How all the nations deem her their worst foe,
That worse than _worst of foes_, the once adored
False friend,… [X,67]
Характерные особенности Англии – таможни и высокие пошлины, которые она взимает даже с волн морских, ее государи носят короны, как дурацкие колпаки, а ее истинные хозяева – финансисты, обладатели гигантских капиталов; ее парламент превратился в налоговую западню, ее солдаты давят копытами своих лошадей народ, на долю которого теперь выпадает лишь «жидкое пойло» вместо прежнего крепкого пива.
После этой общей картины Байрон сосредотачивает свое внимание на так называемых высших кругах английского общества, которые определяют его политику, его законы и его мораль [XI,XII песни]. Ничтожество, паразитизм – вот подчеркнутые поэтом черты сильных мира сего:
Don Juan saw that Microcosm on stilts,
Yclept the Great World; for it is the least,
Although the highest: but as swords have hilts
By which their power of mischief is increased,
When Man in battle or in quarrel tilts,
Thus the low world, north, south, or west, or east,
Must still obey the high[635]--which is their handle,
Their Moon, their Sun, their gas, their farthing candle.
[XII,56]
Байрон подчеркивает несправедливость общественных отношений, при которых духовное бессилие и пустота представителей высшего света не лишают их права навязывать свою волю народному большинству. Поэт обличает идеологические средства, с помощью которых утверждается и поддерживается эта несправедливость. Он с отвращением говорит о продажной печати, которая, покорствуя правительству, всеми силами стремится скрыть истинное положение вещей:
Oh! ye great authors luminous, voluminous!
Ye twice ten hundred thousand daily scribes!
Whose pamphlets, volumes, newspapers, illumine us!
Whether you're paid by government in bribes,
[IX,35]
Еще более сильным средством является ложь, замаскированная ханжеством и лицемерием – «политическим, поэтическим, религиозным, моральным», как с раздражением писал Байрон. Без устали превозносили мнимую святость и моральную чистоту существующих устоев общества и его официальных руководителей, а к «низшим» классам обращались с нравственно-религиозными назиданиями, которые преследовали лишь одну цель – держать в покорности трудовой народ.
Разоблачение правящей олигархии с ее системой общественных и личных взаимоотношений, составляющее внутренний идейный стержень всей сатиры в целом, осуществляющийся в поэме с помощью необыкновенно многообразных художественных средств.
Иронически используются в поэме Байрона библейские, евангельские и вообще – религиозные образы. Бросая вызов господствующему ханжеству, Байрон насмешливо уверяет, что его самого благочестие посещает только во время болезни:
The first attack at once proved the Divinity
(But that I never doubted, nor the Devil);
The next, the Virgin's mystical virginity;
The third, the usual Origin of Evil;
The fourth at once established the whole Trinity
On so uncontrovertible a level,
That I devoutly wished the three were four--
On purpose to believe so much the more.
[XI,6]
Используя фразеологию библейских десяти заповедей, Байрон излагает свои литературные взгляды: «веруй в Мильтона, Драйдена, Попа, не сотвори себе кумира из Водсворта, Кольриджа и Саути» [I,205].
Одним из стилистических нововведений Байрона является широкое использование в поэтическом языке более или менее устойчивых фразеологических сочетаний просторечия, для того, чтобы их задорно-непринужденный, бытовой, реалистический характер послужил отрезвляющим контрастом к господствующей системе фальшивых претензий. Распространение и дальнейшее развитие фразеологического сочетания часто сопровождается раскрытием и подчеркиванием внутренней его формы, стершейся и обесцвеченной от долгого употребления. Таков, например, комментарий Байрона по поводу почетного звания honorable («честный, достопочтенный»), предшествующего по традиции имени младших, не имеющих права на титул сыновей английских аристократов:
There were four Honorable Misters, whose
Honour was more before their names than after. [XIII,86]
Раскрытие внутренней формы термина, не ощущающейся в обычном употреблении, позволяет показать, насколько традиционное обозначение лишено реального содержания.
Многообразие этих сочетаний, с одной стороны, способствует расширению языковых границ, а с другой – придает поэме еще большее познавательное значение: ведь каждый новый словесный оттенок, каждое новое понятие, придает наблюдениям Байрона особый блеск и отточенность. В некоторых случаях стандартное общеупотребительное выражение разрастается в широкий обобщающий образ.
All countries have their lions, but in thee
There is but one superb menagerie.
[XII,24]
Обобщающее значение имеют в Поэме Байрона самые «нейтральные», казалось бы, слова. Слова употребленные в простейшем, прямом смысле, составляющие сухой перечень, ложась рядом, составляют рисунок иронический, реалистический, типичный и преодолевают свою лексическую нейтральность. Чрезвычайно показательно в этом смысле перечисление развлечений, которым предаются благородные посетители замка Амондевиллей. Таков же и иронический каталог прелестей английских берегов – «Of white votes, white necks, blue eyes, bluer stockings, tithes, taxes, duns, and with double knockings» [XII,67].
Несколько конкретных деталей, выраженных в простейших точных словах, складываются в обобщенный образ буржуазной Англии, сильной налогами и пошлинами. Подобно этому вся жизнь благородного английского лорда схвачена и обобщена в пяти глаголах, обозначающих конкретные, отнюдь не возвышающие действия:
And having voted, dined, drunk, gamed and whored,
The family vault receives another lord. [XI,75]
Многочисленные выразительные средства, использованные Байроном для создания целой серии карикатурных фигур, могут быть обобщены тем определением, которое сформулировал Н. Г. Чернышевский: источником комического является «пустота, бессмысленность формы, лишенной содержания или имеющей претензию на содержание, несоразмерное ее ничтожеству». Для разоблачения этой несоразмерности Байрона часто как бы разлагает общее понятие на составляющие его элементы:
In the great world,--which, being interpreted,
Meaneth the West or worst end of a city,
And about twice two thousand people bred
By no means to be very wise or witty,
But to sit up while others lie in bed,
And look down on the Universe with pity,-
Juan, as an inveterate patrician,
Was well received by persons of condition. [XI,45]
Единое целое «большой свет», распадается на конкретные элементы, которые в своей совокупности раскрывают ничтожное содержание мнимовозвышенного понятия. Аналогично этому эффективная и многозначительная в обычном представлении жизнь могущественного лорда раскрывается в своем истинном свете при бесстрастном перечислении составляющих ее жалких компонентов – голосовать, обедать, пить, играть, развратничать. Байрон сатирически изображает то подобие бурной и разнообразной деятельности, которой предаются представители света. Мужчины, говорит Байрон, охотились, чтобы провести время, перекладывали книги с места на место, критиковали картины, осуждали оранжереи, вели рассуждения по поводу газет и ждали обеда, устремив глаза на часы [XIII,101-102]; дамы гуляли, пешком или верхом, пели или репетировали последние заграничные танцы, обсуждали новые моды и переделывали по последнему фасону свои шляпки [XIII, 104]; по вечерам – банкеты, вино, разговоры, дуэты, иной раз танцы, флирт, сплетни… охотники вновь переживали охоту на лисиц и ложились спать скромно, в десять вечера [XIII,107-108]. Чем более Байрона подчеркивает разнообразие занимающих высшее общество интересов, тем отчетливее картина духовной бедность и монотонности, которую не может победить механическое внешнее разнообразие. Из немногих точных, реальных деталей складывается типичная картина душевной пустоты, умственной скудности, характерной для «коммерческой и очень педантичной» Англии [XII,68]. Из тонко подмеченных мелких бытовых штрихов слагается обличие удручающего ничтожества тех классов, которые притязают на руководство обществом.
Не ограничиваясь этической критикой правящих кругов, Байрон показывает, что моральная низость и лицемерие неотделимы от политической бесчестности, от нарушения элементарных политических прав народа. «Спаситель народов» Веллингтон купается в роскоши, в то время как «спасенная нация» стонет под тяжестью ярма [IX,5]. «Ирландия умирает с голоду», но «великий Георг весит семь пудов» [VIII,126].
Речь может идти о Новом свете и о Старом, о его радостях или страданиях, о роялистском или либеральном Конгрессе, им управляющем, - независимо от всех этих различных вариантов и миром, и Конгрессом, и политикой правят банкиры. Различие их национальности или вероисповедания, иронически подчеркнутое Байроном, решительно ничего не меняет в тяжести накладываемого или ига. Чем больше нагромождение контрастов, тем более явными становится единый источник, едина пружина всего существующего общественного строя.
Высокие слова о жалости и благоговении пред гибнущей славой и былым достоинством родины чередуются с оборотом низкого стиля, передающим чувства человека, который видит, что «летит ко всем чертям страна родная» [X,66], и завершаются приподнято-патетическими словами, полными возмущения, горечи и сожаления о позорной роли Англии – «тюремщика наций» [X, 68]. Таким образом, личное чувство поэта дает о себе знать на всем протяжении поэмы. Эпическое повествование поминутно прерывается лирическими излияниями, насмешки над традиционно-поэтическими и романтическими представлениями переплетаются с горькими сетованиями на неблагозвучие мира, в котором поэзия и романтика либо иллюзорны и переходящи, либо подвергаются разрушительному действию пошлости.
Глава IV: Жанровое определение поэмы «Дон-Жуан».
Можно рассматривать «Дон Жуана» на фоне эпической поэмы, на родство с которой все время обращает внимание сам автор. Правда, признаки родства — чисто внешние, формальные. Байрон делит поэму на песни; позволяет промелькнуть высокому эпическому тону, припоминает об обязательном обычае обратиться к Музе, как в начале III песни: «Oh, muse, you... et cetera». Обычай исполнен, однако сами слова кажутся лишними, ибо каждый прилежный читатель той эпохи легко припоминал, что прилично сказать в подобном случае. И Байрон отделывается небрежным: «...and so on».