Между миром Мастера и идеологическим кодом эпохи, в которой он существует, пролегает зияющая бездна. Мастер становится жертвой атеистического массового психоза, сломившего его душевные силы. Изначальная “вина” булгаковского героя состоит в том, что он талантлив.
Образ Воланда (как и образы Иешуа и Пилата) – это гениальное художественное открытие Булгакова, “его новое слово в мировой демонологической традиции” (9, с. 122). Воланд не подчинен случаю, его действия закономерны. Истиной для него является не убеждение, что все люди добры (как для Иешуа), а подчинение моральному закону, уверенность в том, что люди могут стать и добрыми, и умными. Ведь булгаковский Воланд умеет видеть в человеке не только зло, но и добро. Миссия Воланда и его свиты в Москве, считает Н.Звезданов, – срывание всех и всяческих масок. И именно благодаря этой миссии восстанавливается поруганная истина реальной жизни. Впрочем, Воланд не уничтожает зло, а только временно разоблачает его. После исчезновения Воланда московские жители (за небольшим исключением) продолжают жить по-старому. Миссия Воланда и его свиты в Москве, по глубокому убеждению Н.Звезданова, есть не что иное как “гротескная редакция страшного суда”, о котором говорится в Откровении Святого Иоанна Богослова (9, с. 131).
Говоря о любви Мастера и Маргариты, Н.Звезданов склонен полагать, что это печальное повествование о великой любви написано воистину с шекспировской силой. В буквальном смысле слова, пишет он, “любовь между Мастером и Маргаритой бессмертна” (9, с. 135). Любой жест, любая мысль Маргариты оценивается по высшим морально-этическим критериям. Учитываются все виды и степени проявления честолюбия и самолюбия, возможности самопознания, умение творить добро, способность к самоотречению, доброжелательность. Ведь наивысшая ценность в мире, согласно нравственному критерию самого Булгакова, – это человеческое милосердие и сострадание. “Без них жизнь в мире нескончаемой трагедии была бы лишена смысла” (9, с. 144).
Для романа “Мастер и Маргарита” характерна уникальная композиция, возможно, самая сложная во всей мировой литературе, пишет Н.Звезданов. Трудно найти в литературе такой другой роман, в котором композиция в такой степени влияла бы на проблематику всего произведения в целом. Известно высказывание А.С.Пушкина о том, что само построение “Божественной комедии” Данте является доказательством гениальности ее создателя. В такой же степени, считает Н.Звезданов, данную оценку можно отнести и к роману “Мастер и Маргарита”. Если говорить языком семиотики, то это “текст в тексте”, которые объединяет история одного этико-философского учения и судьба его создателя Христа – Иешуа.
Такой композиционный прием – роман в романе, пьеса в пьесе, картина в картине – использовался в литературе и искусстве множество раз до Булгакова (“Гамлет”, картина Веласкеса “Менины” и др.), так что в подобном подходе нет ничего нового. Новаторство же Булгакова состоит в том, что его “текст в тексте” получает авторитетное свидетельство надвременного героя Воланда, подтверждающего истинность описываемых событий, в результате чего создатель “текста в тексте” Мастер может вступить в непосредственный контакт с отделенной девятнадцатью веками от современности реальностью, чтобы самому решить судьбу Пилата, позволив ему перейти из царства Тьмы в царство Света (9, с. 157-159).
В представлении Булгакова мир есть текст, а творчество есть воспоминание о последнем. Мастер же выступает медиатором, посредником между древним текстом и современностью. Мастер актуализирует вечные законы Пратекста, представляющего собой парадигму для всех времен. Ценность этого Пратекста состоит в доказательстве учения, гибели и воскресения Иешуа Га-Ноцри. Герои романа “Мастер и Маргарита” делятся на тех, кто знают этот Пратекст, и тех, кто не помнит о нем или разрушает его. Так, в сцене спора между Воландом и Берлиозом писатель скрещивает две диаметрально противоположные точки зрения на бытие Пратекста.
“Мастер и Маргарита”, по мнению Н.Звезданова, – это история (а, точнее, метаистория) двух городов: Ершалаима и Москвы. Аналогия эта имела решающее значение для идейной концепции булгаковского романа в целом. Писатель накладывает два города один на другой, чем превращает Москву во второй Ершалаим (9, с. 167). Аналогия между двумя мирами романа делает очевидным процесс мифологизации действительности. Согласно Булгакову, линейное историческое время обречено на вечное повторение, а история становится метаисторией. Преодоление линейно-исторического времени означает для писателя победу над смертью, т.е. второе бесконечное бытие.
Пространственные координаты у Булгакова, как и временные, строятся по законам мифопоэтической логики, когда граница между реальным и магическим твердо не установлена, а герои легко переходят от действительности к мнимости. Однако пространственный космос у Булгакова – это космос этический, его экзистенциальный диапазон исключительно широк и адекватен многоликому человеческому бытию, в котором существуют предательство, страх и малодушие, раскаяние. любовь и сострадание, способность к нравственному воскрешению. подвиг верности, т.е. все пороки и добродетели, которые еще великий Данте поместил в различные круги Ада, Чистилища и Рая. Одним словом, заключает Н.Звезданов, роман “Мастер и Маргарита” – энциклопедическое произведение содержащее огромную часть художественной и культурной памяти человечества. Определяя границы и координаты булгаковского романа, Н.Звезданов использует данные обширной “булгакианы”, хотя и не всегда, к сожалению, ссылается на авторов, впервые открывших и указавших генетические источники булгаковских образов, сюжетов и эпизодов.
В сборнике “Возвращенные имена русской литературы” (7), выпущенном Самарским государственным педагогическим институтом, нащупываются новые пути литературоведческих подходов и есть попытки переосмысления уже известных фактов, пишет ответственный редактор сборника В.И.Немцов. Творчеству М.А.Булгакова посвящена первая часть сборника. М.О.Чудакова, сопоставляя в своей статье испытание героини романа “Мастер и Маргарита!” с “чудным сном” Татьяны из “Евгения Онегина”, пишет: “У Пушкина Татьяна – потенциальная добыча гостей на дьявольском сборище, и только грозный возглас Онегина ее защищает. У Булгакова Маргарита с самого начала приглашена как королева бала – и также под защитой его хозяина” (7, с. 7). Евгений Онегин из сна Татьяны, считает исследовательница, “расслоился” на Воланда и Мастера.
М.О.Чудакова подвергает сомнению уверенность американского булгаковеда С.Иоффе в том, что жена Булгакова, как и ее сестра, были любовницами Сталина (7, с. 10), но при этом она согласна с тем, что еще мало исследованы многочисленные случаи маниакальной уверенности женщин, будто они были любовницами Сталина.
Б.С. Мягков рассказывает о творчестве М.А.Булгакова с 1923 по 1924 г., когда писатель работал в газете “Гудок” и создавал роман “Белая гвардия”. Малая проза Булгакова (его фельетоны), считает Б.С.Мягков, плохо изучена. Целый ряд произведений бездоказательно приписываются Булгакову, включаются в его сборники, выпускаемые солидными издательствами, и эти ошибки утверждаются затем в корпусе трудов писателя.
Итальянская исследовательница Рита Джулиани рассматривает в своей статье демонический элемент в булгаковских “Записках на манжетах”. До нас не дошел полный текст этого произведения, написанного в 1922-1923 гг. и опубликованного в урезанном цензурой виде. Однако и в неполной форме “Записки на манжетах” содержат важные сведения о жизни Булгакова на Кавказе и о первых месяцах его пребывания в Москве. “Посредством волшебных появлений и исчезновений, колдовства, фокусов и тому подобного Булгаков передает очевидную нелепость и настоящую иррациональность многих аспектов социального устройства” (7, с 27). Рита Джулиани считает, что центральным элементом булгаковской поэтики является “магическое”. а что касается “дьявольского”, то это не что иное, как “подкласс магического”.
В.П.Скобелев, говоря о функции архаико-эпического элемента в романной структуре “Белой гвардии”, сравнивает булгаковский роман с пушкинской “Капитанской дочкой”, ибо считает, что зона семейных отношений и связей, описанная в “Капитанской дочке”, повторяется в изображении семьи Турбиных в “Белой гвардии”.
Рассмотрев образ императора Николая I в пьесе “Александр Пушкин”, образ Ивана Грозного в пьесах “Блаженство” и “Иван Васильевич”, образ Николая II в пьесе “Батум” и образ Петра I в либретто оперы “Петр Великий”, И. Ерыкалова приходит к выводу, что эти образы царей затрагивают глубокие мировоззренческие и эстетические черты творчества Булгакова. “Кроме того, сопоставление известных фактов из жизни русских царей с текстами писателя позволяет в некоторой степени приоткрыть способ шифровки мыслей, которые он хотел запечатлеть в своих произведениях, но не высказывать прямо” (7, с. 45).
М.В.Колтунова формулирует концепцию личности в романе “Мастер и Маргарита” следующим образом: “Человек ответственен прежде всего перед собой за тот выбор, который он сделал. Ответственность эта начинается с момента осознания истины. Истина же в том, что человек бессмертен, а потому должен быть совершенно свободен от страха, лжи и жажды власти над себе подобными. Тогда исчезнет почва для ненависти и вражды. Ибо ненависть порождает ненависть, а любовь умножает любовь” (7, с. 63).