Конечно, в главных училищах преподавались иностранные языки; но в то время где они не преподавались? Если в настоящее время присутствие иностранных языков в курсе учебного заведения свидетельствует о его более чем элементарном характере, то в то время этот признак не указывал безошибочно, какое это заведение — низшее или среднее. П. В. Завадовский в 1795 году писал князю Репнину: "народныя училища, по самому своему названию, суть такия места, которыя назначены для образования юношества всякаго состояния и заключают, следовательно, токмо нужнейшее для будущаго гражданина, так что и самыя науки, по главным народным училищам положенныя, состоя большею частью из одних первоначальных понятий, служить собственно должны предварением для желающих или нужду имеющих обучаться оным в вышних училищах, каковы суть гимназии, академии или университеты" 8.
Если же признать главные училища элементарными школами, то их общеобразовательный курс будет понятен: все элементарные школы суть общеобразовательные заведения, потому что их задача — сообщать элементы наук, языков и искусств, иными они и быть не могут, согласно своей природе.
До общеобразовательной средней школы в екатерининское время не дошли даже и в конце ее царствования, когда распространялись малые и главные училища. Последние два десятилетия XVIII века суть время размножения сословных дворянских пансионов. В 1779 году при Московском университете открылся благородный пансион, образовавший школу, параллельную с гимназией, но с необъятным курсом: за законом Божиим следовали "самонужнейшия светския науки" — арифметика, геометрия, тригонометрия, алгебра, некоторые части смешанной математики, и в особенности артиллерия и фортификация, философия, особливо нравственная, история и география, российский стиль, искусства рисования карандашом, тушью и сухими красками, танцы, фехтование, английский, итальянский, а для желающих — латинский и греческий языки. Впоследствии благородный пансион обогатился новыми науками: физикой и естествознанием, юридическими и камеральными науками (право естественное, римское, гражданское, уголовное, государственное хозяйство, практическое российское законоведение), военными движениями и действиями ружьем. Вот каков был энциклопедизм благородного пансиона! Было намерение устроить при университете же купеческий пансион для детей, посвящающих себя коммерции, "с самонужнейшими для купеческаго состояния науками". Но это последнее предположение не осуществилось, а благородных пансионов по образцу московского возникло много: в Твери, Нижнем Новгороде, Казани, Воронеже, Курске и в других городах.
С другой стороны, еще отсутствовала педагогическая оценка предметов учебного курса, еще безраздельно господствовали сословно-профессиональные и грубо-утилитарные взгляды на образование, свидетельствовавшие о полном непонимании существа общеобразовательной школы. Сохранилась черновая записка императрицы Екатерины II о средних школах. В ней высказана точка зрения грубо-наивного утилитаризма при организации курса средней школы: "Средния школы устанавливаются для наставленья юношества в науках тех, чрез которыя юношество готовится быть в свое время полезно своему отечеству, следственно, и все науки к пользе и сходственно пользе Империи выбраны и определены быть долженствуют по положению естественному каждой губернии". Вот основа средней школы. Какое же тут общее образование, где гуманизм? Зачем нужно изучать в средней школе русский язык? Затем, что "он во всей Империи в употреблении". Зачем нужен немецкий язык? Затем, что "Российская империя имеет три провинции, кои правятся немецким языком". Татарский язык нужен, потому что "три царства Российской империи обитаемы татарскими народами и границы ея от Киева до Китая сими народами обитаемы"; латинский — потому что многия губернии граничат с землями, в которых этот язык употребляется наравне с природным: греческий — язык греко-российской церкви и науки. Остальным европейским языкам, в том числе и французскому, нет места в средней школе, они служат для чтения книг и "обращению в жизни", им каждый, если пожелает, может выучиться дома. Кроме языков в средней школе преподаются: история, география, математика, мораль, закон.
От таких взглядов до общеобразовательной школы далеко.
Что же сталось с прежними школами дьячков и мастеров грамоты? Старинная свободная дьячковская школа постепенно умирала; ее теснили, стараясь заменить новой государственной, насильственной, она должна была прятаться. Но сначала старая школа боролась с новой, добровольно не уступала ей своего места. Когда стали вводить новое государственно-насильственное школьное учение, деятели старой школы продолжали свою работу. Смотритель нежинской городской (новой) школы доносил в 1789 году своему начальнику: "дьячковския школы я все осмотрел; в оных обучают по старинному методу, славенскому букварю, часослову, псалтиру и писать. У соборного дьячка 30 учеников, у пономоря сей же церкви 7, учениц — 5; у преображенскаго дьячка — 8, у мещанина — 16; у дьячихи 5, учениц — 6; у богоявленскаго дьячка — 22, у воздвиженскаго дьячка — 11; у роверскаго майстера — 6, учениц — 5". Всего 121, вдвое больше, чем было учащихся в государственном казенном училище. В Ромне в официальной школе, оставалось 72 учащихся, а у частных наставников — 80 из всех сословий: дворян, купцов, казаков и т. п. Сверх того, школы при церквах. Обучением занимались два дьякона, один корнет, один казак в звании подъячего, одна вдова казачка и другие лица. "Все оные содержатели учат старинным, несходным с нашим, методом, по книгам, назывались граматки (букварь церковной печати с частью сокращеннаго катехизиса), часословы, псалтири и писать, без всякаго порядка в учении, разделения учеников на сорты по знаниям, и без малейшего изъяснения уроков, от чего некоторых из учеников их, оканчивая псалтирь и продолжая писать, не разумеют даже и трецных складов, да и самые их учители также искусны в складах" 9.
Дьячковская школа была, конечно, не высокого разбора, но она была люба, что была свободна, в нее никто насильно не гнал и не тащил, воинские команды не ловили для нее учеников. Да и учила она дорогому, душеспасительному предмету — божественному писанию. Вследствие этого, "хотя взяты были дети от дьячков и приведены в училище (в казенное, в Нежин), но пробыли там один день, потом более месяца никто не являлся, причиною тому дьячки, кои обучают детей по старому методу; родители же почитают в том только науку, что дети их в церквах будут читать псалтирь". Однако, как ни как, а пришлось идти на компромисс. Приказано было смотрителю, собрав 45 детей, "сочинить им при себе именной список и прибить его в классе на стене, чтобы учитель мог знать, кого нет, и настаивать на посещении школы учащимися пред родителями и опекунами при содействии полиции". Кроме того, приказывалось учить детей в училище в понедельник, вторник, среду до обеда, в четверг, пятницу и субботу учиться у дьячков по церковным книгам и пению по ирмологию.
Но так дело не могло идти, правительство не хотело частных дьячковских школ и решило их совсем уничтожить, учредив исключительно государственные школы. При Екатерине II после введения "саганской" системы народного образования частным лицам было воспрещено производить обучение, если они наперед не изучили нового метода в главном народном училище и не получили установленного свидетельства о дозволении открыть школу из приказа общественного призрения, которому были подчинены все народные школы губернии. Конечно, ни мастера грамоты, ни дьячки не могли удовлетворить этому требованию, не могли достать себе нужного свидетельства — и старые свободные дьячковские школы должны были прятаться, если не желали перейти от бытия к небытию.
В 1784 году учитель малого народного училища в Шлиссельбурге донес училищной комиссии, что с некоторого времени к нему детей своих никто не приводит, так как некий сержант Гордеев завел в городе недавно свою школу, где учит по старым книгам, и детей у него собралось не менее 20 человек. Комиссия определила: "как таковыя вольныя школы вовсе не нужны там, где есть училища народныя, в коих юношество, как это опытом уже доказано, обучаться может с гораздо лучшим успехом", то школу сержанта Гордеева закрыть, "дабы дети у него напрасно времени не тратили".
В 1790 году 4 июня тульский губернатор Лопухин писал в своем отношении к епискому коломенскому Афанасию, что "из жительствующих в г. Туле священно-церковно-служителей, имеющих домашния училища, оказалось, по достоверной выправке, 19, коим со внушением Высочайшаго об училищах устава и объявлено было через управу благочиния, дабы они согласились в домашних своих училищах обучать питомцев согласно с Высочайшим постановлением"; но из всех сему установлению последовали только двое, а прочие, как видно, "следуя закоренелому у них упрямству", отказались, "коим, равно и числу обучающихся в них детей, прилагая при сем реестр, покорно прошу ваше преосвященство к таковому высокомонаршему устроению приложить и со стороны вашей воспособление". Речь шла о том, чтобы частные учителя выдержали экзамен в главном народном училище и получили свидетельство от приказа общественного призрения на преподавание. Из представленного списка видно, что в 17 школах (две подчинились распоряжению и не вошли в реестр) было 186 учащихся, которые по школам распределялись так: по 2 учащихся было в двух школах, 4 — в одной, по 5 — в двух, 7 — в одной, 8 — в одной, по 11 — в четырех, по 13 — в двух, 15 — в одной, 20 — в одной, 21 — в одной и 27 — в одной 10. Следствием изложенного ходатайства была посылка коломенской консисторией в тульское духовное правление указа о неимении духовным лицам отныне в домах своих школ и под неопустительным в противном случае штрафом обязательстве их к тому "наикрепчайшими подписками" 11. По тем же причинам пятью годами ранее (в 1785 г.) в Петербурге были закрыты все частные русские школы и один иностранный пансион, а 30 иностранных пансионов и школ оставлены при условии введения в них новых методов учения. Всем этим частным школам и пансионам правительство указывало к исполнению необходимое требование: "единообразие в книгах и учебном способе, чтобы не последовало ни в учителях, ни в книгах какого разврата". О. П. Козодавлев, ревизовавший в 1788 году народные училища в 10 губерниях, объяснял, между прочим, недостаточность училищ в ярославском наместничестве тем, что "в Ярославле многим дьячкам учение до сего времени не было запрещено".