История развития психологии (стр. 37 из 50)

Другое направление, противоположное “монизму сверху”, Вагнер именовал “монизмом снизу”. В то время как антропо-морфисты, исследуя психику животных, мерили ее масштабами человеческой психики, “монисты снизу” (к их числу он относил Ж.Леба, К.Рабля и других), решая вопросы психики человека, определяли ее наравне с психикой животного мира мерою одноклеточных организмов.

Если “монисты сверху” везде видели разум и сознание, которые в конце концов признали разлитыми по всей вселенной, то “монисты снизу” повсюду (от инфузории до человека) усматривали только автоматизмы. Если для первых психический мир активен, хотя эта активность и характеризуется теологически, то для вторых животный мир пассивен, а деятельность и судьба живых существ предопределены “физико-химическими свойствами их организации”. Если “монисты сверху” в основу своих построений клали суждения по аналогии с человеком, то их оппоненты видели такую основу в данных физико-химических лабораторных исследований.

В последней, оставшейся неопубликованной работе “Сравнительная психология, область ее исследования и задачи” Вагнер вновь обращается к проблеме инстинкта, формулируя теорию колебания инстинктов (теорию флуктуации).

Продолжая подчеркивать рефлекторное происхождение . инстинктов, он еще раз оговаривает иной подход к их генезису, нежели тот, который был присущ исследователям, линейно располагавшим рефлекс, инстинкты и разумные способности. Не линейно, как у Г. Спенсера, Ч.Дарвина, Дж.Роменса: рефлекс-инстинкт-разум, или как у Д.Г.Льюиса и Ф.А.Пуше: рефлекс-разум-инстинкт (в последнем случае разум подвергается редукции). По Вагнеру, здесь наблюдается расхождение психических признаков.

Для понимания образования и изменения инстинктов он использует понятие видового шаблона. Инстинкты, писал Вагнер, представляют не стереотипы, которые одинаково повторяются всеми особями вида, а способность действовать, неустойчивую и колеблющуюся в определенных, наследственно фиксированных пределах (шаблонах), для каждого вида своих. Понимание инстинкта как видового шаблона, который наследственно складывался на длинном пути филогенетической эволюции и который, однако, не является жестким стереотипом, привело Вагнера к выводу о роли индивидуальности, пластичности и вариабельности инстинктов, о причинах, вызывающих новообразования инстинктов.

В.С. СОЛОВЬЕВ И ФОРМИРОВАНИЕ ЛИДЕРОВ НОВОЙ ПСИХОЛОГИИ

Одной из центральных фигур в духовной жизни России того времени по праву можно считать В.С.Соловьева (1853-1900) не только по значительности того, что им сделано, но и по огромному влиянию, которое он оказал на виднейших ученых того времени, влиянию, которое и после его смерти не ослабело и сказалось в творчестве многих русских мыслителей и художников (в частности, в поэзии символистов).

Соловьев не оставил законченной системы. Тем не менее именно его искания во многом и сделали проблему нравственного начала в формировании личности человека, проблему воли одной из главных для отечественной психологии того периода. В их обсуждении принимали участие не только психологи и философы, но и педагоги, историки, юристы. При этом необходимо отметить, что хотя Соловьев и был убежденным приверженцем христианской философии, его воззрения лишены того догматизма, который она приобрела у некоторых его последователей.

Соловьев как бы обозначил кульминационную точку того поворота в мышлении, который произошел в конце 80-х гг. прошлого столетия и который знаменовал собой признание высокой значимости религиозной жизни и некоторое разочарование в единодержавии науки и в особенности естествознания. Он считал, что трансцендентальный мир, или всеединое целое, или Бог имеет непосредственное отношение к человеку, который занимает срединное положение между безусловным началом, или всеединым целым, и преходящим миром явлений, не заключающим в себе истины. Эта концепция возлагает на человека очень важную и сложную задачу, ибо через него идет путь повышения и развитие бытия, одухотворение мертвой материи, которая, пройдя через среду человеческого духа, совершается только по одному пути - по пути личного нравственного совершенствования, ради которого свободная воля должна делать постоянные усилия. Таковые становятся реальной силой, если к ним присоединяется воздействие свыше, т.е. то, что в религиозной жизни именуется благодатью.

Следует, однако, иметь в виду, что именно в эти годы складывался духовный облик тех, кто вышел на историческую авансцену в следующий период существования психологического сообщества в нашей стране. И здесь следует вновь обратить взор на влияние, которое исходило от могучего таланта Владимира Соловьева. Он, как отмечалось, создавал совместно с Гротом журнал “Вопросы философии и психологии”, издававшийся Московским психологическим обществом. Он возглавил философский отдел в Большом энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона, опубликовав в нем свыше 120 статей. На трудах Соловьева и близких к нему мыслителей, на журнале, словаре, представлявших философско-психологическую панораму эпохи, воспитывались молодые умы, в том числе и умы тех, кто впоследствии сделал свой выбор в пользу психологии. Назовем здесь три имени: Д.Н. Узнадзе, Л.С. Выготский, Б.М. Теплов.

Молодой грузин Узнадзе защитил в немецком университете диссертацию о русском философе Соловьеве. Впоследствии Д.Н.Узнадзе - выдающийся грузинский психолог советского периода. Он создал крупную школу, теоретико-экспериментальные исследования которой базировались на понятии об установке и ее различных модификациях.

Студент юридического факультета Московского университета Выготский, работая над своим первым трактатом, темой которого стал шекспировский “Гамлет”, размышляя о “подземном” смысле трагедии, сверял свои мысли с тем, что было сказано об этом в ряде работ В.С.Соловьева. Очевидно, что эти работы были изучены молодым Выготским. Приведем лишь один пример: “Все происходящее в мире, - писал Соловьев, - и в особенности в жизни человека зависит кроме своих наличных и очевидных причин еще от какой-то другой причинности, более глубокой и всеобъемлющей, но зато менее ясной. Представление жизни как чего-то простого, рассудительного и прозрачного прежде всего противоречит действительности. Оно не реально. Ведь было бы очень плохим реализмом утверждать, например, что под видимой поверхностью земли, по которой мы ходим и ездим, не скрывается ничего кроме пустоты. Такого рода реализм был бы разрушен всяким землетрясением”. К этому суждению Выготский добавляет: “трагедией”.

Соловьев говорил о “мистической глубине жизни”, о том, что в грубый узор внешней причинности неуловимо вплетается ускользающая от поверхностного взгляда тонкая нить роковой связи событий.

Эти высказывания Соловьева Выготский соотносил со своей версией о Гамлете как “синтетической драме”, где трагедия характера сочетается с трагедией рока. Обращение Соловьева к “мистической глубине жизни” отвергало объяснение поступков людей действием механических причин. Эта идея, волновавшая молодого Выготского, соотносилась им с собственной убежденностью в том, что в драме Шекспира внешними поступками героев правит иррациональное начало. ведущее их к катастрофе. Следует помнить, что это высказывалось в 1916 г., когда среди русских были весьма распространены апокалипсические настроения. Именно в этом году в России широко отмечалось 300-летие со дня смерти Шекспира, гордости Англии, союзницы России в мировой войне. Как писал приятель Выготского критик А. Эфрос “сумрачный британский гений стал исповеданием русской души”.

Эсхатологические мотивы трактата Выготского можно понять, как предощущение великой катастрофы 1917 г. Эти мотивы были удивительно созвучны пророчествам Соловьева. Он умер под Москвой летом 1900 г. и, как бы завершая своими прозрениями XIX век, предрекал, что XX век будет эпохой великих войн, мятежей и революций.

Перед I мировой войной обучался у Челпанова в Московском университете один из будущих лидеров отечественной психологии Б.М. Теплов. После чтения Владимира Соловьева в его юношеской тетрадке 6 января 1916 г. сделана такая запись: “В чем одна из главных основ безнравственной жизни?

В том, что люди из того, что есть средство, форма, делают цель, содержание. Деньги есть средство, люди делают из них цель. Здоровье есть средство для успешного стремления к истинной цели, а люди часто делают заботу о здоровье целью жизни. Национальность, государство есть формы, в которых выражается жизнь, а люди думают, что любовь к родине, к государству может быть главным в жизни, что для этого можно жить. И часто во имя любви к форме приносят в жертву самое содержание жизни. В этом ужас войны и вообще настоящего момента. Это и есть "рукотворные кумиры.

Эту мысль Теплов пронес до конца дней. Для него не стали кумирами ни деньги, ни здоровье, ни государева служба, хотя он и выполнял добросовестно все, что она требовала, в том числе в качестве младшего офицера на полях первой мировой войны. Содержанием же всей его напряженной внутренней жизни, всепоглощающим мотивом служило научное познание.

В той же тетрадке через пару месяцев появилась новая заметка: Познать все - это одна из основных задач человека и имеет объективную абсолютную ценность”. В центре же его собственных интересов уже тогда - вопрос об осмыслении природы искусства средствами науки, о том, в чем его сущность: в наслаждении или познании? И одним из решений этой загадки, приковавшей его уверовавший в абсолютную ценность науки ум, стало впоследствии его высшее достижение - классические исследования по психологии искусства, раскрывшие сущность переживания и как способности, и как феномена культуры. Это была наука. Точная опытная наука. Но ценность добытого знания определялась тем, что оно служило людям. Как атлант, Теплов нес на своих плечах огромные пласты опыта музыкальной педагогики, освещал ей путь светом психологического знания.