Собака, преследующая зайца, порой отрывается от следа и бежит наперерез косому, бегущему обычно по большому кругу: мозг ее промоделировал кривую бега зайца и выбрал кратчайшее направление погони. Ворона догоняет кормушку с едой, скрывшуюся в коротком игрушечном тоннеле. Мгновение помедлив, ворона несется на распластанных крыльях прямо к выходу из тоннеля: уловив закономерность движения кормушки, мозг вороны безошибочно угадывает место, откуда еда может появиться опять. Такое прогнозирование – уже начатки мышления, не правда ли?
В лаборатории Московского университета появились десятки птиц, рыбы, черепахи, кролики и обезьяны.
В невысокой вертикальной стенке из куска текстолита прорезана щель. Черепаха привычно просовывает в эту щель свою змеиную голову и видит два крючка. На одном из них висит кусок мяса. Черепаха стремительно вытягивает шею (глубокие складки кожи расправляются, и шее, кажется, нет конца), но оба крючка – и пустой, и с мясом – начинают разъезжаться в разные стороны. Щель не пропускает рванувшееся черепашье тело. Миновав занавес из кусочка клеенки, крючок с мясом исчезает из поля зрения черепахи. Догадаться, куда он поехал, по звуку нельзя, ибо и ролик с пустым крючком дребезжит так же.
Черепаха вытаскивает голову из щели, некоторое время оглядывает неприступную стенку и… старательно семенит в направлении, в котором поехало мясо. Крохотного отрезка пути от щели до занавеса оказалось достаточно, чтобы составить модель – прогноз движения крючка.
Устройства усложнялись, в опытах участвовали птицы, рыбы, собаки. Полученные данные убедительно свидетельствовали: степень умения прогнозировать, строить модели происходящего, верно намечать наиболее вероятное будущее (в приводимых опытах – пространственное положение движущейся еды) – это и есть мера разума. На этом стоит остановиться особо.
ШАГИ К РАЗУМУ
Господу богу вряд ли имело смысл наделять смертных таким великолепным механизмом: способность предвидеть была в исключительном пользовании создателя, о грядущем знал и заботился лишь он сам, изредка благосклонно передавая советы через земных наместников – служителей религиозных культов. Что касается наместников, они вовсе не нуждались в личной славе провидцев: служить передаточной инстанцией легче и безответственней. Когда же прогнозы оказывались идиотскими, а обещания – пустым звуком, было весьма удобно молчаливо валить на бога, советуя по-прежнему на него же уповать. А уповающим предвидеть не рекомендовалось: способность видеть будущее – первый признак прозрения, а беспрекословие прочней стоит на слепоте.
И все– таки механизм возник и развился. Трезвые материалисты, мы обязаны подумать, как это произошло.
Чтобы уцелеть в безостановочной и беспощадной борьбе за существование, каждое живое существо должно было научиться как-то охранять себя от воздействий непрерывно меняющейся среды (сюрпризы среды – не только чередование тепла и холода, но и конкуренты в поисках пищи, и враги-хищники, и колебания в количестве самой пищи, и стихийные силы, и десяток других смертельных опасностей – контролирующее оружие естественного отбора). Один из простейших выходов – паразитное существование. Гарантия собственной безопасности обеспечивалась внутри, в организме (или на теле) другого живого создания – уже один только хозяин боролся с природой за свою сохранность и целость, попутно содержа на иждивении паразитов.
Но паразитное существование – жизнь трудная и более рискованная, чем это может сначала показаться. Прежде всего необходимы гибкость, смирение и неприхотливость (отсюда червеобразность многих из них – червеобразность как вида, так и поведения). А затем – полная зависимость от хозяина: смерть покровителя означает гибель всех питающихся его соками и охраной паразитов (если они не успели сменить хозяина, что сделать им весьма трудно ввиду закоснелости образа жизни и замшелости собственного аппарата деятельности, не применяемого за ненадобностью). Отсюда – крайняя заинтересованность паразитов в благополучии и незыблемости режима хозяина: многие из них даже активно включаются в его систему обмена веществ, помогая ему жить и, в частности, уничтожая других паразитов. Это не выручает: слишком уж далека борьба, которую ведет хозяин, от способностей его иждивенцев. Поэтому класс паразитов так недалеко продвинулся по лестнице эволюции – хотя они есть, их мириады, но развитие их застыло на первобытном уровне. Добровольное рабство спасает жизнь временно, а отучает жить навсегда.
Промежуточный способ сохранности от капризов и колебаний среды – панцирь. Броня, стена неучастия, которой отгораживается существо от реальных и мнимых опасностей, тоже не абсолютный способ – сам посильный размер брони кладет предел развитию вида. Кроме того, нельзя не отметить, что все эти черепашки и рачки-отшельники составляют любимую пищу паразитов, ибо соблазнительно беззащитны внутри ненадежной скорлупы.
Поэтому основной способ, постоянно культивируемый эволюцией и утверждаемый естественным отбором, – борьба. Бегство, кстати, тоже борьба, как и нападение: это разновидности разумного реагирования на мир. Существа, нашедшие этот способ, продвинулись по лестнице эволюции до высшей ступени развития – человека, способного к предельному воплощению способа: к борьбе осознанной.
Борьба – это непрерывная игра с враждебной средой, и лучший образ, ярчайший пример борьбы – фехтовальщик. Он – олицетворение понятия «борьба», ее живое подвижное воплощение. В арсенале его средств есть нападение и отступление, непрерывное наблюдение за противником, постоянный анализ его методики и характера – чтобы успеть и суметь прореагировать (ответить уходом, защитой или точным выпадом). Главное в борьбе – скорость ответа. В арсенале развитых существ огромное разнообразие реакций, для каждой из которых жизненно важна быстрота. Однако времени реагирования положен естественный предел: он определен инерцией, скоростью прохождения нервных импульсов – сигналов и приказов к действию, длительностью анализа ситуации, подвижностью двигательного аппарата. Как же уменьшить это время, обмануть положенную природой границу? А очень просто: прореагировать еще до того, как совершено действие, на которое реагируешь! Предвосхитить это ожидаемое будущее и заранее привести себя в готовность к ответу. То есть ответить мгновенно, еще не разобравшись наверняка, верно ли было предугадано действие. Риск значительно повышается, но насколько же возрастает выигрыш!
И естественный отбор миллионы лет назад закрепил штампом «жизнеспособно» те виды живых существ, которые научились на основе прошлого опыта составлять вероятностную картину ближайшего будущего – через мгновение, секунду или час. Жизнь одобрила игровые механизмы. На уровне человека к этой способности добавилось еще осознанное предвидение, а у существ, лишенных сознания, развился автоматический механизм вероятностного прогнозирования будущего. И скорость реакции – основа борьбы – уменьшилась до возможного минимума.
Так осваивается и постигается мир. Он требует активности – неподвижные и недеятельные безжалостно отсекаются косой естественного отбора. Эта активность, это постоянное движение против уничтожающих, нивелирующих, стирающих воздействий среды и есть жизнь с осуществлением основного принципа ее сохранности – боевой самоорганизацией.
Итак, жизнь, самоорганизация, готовность встретить любые удары судьбы – это обязательное предвосхищение возможных превратностей. А с другой стороны, степень жизнеспособности несомненно вырастает с увеличением разумности живого существа. Из двух последних фраз без труда извлекается вывод о возможности найти соответствие между уровнем разума и способностью к предвидению.
Соответствие нашлось. Уже сравнительно давно построенный анатомами ряд все более сложных, все гуще ветвящихся нейронов – от рыбы до обезьяны, – этот ряд не находил своего четкого отражения в перечне проявлений явно возраставшего разума. Не было критерия разумности, неизвестно было, как и чем измерить умственную способность. Податливость к выработке условных рефлексов тоже не давала возможности построить лестницу повышения разума – он явственно не вмещался в узкие рамки задач на заученные навыки. А мера способности из деталей сиюминутной ситуации составить картину ближайшего будущего отчетливо ставит живые существа в строй, точно и жестко соответствующий усложнению их нервных структур.
Сегодня эксперименты, поверяющие эту идею, растут как вширь – по количеству и разнообразию живых подопытных, так и вглубь – по усложнению задач. В этих опытах – обещание вскрыть и сделать явной строгую красоту ступеней возрастающего разума, непрерывной активностью одолевающего превратности среды.
ПРОЖЕКТОР ВНИМАНИЯ
В конце первой мировой войны в Европе вспыхнула эпидемия болезни – редкой и безжалостной. Одним из самых странных психических спутников болезни была поразительная сонливость пострадавших: они спали неделями, просыпаясь лишь затем, чтобы поесть, и тут же выключаясь опять. Полное безразличие к миру и окружающим, неспособность сосредоточить внимание, отсутствующий взгляд, абсолютное безволие.
О проявлениях этих вспомнили лет пятнадцать назад, когда волосок электрода добрался до одной глубинной области, лежащей почти на границе головного и спинного мозга. Анатомический рисунок этой области, где крупные и мелкие нейроны раскинуты в виде сети, был известен уже давно. В соответствии с формой область называли сетчатой структурой. Впервые ее открыл и детально описал еще молодой Бехтерев. Второй раз, уже совсем по-новому, ее открыли в середине века.
На электрод, вживленный в сетчатую структуру, подается ток, и дремлющая кошка мгновенно поднимает голову. Она явно встревожена: обострено зрение, слух, чутье – что-то взбудоражило ее заторможенный мозг, Обезьяна, до момента раздражения спокойно сидевшая в углу клетки, недоуменно оглядывается, будто кто-то невидимый властно велел ей приготовиться. Но к чему? И кто?