Странствуя через романы, герои взрослеют, приобретают жизненный опыт в предлагаемых автором испытаниях.
Повествование ведется, как правило, от лица Ричарда — автора и непосредственного участника происходящего (однако несколько раз в роли рассказчика его подменяет Лесли, предлагая свою версию событий или точку зрения). Благодаря этому создается иллюзия автобиографичности и достоверности всего повествования (невероятного с точки зрения скептика, но представляющего собой вполне реальную и закономерную цепь фантастических событий, призванных отразить и подтвердить идеи автора).
Однако, несмотря на столь явную связь с другими романами, «Иллюзии» значительно отличаются от них по целому ряду признаков. О своеобразной форме повествования, структурных и композиционных особенностях речь пойдет ниже, здесь же следует отметить одну любопытную деталь: развитие времени в романах.
Каждая последующая книга трилогии дает прямую ссылку на предыдущую, выступая в роли очередного звена временной цепочки. Ее замыкает «Единственная»: «Twenty years ago our journey led us to a pattern of life in a seagull's wing. Ten years ago we met the saviour of the world, found out he was us»/One, p. 1/.
У героев The Bridge Across Forever и One есть определенное прошлое, а в романе One — настолько же осязаемое и предопределенное ими самими будущее. В диалогах Ричарда и Лесли, в ситуациях, в которых они оказываются, вырисовывается достаточно полная картина их детства и юности, ряд освоенных профессий, увлечения и приоритеты, неудачные браки, представления об идеальном спутнике жизни и многое другое.
В «Иллюзиях» же мы не найдем практически ни одного факта биографии Ричарда, который выходил бы за рамки временного плана повествования: только здесь и сейчас, вернее, там и тогда (роман написан в прошедшем времени), только самое важное, очищенное от предисторий и послесловий. Единицей времени в романе становится фактически то новое, что узнает Ричард от своего друга (см. ниже). Формально в романе присутствует эпилог, коротко описывающий жизнь Ричарда после смерти Мессии, однако и он несет в себе определенную смысловую нагрузку: явившись к Ричарду во сне, Шимода дает ответы на мучившие того вопросы справедливости случившейся трагедии.
Объяснение подобной рафинированности повествования, сосредоточенности автора на конкретных идеях следует искать в определении жанра всего романа.
Глава 2. Жанрово-композиционные особенности романа Р. Баха «Иллюзии»
2.1. Жанровые особенности романа
Прежде чем охарактеризовать жанр «Иллюзий», пройдем несколько шагов по пути неискушенного читателя, впервые приступающего к чтению этого романа.
Аннотация к американскому изданию гласит: «A mystical adventure story about two barnstorming pilots who meet in a field in midwest America because each is doing what he really wants to do.»
Внимательный читатель сразу спотыкается о логическое несоответствие. Делать то, что ты действительно хочешь делать: а) едва ли всегда возможно и уместно, б) едва ли повышает твои шансы на случайную встречу посреди поля со странствующим (летающим!) коллегой.
Для того, чтобы объяснить это противоречие, автор аннотации цитирует самого Ричарда Баха:
«Скрытые за словами идеи — это те простые идеи, что окружают нас в повседневности: найти то, что мы более всего хотим делать; делать это, невзирая ни на что; и быть уверенным, делая это, что тебе обеспечена очень трудная и очень счастливая жизнь».
Таким образом, уже в самом первом обращении к читателю декларируется основная идея книги: возможность сознательного выбора собственного пути, собственной судьбы, заложена в каждом человеке. Подобный подход — ключ к парадоксу. Если человек делает то, что он действительно хочет делать, каждая встреча, каждое событие на его пути, даже кажущееся абсолютной случайностью, обусловлено сознательным выбором именно этого «будущего».
Дальнейший анализ авторского предисловия и собственно романа позволит нам убедиться в правильности сделанных выводов. Но уже на этом этапе становится очевидным, что основным содержанием романа являются идеи. Возникает необходимость определить жанр произведения, т. е. литературную форму проявления, выражения этих идей.
Как упоминалось выше, вопреки авантюрному подзаголовку « The Adventures of...», внимание автора сосредоточено не на изображении самой жизни, человеческих характеров, неожиданных и захватывающих событиях, в которых проявляются воля, смелость, находчивость, самоотверженность (черты приключенческой литературы). Многое из описываемого в романе — хождение по воде или сквозь стены, левитация гаечных ключей, исцеление немощных и испарение облаков — принадлежит к разряду фантастических явлений, тем не менее насыщенность действия «чудесами» не дает достаточных оснований для того, чтобы отнести его к жанру научной фантастики. Тем более, что мы не находим на страницах «Иллюзий» ни одной технической новинки, кроме двух обыкновенных аэропланов. К нашим дням аэропланы конца 30-х безнадежно устарели, но роман не потерял актуальности: все чудеса в нем, и автор это подчеркивает, свершаются ТОЛЬКО ВОЛЕЙ человека.
Суммируя вышесказанное, мы приходим к выводу, что, сочетая в себе черты приключенческого, фантастического, философского романа, «Иллюзии» представляют собой одну из разновидностей т. н. интеллектуального романа — роман-притчу (a parable novel). На интеллектуальность жанра указывают многочисленные диалоги-споры двух главных героев, в которых, как в сократовских диалогах, из вопросов и ответов постепенно выстраивается истина. Ключевые слова этих споров: свобода и выбор, иллюзии и реальность, знание и умение, возможности и способности, смысл жизни, миссия, необходимость, вера и т. д.
Притчевость же романа находит свое выражение в целом ряде как формальных, так и концептуальных признаков.
Так же, как в притче, повествование в нем движется по параболе, начинаясь со своеобразного аллегорического вступления-притчи, переходя к событиям основной части и завершаясь возвратом к той же аллегории. Согласно одному из определений, в романе-притче главную роль играют не «характеры и жизненные обстоятельства, а исключительная заостренность мысли самого автора, к которой он приковывает внимание читателя. Сюжет в этом случае важен не как отражение жизненных явлений, а как пример, с помощью которого автор стремится нагляднее и убедительнее донести до читателя какую-то свою мысль, идею, заставить читателя задуматься над ней.» /КСЛТ, с. 133/ Ту же идейную заостренность мы находим в романе «Иллюзии». По мнению другого автора, подобная форма «требует от слушателя или читателя перенести себя в ситуацию притчи, активно постигать ее смысл... в результате самостоятельной интеллектуально-нравственной работы человека»/ЭСЮЛ, с. 233/.
Мессия в романе так выражает свое одобрение Ричарду во время очередного мини-экзамена: «Spoken like a true messiah! Simple, direct, quotable, and it doesn't answer the question unless somebody takes the time to think carefully about it»/ Illusions, p.118/. Под «somebody» можно подразумевать потенциального читателя, слушателя и т. п.
Таково и все повествование — требует постоянной работы мысли, переосмысления и осознания. Бах мастерски достигает подобного эффекта тем, что не преподносит большинство истин в готовом виде, а как бы ставит самого себя — рассказчика - на один уровень с неискушенным читателем и вместе с ним, шаг за шагом, продвигается к пониманию. Шимода же, как хороший учитель, терпеливо разыгрывает одну за другой ситуации, в которых истины становятся очевидными.
Допустим, Ричард не согласен с тем, что каждый волен делать то, что хочет. Необходимой поправкой, как он считает, должно быть «если это не причиняет вреда другим». Шимоде удается переубедить его за две минуты, подозвав к костру вполне правдоподобного вампира. Потребность вампира в свежей человеческой крови ставит под угрозу жизнь Ричарда (вампир делает то, что он хочет). Ричард отказывает гостю в ужине (делает то, что хочет), но тем самым автоматически обрекает его на голодные мучения (причиняет вред).
Логический тупик разрешается просто. Наши поступки в наших интересах неизбежно оказывают влияние на жизни других. При этом каждый волен выбрать себе меру своей зависимости от чужих поступков (это тоже является частью нашей внутренней свободы). Вампир выбирает страдание. Ричард выбирает собственную жизнь.
«Your only obligation in any lifetime is to be true to yourself. Being true to anyone else or anything else is not only impossible, but the mark of a fake messiah.»/ Illusions, p. 47/
Простота философии Шимоды вызывает ассоциации со знаменитым «элементарно, Ватсон!». Недогадливому доктору, также как Ричарду, приходилось искренне недоумевать, искренне заблуждаться, становиться жертвой мистификаций и розыгрышей и затем восхищаться отточенной дедукцией и мастерством переодеваний Холмса, тогда как тот получал столь же искреннее удовольствие от маленьких и больших загадок. Тема игры и удовольствия имеет большое значение для «Иллюзий» — по мнению Баха, человек приходит в мир ради познания неведомого и игры, то есть стремится получать удовольствие от процесса обучения. «You are led through your lifetime by the inner learning creature, the playful spiritual being that is your real self.»/ Illusions, p. 51/
Однако, в отличие от произведений Конан-Дойла, в сюжете «Иллюзий» нет преступников и детективов, виновных и карающих. По сути дела, нет даже добра или зла, коль скоро человек волен делать то, что он хочет. По законам жанра притчи, характеры и внешность персонажей практически не оговариваются. Человек вообще и сделанный им выбор — вот главные герои притчи. И все загадки и иллюзии порождаются самим человеком в попытке определить свое место в мире.