В числе "несмешных" проходит по "Зоне" тема смерти. "Ваша рота дислоцирована напротив кладбища, – тянул подполковник, – и это глубоко символично" (СП 1, 32). В сборнике показан целый ряд смертей. Наибольшее внимание было уделено зеку Бутырину, гибель которого "была лишена таинственности" и "наводила тоску". "Бутырин часто видел смерть, избегал ее десятки раз", – замечает автор и после этих слов пишет целую поэму о том, как мог "подохнуть" этот человек, которого "с ног до головы покрывала татуировка, зубы потемнели от чифира, а исколотое морфином тело отказывалось реагировать на боль" (СП 1, 121).
В сборнике "Зона" намечается авторский стиль. Все, что написано потом, написано после "Зоны" ("первой книги о профессии, ремесле, судьбе и муке") [40]. Уже тогда Довлатов пытался рассказывать обо всем на свете, в том числе и о смерти, "без особой скорби", без излишней трагичности, которая казалась ему ненужной и пошлой. Если речь идет о смерти близкого человека, то словами все равно ничего не выразишь, говорить же о кончине человека чужого, скорбеть напоказ – более чем неестественно (СП 1, 171).
Зона в кавычках и без оставила значимый след в творчестве писателя. Не раз судьба будет улыбаться Сергею Довлатову, вновь сводя его то тут, то там с людьми, с которыми ему приходилось встречаться "на заре туманной юности". Годы, проведенные в армии, вспоминаются героем почти всех произведений Довлатова: "Компромисса" и "Заповедника", "Невидимой книги" и "…газеты", "Наших" и "Чемодана", "Иностранки" и "Филиала", поздних рассказов.
Кроме того, в "Зоне" можно увидеть все то, о чем Довлатов говорит в других произведениях (правда, в основном, благодаря комментариям к разрозненным главам). Здесь появляются и люди, с которыми автору (и герою) придется столкнуться много позже в Америке (Вайль и Генис, Моргулис, Эрнст Неизвестный, Рой Стиллман) и ленинградские, таллиннские друзья (Геннадий Айги, Эйно Рипп), с которыми жизнь сведет после службы в армии.
"Зона" – начало творческого пути и – в определенной степени – его источник. Здесь есть все или почти все то, о чем автор будет писать дальше. Авторский стиль, круг тем, манера изложения, система ценностей – все это не слишком сильно изменилось с момента написания "Зоны" до той минуты, когда на бумагу (или, быть может, уже на монитор персонального компьютера) легли строки "Игрушки" или "Ариэля", последних писем друзьям. Менялись люди и города, менялось время, менялись страны, но что-то на всю жизнь осталось в писателе Сергее Довлатове от надзирателя штрафного изолятора Бориса Алиханова.
"Я был наделен врожденными задатками спортсмена-десятиборца. Чтобы сделать из меня рефлектирующего юношу, потребовались (буквально!) – нечеловеческие усилия. Для этого была выстроена цепь неправдоподобных, а значит – убедительных и логичных случайностей. Одной из них была тюрьма. Видно, кому-то очень хотелось сделать из меня писателя" (СП 1, 171-172).
Глава третья
"С работы меня уволили в начале октября. Меня, как говорится, выгнали по совокупности… Я выпивал, скандалил, проявлял идеологическую близорукость. Кроме того, не состоял в партии и частично был евреем. Наконец, моя семейная жизнь все более запутывалась… После этого я не служил. Редактировал… халтурил на радио… писал внутренние рецензии… Короче, превратился в свободного художника. И наконец занесло меня в Таллинн" (СП 1, 269-270)…
"– Почему ты ехал в Эстонию?
Что я мог ответить? Объяснить, что нет у меня дома, родины, пристанища, жилья" (СП 1, 254)?..
Довлатов-автор и Довлатов-герой всегда очень любил Эстонию, Таллинн, "наименее советский город Прибалтики", "город вертикальный, интровертный. Разглядываешь готические башни, а думаешь – о себе" (СП 2, 94). Для него этот город был чем-то сказочным ("пейзаж напоминал иллюстрации к Андерсену" – СП 1, 267), фантастическим, и в то же время – как ничто другое – реальным. Поэтому главный герой так часто говорит с восхищением о городе, в котором ему суждено было прожить несколько лет, а писатель вспоминает о Таллинне позже, находясь уже вдали от родины.
"Компромисс" – книга об Эстонии и журналистике. Эстония, как признался однажды Довлатов, была для него "штрафной пересылкой между Востоком и Западом" (СП 2, 94). Журналистика всегда была неотъемлемой частью жизни Довлатова. Ею он занимался здесь, на родине, зарабатывая себе на хлеб, не удалось уйти от нее и в Америке, где к газетной работе прибавилась еще и работа на радио, тоже, впрочем, хорошо знакомая.
Довлатов много внимания уделял анализу своей журналистской деятельности. Почти в каждом сборнике рассказов, где говорилось о работе в газетах и журналах, писатель пытался понять сам и объяснить читателю, чем была для него эта часть жизни. Объяснить читателю, пожалуй, было даже важнее – читатель, слушатель для Довлатова всегда значил очень многое.
Довлатов часто "халтурил", занимался "литературной поденщиной" [41]. Редактировал генеральские мемуары, сочинял брошюры ("Коммунисты покоряют тундру"), рассказы наподобие "По заданию" (последний, кстати, принес автору тысячу рублей, хотя и был им самим назван "беспрецедентным говном"), наконец, работал внештатным и штатным сотрудником во многих газетах и журналах, на радио и телевидении. Поначалу – не хотел заниматься ничем, кроме литературы, хотя и не мог понять, "где советские писатели черпают темы. Все кругом не для печати" (СП 2, 24). Потом понял, что можно работать на режим и на себя. Постепенно стал журналистом.
"О журналистах замечательно высказался Форд: «Честный газетчик продается один раз». Тем не менее я считаю это высказывание идеалистическим. В журналистике есть скупочные пункты, комиссионные магазины и даже барахолка. То есть перепродажа идет вовсю.
Есть жизнь, прекрасная, мучительная, исполненная трагизма. И есть работа, которая хорошо оплачивается. Работа по созданию иной, более четкой, лишенной трагизма, гармонической жизни. На бумаге.
В жизни газетчика есть все, чем прекрасна жизнь любого достойного мужчины… Газетчик искренне говорит не то, что думает… Газетчик без конца творит, выдавая желаемое за действительное… Газетчик нежно любит то, что не стоит любви". В хорошем журналисте всегда есть "раздвоенность и цинизм" (СП 1, 301-302).
"Журналист – отдается и продается. Он обязан писать не то, что видит и думает, а то, что от него требуют, да еще стимулировать страсть и наслаждение, делать вид, что он так, действительно, думает, что это – его собственная правда" [42].
В произведениях Довлатова встречается много журналистов. В "Компромиссе" показана целая галерея замечательных, редких, ярких газетчиков. У каждого из них своя судьба, они очень разные и в то же время похожи друг на друга как родственники. Несомненно, это семья. В ней есть родители и дети, старики и молодежь, подонки и герои. Но все они, вне зависимости от своих убеждений и взглядов, связаны одним делом – журналистикой.
В книге встречаются разные люди, принципиальные и мелочные, ничтожные и гениальные, загадочные и отвратительные, но во всех автор находит то, что способно вызвать улыбку. Любой герой у Довлатова заслуживает снисхождения, иногда – жалости, всегда – понимания. "Автор должен любить своих героев. Довлатов… относился к своим с родительской нежностью и отпускал им почти все грехи" [43]. "Секрет обаяния Довлатова – в его снисходительности к любому человеку, в том числе и награжденному саркастической характеристикой" [44].
Михаил Шаблинский – один из немногих персонажей, встречающихся почти в каждом "компромиссе" (наряду с Шаблинским, Туронком, Жбанковым, Мариной и некоторыми другими). Это он предлагает ехать в Таллинн. Это его пиджак надевает главный герой на похороны. По словам Жбанкова, обращенным к Довлатову-герою, "другой раз бухнете с Шаблинским, а потом целый вечер: «Ипостась, ипостась…»" (СП 1, 242). Это его имя случайно произносит Марина в объятиях главного героя…
"Миша рос в унылом лагерном поселке. Арифметику и русский ему преподавали корифеи советской науки… в бушлатах. Он вырос прочным и толковым. Словам не верил, действовал решительно. Много читал… Он был готов на все ради достижения цели… Альтернатива добра и зла переродилась в альтернативу успеха и неудачи. Активная жизнедеятельность затормозила нравственный рост" (СП 1, 301).
"Шаблинский уже давно работал в партийной газете. Положение функционера его не слишком тяготило. В нем даже сохранилось какое-то обаяние.
Короче, Шаблинский был нормальным человеком" (СП 1, 268)
Действительно, герой не подлец. Он не наступает на горло собственной песне, он просто понимает, как нужно жить в том мире, в котором он оказался. Он обладает знаниями и волей, более того – у него есть цель, которая, правда, "представлялась все туманнее". "Жизнь [Шаблинского] превратилась в достижение средств" (СП 1, 301).
Он хорошо образован и весьма начитан. Выражения "спонтанная апперцепция" и "имманентный дуализм" характерны для него, хотя работает он в промышленном отделе и его материалы не вызывают дискуссий. Он делает карьеру, спокойно идет вперед, на шестой год жизни в Америке главный герой узнает от общих знакомых, что "Шаблинского назначили ответственным секретарем" (СП 1, 296).