Рационализация приходит на смену родоплеменному сознанию, набирает силу по мере распада традиционных обществ. Наука, техника, бюрократия, системы массовой коммуникации служат ей опорой. Но рациональность - не монолитна, не прозрачна. Она включает в себя в качестве элементов право, традицию, материальные интересы, добрую волю, идеологический миф, моральный энтузиазм и даже религиозное рвение. Рациональность ценна тем, что скрепляет эти разнохарактерные элементы в одно целое. Экономика, мораль, религия, семья, труд становятся частями единой социо-культурной системы. Рациональность можно трактовать как общее имя для всех легализованных идеологий, когда они достигают согласованности. Рациональность - инструмент управления. Поддерживать, развивать и совершенствовать ее призваны политики, ученые, вся властвующая элита и интеллигенция.
Вторая социальная стихия - деньги, денежное обращение. Родина денег - городской социум с его мимолетными, анонимными рыночными связями, жизненно важными не только для товарного обмена, но и для духовных взаимодействий. Деньги - это "вечный двигатель" "социальной машины", позволяющий разворачивать ее в разных направлениях. В них объединятся усилия и мысли миллионов людей. Обращение денег подобно обращению знаний, информации. Деньги - в феноменальном плане - это вознаграждение за труд, общепризнанная стоимость, инструмент распределения благ, принимающий вид налогов, пошлин, процентов; орудие культуры, науки, образования - в виде инвестиций. Деньги есть чистая функция, средство обмена - чего угодно на что угодно. Но, как это ни парадоксально, также и независимая от воли и разума стихия. Она может "разбушеваться", и тогда банки, президенты и государства утрачивают над ней контроль. В часы и минуты экономических кризисов одни становятся нищими, другие - миллионерами. Сила денег вытеснила из сферы труда и управления такие инструменты, как рабство, прямое насилие, личная преданность. Но она вытеснила также и мораль, честь, достоинство, веру в добро. Деньги составляют сюжетную основу множества романов, спектаклей, кинофильмов. У них нет ни ума, ни совести. Деньги - фетиш, орудие Сатаны.
Зиммель указывает на иррациональные и антиобщественные формы, которые может принимать денежная стихия. Это - расслоение общества на богатых и бедных, бессмысленная роскошь, сверхпотребление - на одном полюсе и нищенство, гибель талантов, духовная деградация - на другом.
Деньги освобождают индивида от опеки семьи, общины, церкви, корпорации. В них человек находит осуществление великого идеала Личной Свободы. Каким образом? Во-первых, путем концентрации в одних руках денежной массы. Во-вторых, путем освобождения человека от повинностей и обязанностей перед господином, от которого можно "откупиться". В-третьих, путем получения льгот и привилегий с помощью взяток. В-четвертых, путем увеличения массы "услуг", получаемых от других лиц, при сохранении личной независимости от них. В-пятых, путем расширения круга общения. Ясно, что деньги в своей освобождающей функции являются разрушителями родственных, родоплеменных отношений, инструментом модернизации традиционных обществ и одновременно уничтожения малых культур. Деньги способствуют формированию групп на основе общих целей, безотносительно к социальной полезности, моральности этих целей. Отсюда организованная преступность, публичные дома и т.д. Вместе с тем, индивид, общаясь с людьми душевно и морально чужими, многому научается и становится внутренне свободнее. Поэтому через денежное обращение пролегает путь к самореализации и осознанию каждым индивидом своего признания.
В восьмисотстраничной книге Зиммеля "Философия денег" говорится о том, насколько эффективным изобретением оказались деньги. В них материализуется вечная мечта человека с помощью символа, талисмана обладать властью над миром и собственной судьбой. Деньги - "презренный металл". Но ради него люди гибнут, идут на преступление, продают тело, душу и ум.
Из всех предметов обладания деньги кажутся наиболее "послушными". Они не требуют "ремонта", ухода. Но операции с большими деньгами - рискованны. Удачное вложение денег позволяет в одночасье сколотить миллион, а неудачное ведет к потере состояния.
Деньги скрепляют разнородные элементы социума, конкурируя в этом отношении с идеологией, религией, этикой. Введение всемирной валюты сильно ослабило бы суверенитет отдельных государств.
Нелегко объяснить, из каких источников черпают деньги свою силу. Ясно, во всяком случае, что не только из накопленного труда, но и из разнообразных человеческих потребностей и фантазий, а также из динамики спроса, социальных отношений.
Деньги подтверждают представление о символическом характере культуры. Они являются инструментом, но легко превращаются в самоцель, низводя подлинные ценности до уровня средств.
Альтернативой денежному фетишизму может быть не социализм, а новая подлинная духовность. Ведь с помощью денег можно строить и любую форму государственности. Все зависит от человека. Деньги - энергоноситель культуры. Они позволяют преобразовать социальных хаос в порядок. Деньги - наглядный пример "объективной", отчужденной культуры, которая противостоит жизни.
Деньги и интеллект - главные стихии цивилизации - объективной, безличной и бездуховной культуры. Именно они обуславливают мощь, сложность современной жизни, ее возрастающую системность и вместе с тем хаотичность. Разрушаются эмоционально-волевые связи между людьми, разрастаются отчужденные формы взаимоотношений. Деньги могут дать простор любому таланту, освободить от любых зависимостей. Но одновременно они выбивают почву из-под ног. Свобода покупается путем душевного и духовного опустошения, утраты родины, родства, любви.
Рациональности и деньгам противостоят и одновременно поддерживают их - многочисленные иррациональные силы самой жизни: страсти, властолюбие, любовь и вражда. Конфликт жизненных стихий и форм культуры подробно исследован Зиммелем в его поздних статьях. Но уже в период разработки формальной социологии Зиммель анализирует ряд форм, которые, по существу, тождественны жизни, являются ее элементами. Таковы, в частности, любовь, благодарность, вражда.
Георг Зиммель
ИЗ "ЭКСКУРСА О СОЦИОЛОГИИ ЧУВСТВ"
Тот факт, что мы вообще воспринимаем чувственно людей, находящихся рядом с нами, обладает двумя измерениями, взаимодействие которых имеет фундаментальное социологическое значение. Действуя внутрь субъекта, чувственное впечатление о человеке вызывает в нас чувства симпатии или антипатии, собственной возвышенности или приниженности, возбуждения либо успокоения при виде его или при звуке его голоса, или просто при его чувственном присутствии в том же пространстве. Все это служит не опознанию или определению Другого; лишь мне хорошо или не хорошо, когда он рядом и я его вижу или слышу. Его самого эта моя эмоциональная реакция на его чувственный образ не затрагивает. В противоположную сторону простирается измерение чувственного впечатления, когда оно становится средством познания Другого: данные о человеке, которые я получаю, когда я вижу, слышу, чувствую его, теперь являются лишь мостиком, по которому я приближаюсь к нему как к моему объекту. Звучание языка и его значение являются, может быть, самым ярким тому примером. Как речевой орган человека совершенно непосредственно действует на нас, привлекая либо отталкивая, независимо от того, что он говорит; как, с другой стороны, то, что он говорит, помогает нам узнать не только его мысли в данный момент, но и его душевную сущность, - так же, вероятно, обстоит дело и со всеми прочими чувственными впечатлениями; они ведут нас внутрь субъекта (как его настроение и чувство) и наружу, к объекту (как познание его). По отношению к неодушевленным объектам это, как правило, две далекие друг от друга вещи. В их чувственной данности мы либо подчеркиваем их субъективное эмоциональное значение: аромат розы, благозвучность тона, красоту ветвей, склоняющихся под ветром, мы воспринимаем как состояние счастья, имеющее место внутри души. Либо же мы хотим познать розу, или звук, или дерево - тогда мы используем для этого абсолютно иные энергии, зачастую осознанно отказываясь от первых. То, что в этом случае сменяет друг друга почти без связи, по отношению к человеку, как правило, сплетено воедино. Наши чувственные впечатления о нем совместно и практически неразделимо превращают эмоциональное значение, с одной стороны, и использование их в целях инстинктивного или целенаправленного ознакомления с объектом, с другой, в основу нашего отношения к этому человеку. И то, и другое - и звук голоса, и содержание сказанного, и внешний вид и его психологическая интерпретация, притягательное и отталкивающее в атмосфере человека и инстинктивный вывод, делаемый на ее основе о его душевной окраске и иногда также о его культурном уровне, - в очень различной мере и сочетаниях, конечно, выстраивают наше отношение к нему.
Среди органов чувств глаза созданы для уникальной социологической функции: соединения и взаимодействия индивидов, которое заключено в обмене взглядами. Это, может быть, самая чистая и непосредственная взаимосвязь, какая вообще бывает. Обычно там, где сплетаются социологические нити, они обладают объективным содержанием и порождают объективную форму. Даже сказанное и услышанное слово имеет все же некое предметное значение, которое могло бы быть передано и еще каким-то другим способом. Но то живейшее взаимодействие, в которое вовлекает людей взгляд глаза в глаза, не кристаллизуется ни в какое объективное образование, и то единство, которое такой взгляд между людьми устанавливает, остается растворенным непосредственно в событии, в действии. И так сильна и тонка эта связь, что осуществляется она только по кратчайшей, прямой линии между глазами, и малейшее отклонение от нее, малейший взгляд в сторону полностью разрушит уникальность этой связи. Тут не остается никакого объективного следа, какой обычно остается, опосредованно или непосредственно, от всяких видов связей между людьми, даже от слов, которыми они обменялись; взаимодействие умирает в тот момент, когда ослабевает непосредственность действия; но все общение людей, их взаимопонимание и взаимоотталкивание, их близость и их холодность друг к другу, изменились бы непредсказуемым образом, если бы не существовало взгляда глаза в глаза - того, который, в отличие от простого смотрения или разглядывания Другого, означает совершенно новую и ни с чем не сравнимую связь между людьми.