Б. Захарова и В.М. Рябова (2000) подчеркивается роль механизмов психологической защиты в адаптационных процессах, определяющих тенденции и способы поведения личности. Рядом исследователей выявлено, что общее функционирование индивида обусловлено эффективностью зрелых форм механизмов психологической защиты (SoldzS., VaillantG.E., 1998; Бернардо С.Х., 2000). Установлена генетическая связь между напряженностью использования механизмов психологической защиты и выраженностью тревожных и депрессивных расстройств (MurisP. etal., 1998; HughesI., BuddR., GreenawayS., 1999), подчеркивается важная прогностическая роль механизмов психологической защиты в динамике ППР (HoglendP., PerryJ.C., 1998; LeichsenringF., 1999). Достоверно демонстрируется наличие зависимости симптоматологии пограничных расстройств от типов психологической защиты, при этом низкие уровни тревоги определялись преобладанием примитивных МПЗ (отрицания и вытеснения) в структуре защитного реагирования (WerhunC.D., CoxB.J., 1999). Подобные аномалии функционирования психологической защиты, в частности, проявлялись в более высокой частоте суицидов у больных с преобладанием отрицания, и более низкой – при замещении (AmirM. etal., 1999). Используя концепцию "прототипов" в лонгитудинальном исследовании, P.Cramer (1999) установил доминирование отрицания и проекции при пограничном, нарциссическом и эксплозивном синдромах в рамках расстройств личности. К подобным выводам пришли также R.Plutchiketal. (1979), Л.И.Вассерман и соавт. (1999). В катамнестических исследованиях больных с расстройствами личности показана большая частота незрелых форм психологической защиты у психопатических личностей (DevensM., EricksonM.T., 1998; CramerP., 1999; LeichsenringF., 1999).
Впрочем, отношение исследователей к диагностической и прогностической ценности МПЗ также неоднозначно. Так, R.T.Mulderetal. (1999) опровергает наличие какой-либо определенной взаимосвязи между пограничными расстройствами и защитным функционированием. По данным других авторов существует прямая зависимость с высокой прогностической валидностью между уровнями психологической защиты и выраженностью психических расстройств по шкале "GAF" (BlaisM.A. etal., 1996; HoglendP., PerryJ.C., 1998). Большинством исследователей признана также иерархическая организация МПЗ (DSM-IV, 1995; Ахмедов Т.И., Жидко М.Е., 2000). Выявлены некоторые биохимические корреляты защитного функционирования, в частности, показано, что высокая напряженность МПЗ приводит к истощению опиоидной системы, и, следовательно, к высокому риску развития аффективных расстройств (KlineJ.P. etal., 1998). Впрочем, следует отметить и мнение Е.С. Романовой (2001), которая отмечает, что "отсутствие, по крайней мере, в отечественной научной литературе, развитого и структурированного понятия о защитных механизмах признается практически всеми исследователями".