Зося совсем не так воспринимает тревожные вести о Сталинграде. Она, конечно, надеется, что город устоит, что его защитники не поддадутся немцам. Но что бы не сучилось – пусть самое худшее: придется Сталинград сдать, даже Москву оставить – все равно это не конец войне с фашистами. Так кончится она не может: в этой войне линия фронта – не географическое понятие, и исход ее зависит поэтому не только от боевых действий армии. Зося твердо знает – и это для нее главное, все этим определяется: жить под гнетом фашистов невозможно, немыслимо, это хуже чем смерть, - надо их одолеть, уничтожить, Ии погибнуть самим. «Мы – люди. И мы никогда их не примем, даже если они победят. Ты говоришь: нет выбора, - пытается она образумить Антона, не веря еще в серьезность, обдуманность его намерения уйти из партизанского отряда. – Выбор есть: или мы их, или они. Вот в чем наш выбор».
Жить по-людски – как будто бы и Зося, и Антон этого хотят, об этом думают. Но думают по-разному и разного хотят. Все нравственные категории: долг, совесть, справедливость, - непререкаемые для Зоси, для него – звук пустой, «копеечная пропаганда», рассчитанная на дураков, на наивных несмышленышей, витающих в облаках, закрывающих глаза на реальную жизнь.
Нет, не об отвлеченных понятиях спорят герои Быкова – какая тут умозрительность, если спор этот сделал смертельными врагами людей, вчера еще относившихся друг к другу с влюбленной благосклонностью! И удивительное дело, этот крепкий, умелый, уверенный в себе человек пасует перед слабой, бесхитростной, неопытной девушкой. Это из-за ее упрямого сопротивления рушатся его планы. При всей своей самоуверенности Антон начинает понимать, что эта девчушка в чем-то явно сильнее его, что ему ни за что с ней не справиться…
Повесть строится Быковым так, что все наше внимание сосредоточенно на этом поединке жизненных позиций. Автор предоставляет персонажам равные возможности для «самовыявления», для того, чтобы выставить все внутренние аргументы, обосновывающие линию поведения каждого из них. Происходящее мы видим то глазами Антона, то глазами Зоси, - как говорят в кино, «точка съемки» в каждой главе изменяется. И если в первых главах это «двойное» изображение едва-едва ощущается – зазор еще минимальный, то чем дальше, тем больше и явственнее становится – к концу повести непроходимая пропасть разделяет героев. Такая композиционная структура – весьма непростая – поддержана в повести точным и глубоко проникающим психологическим анализом, одинаково успешно служащим и утверждению и обличению. Автор стремится выяснить истоки характеров: на чем покоится стойкость Зоси, и где была та пораженная нравственным раком клетка, которая разрушила представления Антона о долге и совести, о добре и подлости.
Если Антон склонен всегда и во всем себя оправдывать, Зося себя судит строже, чем других, от себя требует больше. Ответственность перед людьми – это и есть, по ее представлениям, совесть. Истекая кровью после двух ранений, раздираемая болью, она старается, во что бы то ни стало добраться до деревни, до людей. Сознание, что она должна предупредить товарищей по отряду, что Антон перевертыш, рассказать, почему она не смога выполнить задание, заставляет девушку бороться за жизнь, не сдаваться. И силы, которых у нее уже не было, откуда-то находились.
Есть сходство между «Сотниковым» и «Пойти и не вернуться» - в композиционном строе, в полярности позиций центральных персонажей. Но по содержанию это разные произведения. В более ранней повести автор показывает, как духовная незрелость, нравственная невоспитанность – не злая воля – привели Рыбака к падению; делая первый, погубивший его шаг, Рыбак не осознавал, в какую трясину его засасывает. У Антона Голубина нравственные представления извращены. Разрушены моральные критерии, и эти три дня, что описаны в повести, не были его внезапным падением, он рьяно, ни перед чем не останавливаясь, добивался того, что замыслил. К тому же в «Сотникове» изображено внутреннее противостояние героев, в «Пойти и не вернуться» - противоборство, - разница существенная. Мы лишний раз можем убедиться, что природа предательства столь же многообразна, как и природа подвига и мужества.
По всему своему строю «Пойти и не вернуться» - типично быковская повесть, какой ее привыкли видеть читатели. А вот в последнем его произведении «Знак беды» (1982) – и в содержании, и в жанрово-образной структуре – возникает многое, чего прежде у Быкова не было. Этой повестью писатель выходил на новые рубежи, она знаменует собой новый этан зрелости его таланта. И о ней поэтому я хочу рассказать подробнее.
Герои всех прежних книг Быкова – молодые люди. Такие же, каким был в годы войны и сам писатель, - одно поколение, одна судьба. Все они с оружием в руках защищали Родину. И в книгах Быков мы видим их глазами ту часть войны, что выпала на их долю. Одни из них в действующей армии, далеко то родных мест. За страшной огненной чертой войны остались их детство и юность в белорусском селе или лесном поселке, их отчий дом теперь в немецком тылу, за линией фронта, откатившегося далеко на восток, - и что там, отсюда не увидишь, как твои близкие, не узнаешь…
Другое дело – герои более поздних, партизанских повестей Быкова: у многих из них родное село неподалеку. Но разве это легче? Ведь часто ничем они не могут помочь родным, над которыми нависа беда, не могут защитить их от гитлеровцев и полицаев. Какие-то вести доходят, но даже они, воюющие в этих местах, далеко не все знают о том, что происходит в селах и на хуторах, где остались бабы, старики да детишки и зверствуют оккупанты и полицаи.
Одна картина преследует писателя, давно не дает ему покоя…
Это видят Сотников и Рыбак в начале своего, так страшно окончившегося похода: «Он прошел еще сотню шагов, силясь увидеть сквозь заросли привычно оснеженные крыши усадьбы. Однако его ожидание не сбылось – хутора не было. Зато еще потянуло гарью – не свежей, с огнем или дымом, а противным смрадом давно остывших углей и пепла…»
Уничтоженную деревню обнаруживают в «Волчьей стае» Левчук и Грибоед: «Подойдя ближе, они увидели за обросшими сорняком изгородями обкуренные остатки печей, местами обугленные, недогоревшие углы сараев, раскатанные бревна в заросших травой дворах. От многих строений остались лишь камни фундаментов. Близкие к пожарищам деревья стояли засохнув, с голыми, без листьев, сучьями. Высокая липа над колодцем зеленела одной стороной – другая, обожженная, странно тянула к небу черные ветви».
Куда ни пойдешь – одно и то же. Зося с Антоном в «Пойти и не вернуться» тоже наталкиваются на сожженную карателями усадьбу, от которой почти ничего не осталось.
Каждый из этих эпизодов содержал в себе как бы зародыш, зерно той ситуации, которая во всех подробностях изображена в «Знаке беды». Но чтобы написать эту страшную историю, писателю пришлось расстаться с прежними своими героями, партизанившими в лесах Белоруссии. Они обычно видели лишь следы злодеяний и трагедий, наверное, догадывались, что произошло, но ни Сотников, ни Левчук, ни Зося, увы, даже в мыслях своих не могли задержаться у жуткого пепелища, чтобы выяснить, какая трагедия тут разыгралась, кто стал ее жертвами, - надо было выполнять боевое задание, партизанские тревоги и задание вели их дальше. Вместе с ними, следом за ними уходил и автор.
Теперь же, в «Знаке беды», он остался у того места, где некогда была просторная хуторская усадьба, от которой мало что оставил огонь, - разве что опаленную с уродливым стволом липу, на которую, видно, чуя «дух несчастья, знак давней беды», никогда не садились прилетавшие из леса птицы. Он не пошел за своими прежними героями, он остался здесь, чтобы узнать, что за люди жили на спаленном хуторе, чтобы рассказать о их беде.
Чем угрожали оккупантам эти пожилые одинокие люди, что могли им сделать? Но и против них гитлеровцы вели безжалостную войну, если можно назвать войной убийство безоружных, беззащитных, слабосильных. Они и именовали развязанную ими войну «тотальной» и «истребительной».
Разумеется, ничего хорошего Петрок и Степанида не ждали от вражеской армии, понимали, что предстоят им тяжкие дни, но действительность оказалась ужаснее самых мрачных предчувствий – бесчеловечность гитлеровцев не знала никаких границ. Но еще больше сокрушает их то, что у фашистов оказались прислужники, нисколько не уступающие им в жестокости и изуверстве, что палачествуют, истязают, глумятся «свои», выросшие здесь на их глазах.
Как могло это случиться? Откуда они могли взяться, эти фашистские «бобики»? Что творится на свете? Боль эта жжет героев быковской повести. «Как же так можно, мысленно переспрашивал себя Петрок, чтобы свои своих! Ведь в деревне спокон веков ценились добрые отношения между людьми, редко кто, разве выродок только, решался поднять руку на соседа, враждовать или ссориться с таким же, как сам, землепашцем. Случалось, конечно, всякое, не без того в жизни, но чаще всего из-за земли – за наделы. Сенокосы ну и скотину. Но теперь-то какая земля? Кому она стала нужна, эта земля, давно всякая вражда из-за нее отпала, а покоя оттого не прибавилось. Люди распустились. Раньше молодой не мог позволить себе пройти мимо старика, чтобы не снять шапку, а теперь эти вот молодые снимают другим головы вместе с шапками. И ничего не боятся – ни божьего гнева, ни человеческого».